Комната с видом

Первое утро пребывания во Флоренции было безнадежно испорчено. Лучше б она и не приезжала! Всего лишь несколько минут назад Люси была полна энтузиазма, ощущая себя культурной женщиной, и почти убедила себя в собственной оригинальности. А теперь она вошла в храм подавленной и даже не могла вспомнить, кто его построил: францисканцы или доминиканцы.

Здание, конечно, впечатляет, но уж слишком похоже на амбар! А внутри оказалось очень холодно. Да, фрески Джотто заставили ее ощутить положенное благоговение. Но кто объяснит ей, что на них изображено? Исполненная скептицизма, Люси бесцельно бродила по залу, не желая восторгаться скульптурами неизвестных авторов и бог весть какого исторического периода. Откуда ей знать, которая из надгробных плит в нефах действительно хороша и о которой восторженно отзывался в своих книгах мистер Рескин?

Постепенно на нее начало действовать неотразимое обаяние Италии, и вместо того чтобы впитывать информацию, Люси позволила себе расслабиться и получать удовольствие. Ее внимание привлекли объявления — например, запрещающие брать с собой в церковь собак и плеваться в этом священном месте. Она наблюдала за туристами — у многих от холода носы стали красными, как обложка «Бедекера». Посокрушалась над тяжкой участью трех маленьких католиков — двух мальчиков и девочки, которые сначала брызгали друг на друга святой водой, а затем перешли к мемориалу Макиавелли, мокрые, дрожащие, зато получившие благословение. Подойдя к памятнику, они стали касаться камня руками, головами и носовыми платками, а потом отошли на солидное расстояние. Эту процедуру они повторили несколько раз. Что бы это значило? Потом Люси догадалась: они приняли Макиавелли за одного из святых и надеялись набраться от него силы. Наказание не заставило долго себя ждать. Младший мальчик споткнулся о фигуру какого-то епископа. Несмотря на свое протестантское вероисповедание, Люси бросилась к нему, но опоздала: ребенок с размаху грохнулся на ноги прелата.

— Чертов поп! — выругался подбежавший мистер Эмерсон. — Как при жизни не давал людям спокойно жить, так и после смерти. Ступай на улицу, малыш, пусть тебя приласкает солнышко. Вот где твое настоящее место! Чертов епископ!

При этих словах ребенок дико заверещал, показывая свое отношение к страшным людям, которые подняли его, отряхнули, погладили и сказали, что не нужно верить во всякую чушь.

— Вы только посмотрите на него, — сказал мистер Эмерсон Люси. — Вот вам и месса. Ребенок ударился, замерз и смертельно напуган. Но чего можно было ждать от церкви?

Ножки мальчика сделались мягкими, как расплавленный воск. Всякий раз, когда мистер Эмерсон или Люси пытались поставить его на пол, он с криком падал. К счастью, итальянка, молившаяся поблизости, пришла им на помощь. Благодаря какой-то загадочной материнской силе она заставила его косточки отвердеть, мальчик встал и, бормоча от волнения что-то нечленораздельное, поплелся на улицу.

— Вы умная женщина, — похвалил ее мистер Эмерсон. — Вам удалось то, что не под силу никаким святым мощам на земле. Никакой божий промысел... — тут он запнулся, подбирая слова.

— Niente (Ничего), — произнесла итальянка и продолжала молиться.

— Наверное, она не понимает по-английски, — предположила Люси.

Этот эпизод отрезвил ее. Получив щелчок по носу, она больше не

презирала мистера Эмерсона и решила, что отныне будет мила с этими двоими — действительно мила, а не только учтива. Может быть, ей даже удастся какой-нибудь похвалой смягчить сердце мисс Бартлетт.

— Все она понимает, эта женщина, — возразил мистер Эмерсон. — Но что вы-то здесь делаете? Молитесь или с этим уже покончено?

— Нет-нет! — воскликнула Люси, вспомнив свои злоключения. — Я пришла сюда вместе с мисс Лавиш, она обещала мне все объяснить, но вдруг увидела в отдалении знакомого и убежала. Я подождала немного и наконец была вынуждена войти в церковь одна.

— Ну, и что тут такого? — удивился мистер Эмерсон.

— Действительно, что тут такого? — наконец подал голос его сын.

— Дело в том, что мисс Лавиш унесла с собой мой «Бедекер».

— «Бедекер»? — повторил мистер Эмерсон. — Я рад, что вы расстроились именно из-за «Бедекера». Он того стоит.

Люси растерялась. Она опять столкнулась с чем-то новым и не знала, куда это может привести.

— Без путеводителя вам лучше держаться нас, — посоветовал мистер Эмерсон-младший.

Люси призвала на помощь гордость.

— Благодарю вас, но об этом я и не помышляла. Уж не думаете ли вы, что я здесь для того, чтобы составить вам компанию? Я просто хотела помочь ребенку и, пользуясь случаем, хочу поблагодарить вас за то, что вы вчера уступили нам свои комнаты. Надеюсь, это не причинило вам особого ущерба?

— Дорогая, — мягко произнес старик, — мне кажется, вы повторяете то, что слышали от других. Притворяетесь обиженной, тогда как на самом деле не чувствуете этого. Не будьте ханжой — скажите лучше, какую часть церкви вам бы хотелось осмотреть. Я с удовольствием стану вашим гидом.

Ну, такой неслыханной дерзостью Люси просто обязана была возмутиться! Но иногда так же трудно вызвать у себя гнев, как в других случаях — сдержать его. Мистер Эмерсон был пожилым человеком, и, понятно, общество молодой девушки доставляло ему удовольствие. Да, но Джордж Эмерсон молод, на него-то ей и нужно сердиться! Или, по крайней мере, сделать вид, будто сердится.

Она какое-то время смотрела на него, прежде чем сказать:

— Я не обидчива. Мне хочется посмотреть работы Джотто. Буду признательна, если вы поможете мне отличить их от работ других художников.

Молодой человек кивнул в знак согласия. И с выражением мрачного удовольствия на лице возглавил маленькую процессию в часовню Перуц- ци. В нем было что-то от учителя. Люси почувствовала себя школьницей, только что правильно ответившей урок.

В часовне было полно солидных горожан. Один из них, видимо лектор, громко, во весь голос призвал всех восторгаться Джотто, руководствуясь не чисто художественными, а духовными критериями.

— Запомните, — вещал он, — навсегда запомните факты, которые я вам сообщу и которые относятся к истории построения храма Санта-Кроче, возводимого пылкой верой, присущей средневековью, хотя в то время с порчей Возрождения не было совсем покончено. Обратите внимание на то, как на этих фресках — к несчастью, пострадавших при реставрации, Джотто удалось избежать силков анатомии и перспективы. Что может быть величественнее, трогательнее и правдивее? Точное знание и техническое совершенство бессильны против умения истинно чувствовать!

— Ничего подобного! — раздался громовой голос мистера Эмерсона. — Даже не думайте это запоминать! Возведен верой, как же! Это надо понимать так, что строителям платили жалкие гроши! А что до фресок, то они не имеют никакого отношения к жизненной правде. Посмотрите вон на того толстяка в синем! Он весит столько же, сколько я, и, тем не менее, взмывает в небо, как воздушный шарик!

Это относилось к фреске «Вознесение святого Иоанна».

Лектор на мгновение умолк. Экскурсанты, включая Люси, неловко переминались с ноги на ногу. Она уже поняла, что ей не место рядом с этими двумя, по какой-то причине подпала под их влияние. Они были так серьезны и настолько отличались от других, что она не знала, как себя вести.

— Ну так как же — было это в действительности или не было? Да или нет? — спросил кто-то из присутствующих.

— Если и было, — сказал Джордж Эмерсон, — то именно так, как здесь нарисовано. Хотя я лично предпочел бы самостоятельно добираться до неба и не позволил бы херувимам себя тащить.

— Ты не попадешь на небо, — возразил его отец. — Таким, как мы, суждено упокоиться в земле, откуда мы пришли в мир, и наши имена забудутся, но останутся наши труды.

— Извините, — раздался пронзительный голос лектора, — эта часовня мала для двух групп. Идемте, не будем им мешать.

Лектор был священником, а экскурсанты, по-видимому, его паствой. Все они молча потянулись к выходу. Среди них оказались и две миниатюрные старушки из пансиона Бертолини — мисс Тереза и мисс Кэтрин Алан.