Страница 77 из 80
Члены комиссии переглянулись.
— А что показывают записи тренировочного режима? — спросил Мальцев.
— Хаотический бессистемный сбой. Помеха не поддается дешифровке.
— Может быть, упущена из внимания какая-то деталь? — спросил художник.
— Мы ввели в старый надежный компьютер около шести миллионов параметров, начиная от состояния погоды — давление, температура — и кончая астрономическими явлениями, стартами космических кораблей и тому подобным. Да что старты! Заложили даже, например, такое: в какой день недели родился каждый из обслуживающего персонала «Веги».
— Это очень хорошо — такой широкий охват, — одобрил Мальцев. — И что, совсем ноль?
— Почти совсем. Наибольшая вероятность связана с двумя факторами. Сбои происходили в солнечную погоду — тут более-менее понятно. И второй фактор, совершенно непонятный: сбои всегда проходили в дежурство оператора Семеновой.
— Любопытно, — насторожился Мальцев. — И какова же степень вероятности... если популярно, через аналогию?
— Если через аналогию... — я немного подумал и, как мне кажется, нашел хорошее сравнение: — Представьте, что вы стоите на окраинной улочке и вычисляете степень вероятности появления автомобиля с четным номером. Если учесть, что вы не знаете, разрешено ли вообще по этой улице движение автомобилей, вот тогда и получится полная аналогия... Сгруппировать можно все. Но не из всякой вероятности следует закономерность. Классический пример из школьного курса теории вероятностей: совпадение судеб американских президентов Линкольна и Кеннеди. Линкольн избран президентом в 1860 году, Кеннеди — в 1960 (разница 100 лет). Оба президента убиты в пятницу, в присутствии жен. Преемниками обоих президентов были Джонсоны. Джонсон (Линкольна) родился в 1808 году, Джонсон (Кеннеди) родился в 1908 году (опять разница 100 лет). Убийца Линкольна Уй-во родился в 1829 году. Убийца Кеннеди Ли Освальд — в 1929 году (снова разница — 100 лет). И так далее.
После экскурса в школьный курс теории вероятностей наша странная комиссия посидела молча некоторое время. Вопросы иссякли. Да и какие вопросы могут быть у дилетантов!
Только Мальцев сидел и молчал, как мне показалось, осмысленно.
— Значит, так, — подвел он итог. — В первый же солнечный день проводим эксперимент.
Он набрал номер компьютера-кадровика и распорядился оповестить оператора Семенову, чтобы в ближайшее время она никуда не исчезала из города.
Связываться с солнечным днем было, конечно, рискованно. По графику его ждали через десять дней. Но могли и отменить под разными предлогами, как часто бывало. После введения программы «Погода» мы, конечно, научились управлять климатом. Но ведь чтобы где-то все время светило солнце, нужно, чтобы в другом месте все время шел дождь. Наша рядовая промышленная зона не относилась к солнечной. Считалось, что мы тут можем обойтись без солнца. Говорят, когда-то здесь зеленели пышные леса, а теперь куда ни глянь — цивилизованное болото, голая мшистая земля, расчерченная водосборными канавами. Ради нашего эксперимента никто не станет перекраивать график погоды. Если только Мальцев не отыщет убедительных аргументов.
...Было уже около восьми утра, а дождь не переставал. Крупные капли били в стекло. Мальцев все ходил и ходил по крышам умолкнувшего завода. Я смотрел на него и ждал, когда же он проявит неуверенность, поднимет голову, чтобы посмотреть на небо. Не похоже, чтобы сегодня дождь кончился, хотя Мальцев убеждал нас вчера, что солнце на сегодня нам «дали».
Я так и не дождался от Мальцева ни проблеска неуверенности. Вот он закончил прогулку и направился к зданию вычислительного центра.
Ровно в восемь все собрались в большом зале компьютера. Это было светленькое помещение с микроклиматом, с четко поддерживаемыми стабильными параметрами давления, влажности и температуры. Оно бы совсем походило на стерильную операционную какого-нибудь госпиталя, если бы не цветы в горшочках, расставленных на маленьких столиках, укрепленных на стенах между оконными проемами. Большой стол, совсем как в операционной, принесли сюда специально месяц назад для нашей комиссии.
Сейчас за ним сидели наши молчаливые творческие интеллигенты. По другую сторону стола одиноко расположилась высокая и, по-моему, красивая девушка в форменном белом халатике и голубой шапочке. Это и была таинственная Валя Семенова — злой гений «Веги», если принять точку зрения Мальцева. Мне, конечно, были смешны все эти дилетантские расследования, но свою часть дела я исполнял добросовестно, приученный моей профессией к точности и порядку.
После небольшого приглядывания друг к другу (Валя смотрела на нас просто и с интересом) Мальцев поставил задачу:
— Мы выдвигаем перед вами, Валентина Сергеевна, два условия во многом противоположного характера, — сказал он. — Вы должны забыть, что в этом зале, кроме вас, находимся мы, что мы за вашей работой наблюдаем. Словом, ведите смену как всегда. Но, с другой стороны, вы должны все время помнить о том, зачем мы здесь собрались, чтобы не пропустить в своих действиях никаких деталей, подробностей — они могут оказаться решающими. Вы должны знать, что речь идет не только о миллионах рублей, недополученных из-за простоя завода, не только о судьбе одной из перспективнейших электронно-вычислительных машин, но и о замедлении научно-технического прогресса. Сейчас сотни научных программ законсервированы и ждут решения нашей комиссии.
— Я понимаю, — сказала Валя негромко, но твердо, — меня только обижает: неужели тут все думают, что я нарушаю инструкцию по работе с «Вегой»? Я вчера еще раз ее перечитала и вижу: ничего такого я не делаю. Как все. Почему же меня заподозрили?
Тут встрял поэт. Начал уговаривать оператора, что ее никто ни в чем не обвиняет. Просто, мол, что-то происходит во время ее дежурств. А может, просто совпадение. Слушать его умные объяснения было смешно.
Пока он так ворковал, Мальцев шепнул мне озабоченно:
— Плохо, что она полезла в инструкцию. Сейчас начнет изо всех сил доказывать, что не виновата. В общем, чистоты эксперимента нет.
Я только пожал плечами. Как будто вся наша комиссия не насмешка.
Именно в этот момент показалось солнце. Да такое сильное, что пришлось задернуть шторку, чтобы лучше видеть экран дисплея. Пока на нем отражалось все то же: «Вега» работала как часы.
Члены комиссии устроились поудобнее, а Валя приступила к своим обычным делам. Она проверила и записала рабочие режимы «Веги», откорректировала установку «Климат» (при этом спросила: может быть, нам хвойную рощу в зале воссоздать, но Мальцев напомнил, чтобы она делала все как обычно). Потом Валя проверила систему сигнализации, для порядка списала нули сумматора продукции со счетчика, хотя знала, что никакой продукции нет. Она, как положено, сделала запрос о состоянии энергохозяйства, материального склада и других подразделений завода. На дисплее четко прошли все сигналы и выдали ей нули тренировочного режима, которые она тем не менее тоже аккуратно заприходовала в оперативную память «Веги».
Я, естественно, обращал на девушку не много внимания — следил за дисплеем. Мне докладывать. Дисплей фиксировал четкую уверенную работу машины. Действовал известный «закон подлости»: долгожданного сбоя все не было и не было.
Так прошел час, и второй, и третий. Солнце вовсю палило. Крыши завода высохли и побелели.
Вахта Семеновой кончалась.
Результат нулевой, если не считать колоссального количества сожранной энергии (в тренировочном режиме энергетический цикл разрывается, энергетический КПД резко падает). И еще я подумал о том, что только машина может вот так вхолостую вкалывать с полной отдачей, именно такое отношение к делу и проводит границу между искусственным и живым разумом. К примеру, если наша комиссия еще пару дней проработает вхолостую, наши мозги совсем отключатся.
У некоторых коллег по комиссии они, похоже, уже отключаются. Мой сосед, художник, например, сидит и цветочки рисует. Жиденькие такие цветочки, с четырьмя лепестками крестом, похожими на маленький пропеллер самолетов винтовой авиации.