Страница 27 из 30
– Ну? Долго же ты возился! – сердито заметила жена. – Поели они? Пора нести остальное?
– Нет.
– Бабушки не торопятся, как я погляжу.
– Они ушли.
– Ушли?
– Я их вышвырнул вон!
– Этих старушек?
– Да, этих старых стерв, этих чертовых ведьм!
– Послушай, Юбер, когда ты доживешь до их лет…
Кабатчик нервно хихикнул.
– До их лет? Вряд ли мне это удастся!
– Что за странные у тебя мысли! А почему?
– Потому что эти милые, симпатичные старушки – безжалостные убийцы!
– Рехнулся, что ли?
– Это они отравили Бенджена, разбили череп Пелиссану, разнесли на куски Эспри и Мирей Акро! Как видишь, самые что ни на есть кроткие бабушки…
Антуанетта машинально выключила плиту. Парализованный изумлением мозг отказывался работать. Все это выглядело так неправдоподобно, так смешно… и однако помертвевшее от страха лицо мужа подтверждало, что он не выдумывает.
– Послушай, дорогой, наверняка существует что-то такое, чего мы не знаем, что от нас ускользнуло, но вполне могло бы объяснить странное поведение этих сумасшедших…
– Нет, эти бабки не чокнутые! Они отлично знают, что делают и как добиться своего. Полиция в курсе, но совершенно бессильна, поскольку так и не смогла найти ни малейшего доказательства их виновности.
– Но в конце-то концов, с какой стати…
– Да просто-напросто всем заправляет мать, свекровь и вдова тех, кого прикончили в ущелье Вилльфранш!
– Но ты-то их не трогал!
– Они так не считают и решили со мной поквитаться.
– Но ты же не позволишь им себя убить?
– А что я могу поделать? Может, у тебя есть предложения?
– Да, но ты отказался последовать моему совету.
– Я вовсе не желаю сесть в тюрьму!
– Ну, если ты предпочитаешь отправиться на кладбище, – твое дело!
На сем жена вернулась к своей плите, а Юбер с рыданиями опустился на стул в саду.
– Поступить так со мной! – стонал он. – Со мной, который никогда никому не причинил ни малейшего зла!
Самое поразительное – что он и в самом деле так думал.
В тот вечер Жозе Бэроль очень много пил. Ему хотелось забыть, что это он убил Полена Кастанье. Как ни парадоксально, этот грубый бандит в глубине души был сентиментален. Он всегда плакал, читая любовные истории с плохим концом, жалел бездомных собак, а родители-садисты приводили Жозе в такое негодование, что иногда он мечтал, с каким удовольствием медленно душил бы этих мерзавцев, чтобы они как можно больше страдали. Бэроль убил Кастанье по собственной инициативе и теперь испытывал тяжкие угрызения совести. Он не мог подыскать себе ни оправданий, ни смягчающих обстоятельств и терзался мыслью, что убил товарища ни за что ни про что. Бэроль чувствовал себя предателем, и это мучило его, как наваждение. Всю вторую половину дня и весь вечер он заливал горе вином и к одиннадцати часам, сам не зная как, оказался за стойкой бара на улице Дельфи. Неожиданно в затуманенном мозгу мелькнуло озарение: если он, Жозе, дошел до такого позора, если Полен мертв, как и остальные, то только по милости этих баб из «малой Корсики»! Что ж, он им покажет, как трогать его друзей! И Бэроль поклялся, что старухи не скоро забудут урок, который он им преподаст, ну а коли для кого-то из них дело обернется совсем скверно, пусть пеняют исключительно на себя, проклятые стервы!
Когда Жозе, слегка покачиваясь, вышел из бара, хозяин заметил двум последним клиентам:
– Испекся… этак ему долго не протянуть…
Но он даже не догадывался, насколько верно его пророчество.
Бэроль брел по улице Дельфи в сторону набережной Сен-Жан-Батист. Парню мерещилось, будто он вдруг оказался на берегу моря и шквальный ветер не дает ему дышать (правда, ветер этот тоже существовал исключительно в воображении Жозс). Оглядывая время от времени фасады спящих домов и обращая к ночи бессвязный монолог, Бэроль вступил в старый город, который в этот поздний час казался совершенно вымершим. Эхо нетвердых шагов Бэроля далеко разносилось по пустынным улочкам и вскоре достигло ушей двух полицейских, медленно обходивших округу.
– Если не ошибаюсь, – немного послушав, заметил один из них, – тот, кто сюда топает, здорово перекушал.
– Если парень не собирается скандалить, может, оставим его в покое? – снисходительно предложил второй.
– Ладно…
Полицейские двинулись следом за пьянчужкой, но в сплетении узких улочек и проходов быстро потеряли его из виду. Они изумленно переглянулись.
– Не может быть! Не растворился же этот тип в воздухе?
– Я думаю, он просто-напросто вернулся домой.
И полицейские продолжали обход, обмениваясь забавными предположениями насчет социального статуса этого обитателя старого города, имевшего неосторожность так нагрузиться.
На самом деле Жозс, с тех пор как он вышел из бара на улице Дельфи, совершенно забыл о цели путешествия – опьянение туманило мозг, а кроме того, его слишком занимали проблемы равновесия, чтобы думать о чем-то другом. Потом знакомый облик старых кварталов напомнил бандиту о его недавной злобе, и Бэроль вспомнил, что явился сюда мстить тем, по чьей вине он убил Полена Кастанье. Жозе постарался идти как можно тише, чтобы обмануть полицейских и внушить им мысль, будто он вошел в один из ближайших домов. Таким образом он бесшумно проскользнул в «малую Корсику» и, выхватив револьвер, остановился под окном Базилии.
– Эй, старая сова! – заорал Жозе. – Высуни-ка клюв, и я скажу тебе все, что о тебе думаю! Я тебе покажу, как убивать моих друзей, корсиканская вошь! Ну, вылезешь ты или хочешь, чтобы я поднялся наверх и задал тебе хорошую трепку?
Полицейские ушли слишком далеко и не могли его слышать. Зато все обитатели «малой Корсики» проснулись и приоткрыли ставни, любопытствуя, что происходит. Базилия из темноты наблюдала, как беснуется Бэроль.
– Ну, вонючая корсиканская дрянь, покажешь ты мне свою рожу или нет? Хочешь, я прикончу тебя, как прикончил проклятого фараона, твоего сыночка?
Старики не без содрогания слушали вопли обезумевшего от ярости бандита. Не испугался только Амеде Прато. Человек крайне вспыльчивый, он не мог допустить, чтобы кто-то не только разбудил его среди ночи, но и позволил себе поносить корсиканцев, а потому, когда Жозе стал хвастаться, что это он убил Антуана Пьетрапьяна, Прато пошел за большим мушкетоном. Это древнее оружие Амеде унаследовал от прадедушки, а тот в свою очередь получил от жандарма-итальянца, который забрал его как трофей у убитого им калабрийского бандита. Мушкетон, к величайшему ужасу Альмы, всегда был заряжен и набит кусочками свинца, гайками и прочим металлическим хламом, и при малейшей неосторожности все это могло полететь из воронкообразного дула, изрешетив все вокруг. Старинный мушкетон висел на стене в спальне, как бы соединяя чету Прато с давно минувшими временами, о которых те так грустили, и одним своим присутствием убеждал, что далеко не все ниточки, соединявшие их с родиной, оборвались. Презрев уговоры Альмы, Амеде с мушкетоном в руке вышел на улицу. Бэроль стоял к нему спиной. Старик скользнул вдоль обшарпанной стены в небольшой проход, откуда, если не страдать особой чувствительностью к запахам, можно добраться до бульвара Салейя.
В ответ на оскорбления Базилия опрокинула на голову Жозе ночной горшок. Бандит, совсем обезумев от ярости, принялся палить наугад. Полицейские бросились в «малую Корсику». Добежав до первого дома, один из них крикнул:
– Именем закона приказываю прекратить стрельбу!
Но Бэроль был в таком бешенстве, что не мог прислушаться ни к чему, кроме собственного бреда. Он выпустил несколько пуль в сторону полицейских. Те ответили, и в маленьком спокойном квартале началось настоящее светопреставление.
– Сдавайтесь!
– Попробуй меня взять, если у тебя хватит пороху!
Жозе начал отступать в темноту, а его противники с бесконечными предосторожностями двинулись следом. Внезапно протрезвев от грохота выстрелов, Бэроль сообразил, что попал в очень скверный переплет и вряд ли выйдет из него живым. Он сунул револьвер в урну и хорошенько закопал. Продолжая отступать, он оказался в узком проходе и уже думал, что спасен, как вдруг замер, не веря собственным глазам.