Страница 61 из 103
Константин Аристархович встал за дверь и потянул ее на себя…
— Стой!
— Ну, что ты еще?!
— А там был голос?
— А, ты вот о чем — это я так умею, — зарокотал он по-крохалевски… и тихонько, ладонями выдавил фанеру с обоями. Прапорщик стоял посреди комнаты с пистолетом наизготовку.
— Держи фонарь… — заворковал по-крохалевски Тяжелов, улыбаясь.
— Где остальные?
— Наваждение какое-то! — пробормотал прапорщик, махнув рукой на дверь к радистам. — А там что? — кивнул он на щель.
— Коридор потайной, в подвал — тюрьма тут раньше была! Ну, идешь? Только радистов предупреди, чтобы полчаса не беспокоили тебя. В окошко! Да я отойду, не бойся!
В небольшой, без окон, но ярко освещенной комнате за столом, уставленном телефонными аппаратами, высокий грузный старик, хмуро глядя в пол, с силой жал к уху трубку.
— Какого черта?… Говорили же час назад! Пробуй по рации! Что антенна? Помехи? Ну, давай…
В комнату поминутно заходили люди, звонили телефоны.
— Передавайте любыми средствами — отряд спасателей к детдому на Залесной! Где сводка по действующим бомбоубежищам?!
— Вадим Вадимыч! Хлебозавод дал хлеб. Не хватает обменной тары под воду: молзавод — вдребезги! Там эпицентр…
— В Кировский райпищеторг звонили?
— Связи нет!
— Посылай мотоциклиста!
В настольном репродукторе что-то затрещало:
— Товарищ триста первый! Штаб на проводе — протянули времянку с обводной.
— Здравствуй, триста первый!
— Привет, Петр Кирилыч. Выручай! Меня тут американцы закупорили, все входы-выходы разбили, вентиляцию завалили, связь рвут, до тебя кое-как достучался!
— Постой. Постой… что значит «рвут»? Сейчас рвут? Вечером порвали?
— Да нет же! Вечером само собой — все зараз! А то теперь. Десант они бросили! По головам у меня ходят!
— Слушай, Вадим Вадимыч! Это что-то не то… По моим данным, весь десант расстрелян службой ПВО над Новой Землей. Засекли за десять минут до удара… Никакого десанта нет!..
— А это кто? На вот, послушай… в упор из пушек лупят! Все трясется!
— Все равно — не может быть! Это кто-то взбесился! Дай двадцать минут — выясню.
— Да что мне от твоих выяснений, ты мне бронебойщиков пришли!
— Бронебойщиков?… Ладно, наберу тебе в госпитале взвод добровольцев облученных. Снабдим безоткатными — больше нет никого! Всех живых-ходячих отдал комитету с милицией мародеров ловить!
— Кого?
— Мародеров, — говорю, — насильников разных, представь себе! Что вытворяют, ты бы знал! «В последний раз», говорят!
— Про насильников-то мне докладывали, но я не уловил, чтоб так серьезно… а мародеры-то на что рассчитывают?…
— Да вот такая уж, видно, у нас, грешных, психология. Одни по второму разу на смерть идут, а другим перед смертью — пограбить… В общем, договорились. Мне пока по обстановке не все ясно — посылаю разведку! Разберусь — доложу! Ну, до связи!
— До связи! Дай мне кого из замов, у моих тут куча вопросов…
— Добро.
— Панкратов! Переключаю — говори, это штаб дивизии…
Большими скачками Лоскутов бежал к подвалу.
— Там кто-то есть! — встретила его девчонка.
Сквозь грохот собственного пульса, бившегося в шлемофоне, услышал слабый шорох и он. Сунул вещи дружиннице, начал лихорадочно отбрасывать кирпичи, рвать дверь.
— Она у них всегда плотно! — услышал он над ухом. — Села! Надо ломиком! Я принесу, там в подвале пожарный щит…
Но Лоскутов уже сам выскочил на двор. В вестибюле стало светлей. Он начал было спускаться по ступеням, как вдруг взгляд его остановился на двух ногах в яловых сапогах, торчащих из-под обломков. Это был труп дежурного постового. Мраморная ступенька раздавила ему грудь, и Лоскутов ясно видел, что помощи здесь не требуется, но что-то не отпускало его, и вдруг дошло до сознания: «Оружие! Пистолет!»
Редкий мужчина пройдет равнодушно мимо брошенного оружия. Чужое оно — не чужое, нужно — не нужно, человек возьмет его, обласкает и до поры положит за пазуху, перебросит через плечо.
Лоскутов осторожно, точно боясь причинить мертвому боль или какое другое неудобство, неловко расстегнул кобуру, достал гладкий черный «Макаров», вынул запасную обойму, и все опустил в глубокий карман. Помедлил еще секунду, преодолевая неловкость перед покойным, и решительно повернул в подвал к пожарному щиту. Снял топор, лом, хотел позвать дружинников, но они куда-то пропали, видно, унесли детей. Перебежал во двор.
Там живые, кто-то шепчет и стучит! Еле слышный звук снова повторился, заглушив на миг стук собственного сердца. Рудольф просунул лом в толстенное кольцо…
Двери, двери… сколько раз человека останавливают или пропускают через себя разного рода двери. Люди находят за ними справедливость и защиту или теряют свободу. Двери, открытые настежь или отпертые золотым ключиком, впускают в гостеприимный дом или прекрасное неизвестное. Двери с задвинутым толстым засовом и запечатанные семью печатями крепко хранят свои мрачные тайны. Но бьется ли о них человек лбом или распахивает небрежным ударом ноги, он всегда инстинктивно вообразит вначале: а что там, за ними?
Рудольф просунул лом в дверное кольцо, представил, как он сейчас распахнет эту многопудовую заслонку, и ему стало вдруг страшно. Пыль! Он отпустил лом и сильно стукнул три раза по железной обивке. Затем приставил коробку противогаза дном к железу.
— Слушайте меня, кто там есть! Если вы слышите и понимаете меня, стукните в двери чем-нибудь твердым столько раз, сколько там вас человек находится! Жду! Стучите…
Послышался какой-то шепот, затем шорохи и слабый щелчок.
— Понял! Теперь делайте, как я буду говорить. Здесь снаружи радиоактивная пыль! Поэтому отойдите в глубь помещения и замотайте рот и нос чем придется, лучше мокрым! Есть полотенце и вода? Если есть, то заматывайтесь и отходите, а я войду и дам вам защитный костюм. Если поняли, стукните три раза.
Послышалось три щелчка.
Упершись острием лома в выступ шарнира, Рудольф приподнял дверь и потянул на себя. Она приоткрылась.
В БТРе было жарко и душно. В открытый люк натянуло дыма и гари. Маски противогазов были мокры от пота.
— Никола, Никола! Давай поедем, время идет, светает. Бросим их к чертовой матери!
— Ты, Тиша, видать, понял, да не все! Жора как сказал? Рудика и бабу — чтоб непременно! И только в самом-самом крайнем случае… О!.. И то — одного Рудика! А где баба? А если Рудик выберется?! Плохо ты Жору знаешь, я тебе скажу! Не сделай, как ему надо!.. Это тебе не бензинщица… По нонешним-то временам… — передразнил он Тихона.
— Ну ин ладно! Я ведь чтоб как лучше! Только помяни мое слово, мил человек, продаст интеллигенция.
— А ты поглядывай! Те Жора чо сказал?
— Ты, милай, гляжу, из молодых да ранних? Может, он и тебе чо сказал?..
— А ты как думал! Старшим мне велел быть. Начальником автороты меня сделает.
— Ну, ну! — мрачно отозвался Шаклеин. — Заразы этой атомной они наташшат!
— Не бойсь! Он сам ее боится… Смоет как-нибудь!
За стуком крови в ушах Рудольф не слышал скрипа старых петель и щебня по плитам пола, ни грохота, поминутно доносившегося снаружи. Вглядываясь в темноту, он видел только контуры книжных стеллажей. Он отбросил лом. Отряхнул ладони в перчатках.
— Котенок, давай пакеты и посвети!
И опять слабый снопик света зашарил сначала у порога, потом между стопками книг. На стуле, обессиленно опустив одну руку, а другой опираясь на спинку, сидела сгорбленная старуха с седыми волосами. Она подняла голову, зажмурясь от света, и хриплым шепотом спросила:
— Это война?
— Да… — выдавил Рудольф.
— Я так и подумала… Ужасно гремело и трясло.
— Зоя Осиповна?! — вскрикнула дружинница.
— Да, я… а вы кто?
— Да я никто! То есть я курьершей здесь работала, я вас просто знаю. Вы были самая красивая в мире…
— А что же теперь…