Страница 36 из 39
– Вот что, Константино… Ты знаешь, что я – кузен Марио Гарофани… Он все рассказал мне насчет брильянтов…
Гарацци закрыл глаза. Ну и сволочь этот Марио! Надо ж вместо благодарности пойти и все выложить полиции! Проклятый Иуда! Да-да, именно Иуда! И он, Константино, только из-за того, что поверил такому мерзавцу, вместо спокойной старости проведет остаток дней в тюрьме.
– Я знаю, что вы собираетесь расправиться с семьей Гарофани, начиная с Альдо. И пришел сказать тебе, что не согласен.
– Согласен ты или нет, а уж Синьори на это плевать, Риго!
– Зря! Я сумею встать у них на дороге.
Сапожник даже рот раскрыл от удивления. Да за кого он себя принимает, этот паршивый полицейский? Константино снова пришел в доброе расположение духа.
– Ты, часом, не рехнулся, а, Риго? Что ты вообще такое? Жалкий легавый. У Синьори длинные руки, прихлопнуть тебя им ничего не стоит. Так что уж не рыпайся и не суй нос, куда тебя не просят!
– Ты меня не понял, Константино… Я говорю с тобой не как полицейский, а как кузен Марио.
– Марио – дурак!
– Возможно, но никто не должен трогать ни его, ни других Гарофани, понял.
– Это еще почему же?
– Потому что я запрещаю!
Сапожник расхохотался.
– Ну и ну! Честное слово, ты просто чокнутый!
– Выслушай хорошенько, что я скажу, Константино, и передай своим хозяевам.
– Валяй!
– Мне пятьдесят лет. Ни жены, ни детей. Смерти я не боюсь. Будущее мне безразлично. Поэтому вот что ты скажешь Синьори: «Риго де Сантис поклялся мне на кресте, что, если вы тронете Гарофани, он сначала разделается со мной, а потом прикончит мэтра Риццони».
– Ты знаешь мэтра Риццони? – ошарашенно спросил Гарацци.
– Достаточно, чтобы разрядить револьвер в потроха этому подонку.
– А… насчет меня… ты серьезно?
– Увидишь. Но если тебе дорога шкура, позаботься, чтобы Гарофани оставили в покос.
– А… брильянты?
– Ты отлично знаешь, что у Гарофани нет этих проклятых камней!
– Этого недостаточно, Риго! Сам пойми! Ведь все-таки посеяли брильянты твои родичи…
– Не исключено, что я их найду.
– И что же?
– Принесу тебе.
После вечерней службы, которую, несмотря на толчки и щипки супруги, Марио почти целиком проспал, он пригласил всех мужчин отправиться к Итало Сакетти, чтобы вознаградить себя за долгое благочестивое молчание. А женщины вернулись на виколо Сан-Маттео приводить в порядок жилище, более обычного захламленное из-за приготовлений к празднику. Пока Джельсомина и Лауретта занимались младшими детьми, Одри осталась наедине с Серафиной. Девушка наблюдала, как неутомимо трудится эта полная женщина. Сравнив Серафину с собственной матерью, Одри решила, что по крайней мере в одном они схожи: обе одинаково добры. И мисс Фаррингтон поняла, что сумеет полюбить мать Альдо как родную.
– Синьора Гарофани…
Серафина с удивлением воззрилась на нее.
– Да?
– Я хотела бы поговорить с вами об Альдо…
– По-хорошему или по-плохому? – на всякий случай спросила Серафина.
– По-хорошему… во всяком случае, я так думаю.
– Ну и отлично! Так любите вы моего Альдо или нет?
– Люблю!
Одри не успела пошевельнуться, как оказалась в могучих объятиях Серафины. Мисс Фаррингтон, которую немного утомляла ужасающая привычка Гарофани обниматься и целоваться по всякому поводу, порадовалась, что больше никого из домашних нет поблизости.
– Значит, вы любите моего мальчика… Но пойдете ли за него?
– Я обязана выйти за него замуж.
– Обязана?
И Одри без особого стеснения поведала этой толстой матроне о том, о чем никогда бы не призналась собственным родителям, поведала потому, что простая душа этой женщины способна все понять и простить. Выслушав исповедь, Серафина обняла девушку и принялась тихонько баюкать, словно это было ее родное дитя.
– Ох, уж этот Альдо… Беда с ним просто! Настоящий Дон-Жуан!
Совершенно забыв, в какую бешеную ярость ее когда-то повергло известие о том, что Лауретта поддалась очарованию своего будущего мужа, Серафина не скрывала восхищенного умиления старшим сыном, против которого не может устоять ни одна девушка.
– Мы это все уладим… Ты будешь моей дочкой… и родишь мне красивого внука… я заранее знаю, что первым родится мальчик!
Мисс Фаррингтон решила, что синьора Гарофани немного торопится, и попыталась остановить ее, но та щебетала, не умолкая:
– Я очень рада тому, что ты мне рассказала, дитя мое… Честно говоря, я боялась, как бы Альдо не женился на какой-нибудь своей бывшей подружке из старого города. Ох, и пришлось же мне за него поволноваться! Памела Орсини, Джио-конда Баллестри, Мария Мольдеано, Джозефа Алессандри, Джульетта Бальграми, Клара Турони, Доменика Сальвадори… все они являлись ко мне с требованием покрыть грех, сообщая, что мой сын обесчестил их…
Сбитая с толку и глубоко уязвленная, слушала Одри, как Серафина, не торопясь и явно со вкусом, перечисляет длинный список побед Альдо. Теперь она поняла, что стала лишь очередной жертвой бесстыдного неаполитанца. Задетое самолюбие совершенно пересилило нежность. Нет, никогда в жизни она не выйдет замуж за подобного типа, способного, очевидно, изменить ей с первой попавшейся женщиной. Не понимая, какая драма происходит в душе Одри, синьора Гарофани продолжала:
– Ну ты, конечно, понимаешь, что я их всех выставила за дверь. Только одна меня немного встревожила – Фьорелла Джисмондо. Она оказалась хитрее других и выдумала, будто ждет маленького…
Одри вырвалась из объятий Серафины и опрометью кинулась прочь.
Часов в восемь того же вечера швейцар «Макферсона» на довольно плохом английском, которым, он, впрочем, чрезвычайно гордился, старательно объяснял пожилому джентльмену, что мисс Фаррингтон, которую он хочет видеть, внезапно покинула гостиницу, намереваясь лететь в Лондон. Вдруг появился один из этих грязных оборванцев, чей вид оскорблял чувства служащего такого почтенного заведения, как гостиница «Макферсон», и, буквально набросившись на него, в полной панике завопил:
– Мисс Фаррингтон, пер фаворе?
Швейцар поглядел на него, обдав ледяным презрением и не снисходя до того, чтобы произнести целую фразу, процедил:
– Уехала!
После этого он повернулся к джентльмену, который не в пример этому нищему так замечательно вписывался в привычную атмосферу гостиницы, и спросил:
– Могу я еще чем-нибудь служить вам, сэр?
И тут же Бенджамино, столько лет беспорочно охранявшего «Макферсон», охватило странное ощущение – грезил он что ли или этот неаполитанский бездельник в самом деле имеет наглость ухватить его за рукав? Не зная, чему больше удивляться – дерзости или вульгарности оборванца, швейцар остолбенел.
– Куда она уехала?
– В Лондон.
Растерянность, появившаяся на лице молодого человека, вернула стражу гостиницы самообладание.
– А теперь убирайся! – в ярости завопил он. – Или я прикажу вышвырнуть тебя вон!
Дуглас Фаррингтон не понимал по-итальянски, но, услышав имя своей дочери из уст неаполитанца, внимательно посмотрел на Альдо, который не в силах сдвинуться с места от удивления и горя словно окаменел. Дуглас подумал, что, вероятно, это и есть тот молодой человек, который, как намекнула миссис Рестон, соблазнил его дочь. Может, разделаться с ним хорошим боксерским ударом? Но вдруг парень не тот? И адвокат решил воздержаться от бокса, дабы не устраивать скандал и не потерять лица.
Со своей стороны Альдо не обратил ни малейшего внимания на англичанина, разговаривавшего со швейцаром, и даже не заметил, что этот англичанин буравит его взглядом. Для неаполитанца сейчас имело значение лишь одно – Одри уехала… Она вернулась в свою страну, даже не попрощавшись с ним… и это после всех обещаний и клятв! Подошел служащий и, коснувшись плеча Альдо, зашипел:
– Уберешься подобру-поздорову или хочешь, чтобы тебе накостыляли?
Альдо молча ретировался. Ему казалось, что Одри и весь ее клан руками швейцара в расшитой ливрее вышвыривают его за дверь.