Семь рассказов

И все же в чем-то Греция ему помогла, хотя он и не сознавал этого. Она пробудила в нем чувство неудовлетворенности, а в этом чувстве есть биение жизни. Не то чтобы его преследовали неудачи. Зло скрывалось в самом корне вещей. Ему предстояло помериться силами с недюжинным врагом. Весь последний месяц им владело странное желание умереть, сражаясь.

«Греция — страна для молодых, — сказал он себе, стоя под платанами, — но я проникну в нее, я завладею ею. Листья снова станут зелеными, вода — вкусной, небо — голубым. Они были такими сорок лет назад, и я верну их себе. Быть старым мне не по душе, и я больше не намерен притворяться».

Он сделал два шага вперед, и вдруг у ног его зажурчала холодная вода; она доходила ему до щиколоток.

«Интересно, откуда здесь вода?» — спросил он себя. Он вспомнил, что склоны холмов были сухи, а здесь, по дороге, несся поток.

Он остановился и, не переставая дивиться, воскликнул:

«Как, вода течет из дерева… из дупла? Я никогда не видел и не слышал ничего подобного!»

Огромный платан, склонившийся над «ханом», был внутри полым — его сердцевину выжгли на уголь, — а из живого еще ствола стремительно изливался родник, одевая кору папоротником и мхом; проворно перебежав дорогу, он орошал лежавшие за ней поля. Простодушные селяне воздали должное красоте и тайне по мере своих сил: в коре дерева была вырезана ниша — некое подобие алтаря, — а в ней повешена лампада и небольшое изображение святой девы, получившей в наследство совместную обитель наяды и дриады.

«В жизни не видал ничего более чудесного, — сказал мистер Лукас. — Можно даже зайти внутрь и посмотреть, откуда берется вода».

На секунду он заколебался, не решаясь осквернить святилище. Потом вспомнил с улыбкой собственную мысль: «…это место будет моим, я проникну в него, я завладею им…» — и решительно прыгнул на камень внутри дупла.

Вода бесшумно и неуклонно поднималась из полых корней и скрытых трещин в стволе платана, образуя удивительную янтарную чашу, и переливалась наружу через край дупла. Мистер Лукас попробовал ее — вода была вкусной, а когда он взглянул наверх, в черную трубу ствола, то увидел синее небо и несколько ярко-зеленых листков и вспомнил, на этот раз без улыбки, о своих заветных словах.

Здесь до него бывали другие — его сразу же охватило удивительное чувство слияния с людьми. К коре были прикреплены крошечные жестяные руки, ноги, глаза, смешные и наивные изображения мозга и сердца — благодарственные приношения верховному божеству за вновь обретенные силы, мудрость, любовь. Радости и горести людей проникли в самое сердце дерева — природа не знает уединения. Мистер Лукас раскинул руки, уперся в мягкую обуглившуюся древесину и приник всем телом к стенке дупла. Глаза его закрылись, его охватило странное чувство, — подобное чувство испытывает пловец, когда после долгого единоборства с волнами отдается на волю течения, зная, что оно вынесет его на берег, — он пребывал одновременно в движении и в покое.

Мистер Лукас замер на месте, ощущая лишь поток у себя под ногами, ощущая, что и все вокруг — лишь лоток, увлекающий за собою и его.

Вдруг он пробудился, словно от толчка… возможно, от толчка о берег, куда его вынесло наконец. Ибо, открыв глаза, он увидел, что за эти мгновения все кругом непостижимо преобразилось и стало внятно и мило его сердцу.

Был особый смысл в том, как старуха склоняется над своей пряжей, и в возне поросенка, и в том, как уменьшается под ее руками шерстяная кудель. На дороге, залитой водой, появился поющий юноша верхом на муле, и в его позе была красота, а в его приветствии — искренность. И узор, отбрасываемый листвой на распростертые корни деревьев, был не случаен, и то, как кивали головками нарциссы и пела вода, было исполнено значения. Для мистера Лукаса, открывшего за короткий миг не только Грецию, но и Англию, и весь мир, и всю жизнь, не было ничего смешного в желании повесить внутри дерева и свое благодарственное приношение- крошечную модель человека.

— Ах, да тут папа! Играет в Мерлина.[17]

Они все были здесь, а он и не заметил, когда они появились — Этель, миссис Формен, мистер Грэм и говорящий по-английски погонщик мулов. Мистер Лукас с подозрением посматривал на них из дупла. Они внезапно стали ему чужими, и все, что они делали, казалось ему неестественным и грубым.

— Разрешите предложить вам руку, — сказал мистер Грэм; этот молодой человек всегда был вежлив со старшими.

Мистер Лукас почувствовал раздражение.

— Благодарю, я прекрасно могу обойтись без посторонней помощи, — сказал он. Но тут же, выходя из дупла, поскользнулся и попал ногой в ручей.

— Ах, папочка, папочка, — сказала Этель, — ну что ты наделал?! Слава богу, у меня есть во что тебя переобуть.

Она принялась хлопотать вокруг него: вынула из вьюков чистые носки и сухие ботинки, затем усадила его на ковер возле корзины с провизией и отправилась с остальными осматривать рощу.

Вернулись они в полном восторге. Мистер Лукас принялся было им вторить, но ему все труднее было их выносить. Восторг их казался ему пошлым, поверхностным и каким-то судорожным. Они не ощущали внутренней красоты, разлитой вокруг. Он попытался как-то объяснить свои чувства и вот что сказал:

— Я вполне удовлетворен видом этого места. Оно производит весьма благоприятное впечатление. Прекрасные деревья, особенно для Греции, а этот родник очень поэтичен. Люди здесь тоже кажутся доброжелательными и вежливыми. Решительно, это очень привлекательное место.

Миссис Формен упрекнула его в чрезмерной сдержанности.

— О, таких мест одно на тысячу! — вскричала она. — Я хотела бы жить и умереть здесь! Право же, я бы задержалась здесь, если бы мне не надо было возвращаться в Афины! Это место напоминает мне Колон у Софокла.

— Нет, я просто не могу отсюда уехать, — сказала Этель. — Положительно, я должна здесь задержаться.

— Конечно, так и сделайте. Вы и ваш отец! Антигона и Эдип. Конечно, вы должны задержаться в Колоне.

У мистера Лукаса от волнения перехватило дух. Когда он стоял внутри дерева, ему казалось, что он сохранит обретенную им благодать, куда бы ни направил свой путь. Но этот минутный разговор вывел его из заблуждения. Он больше не полагался на себя, он боялся продолжать свои странствия, ибо, кто знает, может быть, прежние мысли, прежняя скука снова завладеют им, как только он покинет тень платанов и музыку девственного ручья. Спать под одним кровом с благожелательными сельскими жителями, смотреть в их добрые глаза, наблюдать, как под темным куполом неба бесшумно скользят летучие мыши, и видеть, как с появлением луны становятся серебряными золотые узоры на земле… Одна такая ночь, и ему больше не грозит возвращение к старому, он навсегда останется во вновь завоеванном им царстве. Но губы его с трудом проговорили:

— Я охотно проведу здесь ночь.

— Ты хочешь сказать «неделю», папочка? Было бы кощунством провести здесь меньше.

— Хорошо, пусть это будет неделя, — недовольно произнесли вслед за ней его губы, а сердце от радости так и прыгало в груди. За едой он больше ни к кому не обращался — он рассматривал место, которое вскоре будет знать так хорошо, и людей, которые станут его соседями и друзьями. В «хане» постоянно жили всего несколько человек — его владельцы: старуха, пожилая женщина, юноша и двое детей; он не заговаривал ни с одним из них, но уже их любил, как любил все, что двигалось, дышало, просто существовало под благословенной сенью платанов.

— En route,[18] — прозвучал резкий голос миссис Формен. — Этель! Мистер Грэм! Всему — даже самому лучшему — приходит конец.

«Сегодня вечером, — думал мистер Лукас, — зажгут лампаду в алтаре. И когда все мы усядемся на балконе, мне, возможно, расскажут, какие они повесили приношения».

— Извините, мистер Лукас, — сказал Грэм, — нужно скатать ковер, на котором вы сидите.

17

Мерлин. — Согласно средневековой рыцарской литературе, знаменитый прорицатель и чародей, якобы живший в V в. Особенно часто упоминается в цикле сказаний о короле Артуре.

18

В путь (франц.).