Страница 1 из 8
Э. М. Форстер
НА ТОМ КОРАБЛЕ
1
— Эй, Кокос, идем играть в солдаты!
— Не могу, я занят.
— Но ты должен. Лайон так хочет.
— Правда, старик, пошли, — сказал Лайонел, подбежав с бумажными треуголками и каким-то кушаком.
Это было очень-очень давно, но и поныне мальчишки смело идут на смерть, надевая на себя всё, что подвернется под руку.
— Не могу я, занят, — повторил Кокос.
— Старик, но чем же ты занят?
— У меня много дел, старик.
— Ну и пусть остается, обойдемся без него, — сказала Оливия. — И Джон с нами, и Ноэл, и Малыш, и лейтенант Бодкин. Кому нужен этот Кокос?
— Заткнись! Мне нужен. И всем нужен. Один он падает, когда его убивают. А вы все продолжаете стоять. Сегодня утром наше побоище было настоящим фаршем. Мама так сказала.
— Ну хорошо, я могу упасть.
— Это ты сейчас говоришь, а как до дела дойдет — так сразу на попятную. И Ноэл тоже не будет. И Джон. А Малыш вообще ничего не умеет — понятно, он слишком маленький. Не лейтенанту же Бодкину падать?
— Я не пойду.
— Кокосина-кокосина-кокосина-кокосина-кокосина-кокосина, — проговорил Малыш.
Мальчуган шагал по палубе и радостно визжал. Ему нравилось, когда его уговаривали эти красивые, воспитанные дети.
— Я должен пойти посмотреть м-м-м-м-м, — заявил он.
— Что-что?
— М-м-м-м-м. Они живут — о, их так много! — в тонкой части корабля.
— Он хочет сказать — на носу, — поправила Оливия. — Ладно, пошли, Лайон. Он безнадежен.
— А что такое м-м-м-м-м?
— М-м.
Он замахал руками и мелом вывел на фальшборте какие-то значки.
— Что это?
— М-м.
— Как это называется?
— Никак не называется.
— А что они делают?
— Они просто ходят так и вот так… всегда.
— Это летучие рыбки? Феи? Крестики-нолики?
— Они никак не называются.
— Мама! — обратилась Оливия к даме, прогуливавшейся под руку с каким-то господином. — Правда же: всё имеет название?
— Разумеется.
— Кто это? — поинтересовался у дамы ее спутник.
— Вечно липнет к моим детям. Я его не знаю.
— Мулат?
— По-видимому, но сейчас, по пути домой, это уже не имеет значения. В Индии я бы не позволила. — Миссис Марч поравнялась с детьми и, не останавливаясь, громко произнесла: — Кричите, сколько влезет, но не визжите, только не визжите.
— Они должны называться, — сказал Лайонел, что-то вспомнив, — потому что в самом начале Библии Адам нарек всех животных.
— Их не было в Библии, м-м-м-м-м. Они все время жили в тонкой части корабля. Только ты оттуда уходишь, они тут как тут.
— Он имел в виду Ноев ковчег, — поправила Оливия.
— Ноев ковчег, Ноев ковчег, Ноев ковчег, — заладил Малыш, и все запрыгали и заорали.
Потом, не сговариваясь, они переместились с палубы первого класса на нижнюю, а с нижней спустились по лестнице, что вела на бак. Они дрейфовали, словно водоросли и медузы в тропических морях. Об игре в солдаты позабыли, хотя Лайонел сказал, что треуголки все же надо надеть. Они возились с фокстерьером, которого опекал один матрос, и расспрашивали самого матроса, доволен ли он своей бродяжьей жизнью. Потом, опять пустившись в дрейф, они забрались на носовую часть корабля, где, как было сказано, как раз и обитали м-м-м-м-м.
Здесь им открылась славная страна — лучшее место на корабле. Никто из маленьких Марчей прежде сюда не заглядывал, но Кокос, почти беспризорный, превосходно знал этот мир. Колокол, что висит на самом верху — это корабельный колокол. Если в него позвонить — судно остановится. Эти толстые канаты завязаны узлами — двенадцать узлов в час. А здесь краска еще не высохла, но только в этом месте. А вон из той дырки вылез ласкар.[1] Но об «м-м-м-м» он ничего не сказал, пока не у него не спросили. Потом он нашелся и объяснил, что они появляются, когда вас нет, поэтому нечего рассчитывать на встречу с ними.
Какой обман! И какое разочарование! Но детские мысли столь неустойчивы, что дети не успевают огорчиться. Оливия, в которой уже пробуждались женские инстинкты, может, и сказала бы несколько тщательно отобранных слов, но, увидев, что братья совершенно счастливы, забыла тоже и поставила малыша на швартовную тумбу, как тот ее просил. Визжали все. Ласкар расстелил между ними на палубе мат для послеполуденной молитвы. Он молился так, словно все еще был в Индии — обратившись к востоку и не ведая, что корабль уже обогнул Аравию и святые для него места находятся теперь за его спиной. Дети продолжали визжать.
Миссис Марч со своим спутником оставалась на верхней палубе, наблюдая, как судно приближается к Суэцу. Два континента сходились в грандиозном великолепии гор и равнин. Там, где они смыкались, были различимы дымы и деревья города. Вдобавок к более личным проблемам миссис Марч живо заинтересовалась Фараоном.
— Где именно утонул Фараон? — спросила она капитана Армстронга. — Я должна показать детям.
Капитан Армстронг не знал, но посоветовал спросить у мистера Хотблэка, миссионера из Моравии. Мистер Хотблэк — уж он-то знает. И в самом деле — он знал много, очень много. В первые дни вояжа несколько отодвинутый в сторону военными, теперь он всплыл на поверхность, стал важным и назойливым. Он взялся разбудить отпрысков миссис Марч, когда корабль будет проплывать мимо того самого места. Он рассуждал о происхождении христианства таким образом, что миссис Марч засомневалась в его познаниях. В частности, он сказал, что канал — это одна сплошная иллюстрация к Библии, что тут по-прежнему можно увидеть осликов, везущих в Египет святые семейства, и что обнаженные арабы по-прежнему входят в прибрежные воды для ловли рыбы. «Петр и Андрей на берегу моря Галилейского, что ж, это как раз о них». Дочь священника и офицерская жена, миссис Марч не могла примириться с мыслью, что христианство столь ориентально. Что доброго может исходить из Леванта, и разве возможно, чтобы в жилах апостолов текла туземная кровь? Все же она поблагодарила мистера Хотблэка (ибо, попросив его об одолжении, она считала себя обязанной ему) и постановила для себя здороваться с ним ежедневно, пока они не приплывут в Саутгемптон, где их пути разойдутся.
Затем она заметила на фоне приближающейся суши своих детей, которые играли на носу корабля без головных уборов. Солнце в те давние дни обладало огромной и враждебной властью над Правящей Расой. Офицеры начинали пошатываться от прикосновения его лучей, солдаты — те просто подыхали. Когда полк стоял лагерем, никто не снимал шлемы, даже в палатке, куда солнце проникнуть не могло. Миссис Марч кричала своим обреченным отпрыскам, жестикулировала. Кричали капитан Армстронг и мистер Хотблэк, но ветер возвращал их слова назад. Покинув спутников, миссис Марч поспешила на носовую палубу одна. Дети были очень возбуждены и перепачканы краской.
— Лайонел! Оливия! Оливия! Что происходит?
— М-м-м-м-м, мама — это новая игра.
— Уйдите отсюда немедленно и играйте под навесом, здесь слишком жарко. Можно получить солнечный удар. Иди ко мне, Малыш!
— М-м-м-м-м.
— Не хочешь же ты, чтобы я несла такого большого мальчика на руках?
Малыш обнял швартовную тумбу и заревел.
— Всегда так заканчивается, — сказала миссис Марч, отдирая его от тумбы. — Вы ведете себя глупо и эгоистично, а Малыш начинает плакать. Нет, Оливия, не помогай мне. Мама справится одна.
— Извини, — грубовато проговорил Лайонел.
Воздух наполнился криками Малыша. Непослушный и капризный, он продолжал хвататься за невидимую тумбу. Когда миссис Марч придала ребенку удобную для переноски форму, случилась еще одна неприятность. Матрос — англичанин — вынырнул из люка с куском мела в руке и очертил вокруг остолбеневшей женщины небольшой круг. Кокос взвизгнул:
— Он вас поймал. Успел!
1
Матрос-индиец.