Страница 3 из 71
Палуба раскачивалась так сильно, что казалось, будто бы корабль специально пытается сбросить свою нерадивую команду в океан. Матросы, попадавшиеся навстречу молодому офицеру, размахивали руками, чтобы удержать равновесие, и при каждом толчке оглашали корабль забористой руганью. Молодой человек после их тирад вздрагивал и болезненно морщился, но сам боролся с качкой молча, не издавая ни звука и лишь еще сильнее вцепляясь в поручни. Его аккуратная лейтенантская форма, безукоризненно чистая и совсем чуть-чуть помятая, так резко отличалась от одежды остальной команды, словно сам он был с какого-то другого судна, а сюда, на «Амфион», попал совершенно случайно. Хотя на самом деле он служил на этом корабле уже второй месяц.
Пошатываясь и пару раз едва не упав, младший лейтенант Роберт Фолкон Скотт добрался, наконец, до входа в общий пассажирский салон и с усилием толкнул вбок тугую дверь. Зрелище, представшее перед его глазами, было уже очень хорошо знакомым, но по-прежнему вызывало в нем неприязнь и заставляло его снова и снова передергиваться, как и в тех случаях, когда кто-нибудь ругался в его присутствии. В салоне спали люди — прямо на полу, на расстеленных под столами и стульями одеялах и неопределенного назначения тряпках лежали прижавшиеся друг к другу дети и женщины. Множество женщин с детьми занимали все это довольно просторное помещение. Большинство из них лежали неподвижно, и только некоторые уже проснулись и пытались сесть, чтобы поправить смятую одежду и растрепавшиеся волосы. В одном из углов плакал маленький ребенок — пока еще тихо и словно бы не слишком уверенно, но Роберт знал: не пройдет и минуты, как малыш заревет в полную силу, и к нему присоединятся другие дети, причем не только младенцы, но и ребята постарше. А вслед за ними и их матери.
Лейтенант еще раз брезгливо скривился и подошел к ближайшей спящей возле привинченного к полу стола молодой женщине:
— Мэм, пора просыпаться. Скоро завтрак. Вставайте!
Женщина приоткрыла глаза и повернула к Скотту осунувшееся бледное лицо с синеватым ободком вокруг губ. Она молча кивнула и попыталась встать, но пол салона снова резко качнулся, и пассажирка упала обратно на служивший ей постелью теплый шерстяной плащ. Роберт не стал дожидаться, когда она поднимется, и подошел к ее соседке, полной женщине постарше, возле которой сидели двое уже проснувшихся мальчиков лет двух или трех:
— Пора вставать, поторопитесь. Вам разрешили здесь спать, при условии, что вы будете освобождать салон вовремя!
Вторая женщина тоже неловко заворочалась, борясь со слабостью и морской болезнью, а ее дети, уже давно приготовившиеся заплакать, громко захлюпали носами. Однако Роберт уже спешил дальше, наклоняясь то к одной, то к другой пассажирке и требуя, чтобы они поскорее проснулись, привели себя в порядок и убрали за собой свои импровизированные постели.
— Господи, и за что нам такие мучения, как мы вообще до конца плавания доживем?! — запричитал позади него истеричный женский голос, и этот вопль тут же подхватили еще несколько жертв тесноты и качки:
— Не надо было никуда уезжать, не надо было его слушаться!
— Да нельзя мужчинам верить, они о золоте мечтают, а на то, что мы тут мучаемся, им наплевать!
— Говорила мне матушка!..
Эти вопли разбудили тех младенцев, которые еще спали, и они дружным ревом заглушили жалобы своих матерей и нянюшек. Скотт уже не морщился — его лицо было безразлично-спокойным и отрешенным от всего, что творилось вокруг. Надо было продержаться еще около часа, пока все женщины справятся со своей слабостью, успокоят детей, свернут и рассуют по углам одеяла и тряпки и усядутся за столы. А дальше будет легче. Хотя, пожалуй, ненамного. Потому что призывать к порядку пьяных матросов, стюардов и мужей этих пассажирок — занятие почти такое же отвратительное, как будить и успокаивать плачущих женщин с детьми.
Совсем не так Роберт представлял себе свою морскую карьеру! Еще недавно, меньше года назад, слушая лекции в Гринвиче, а потом в Портсмуте и готовясь к экзамену на звание лейтенанта, он вспоминал свою прежнюю учебу на корабле под названием «Британия» и службу мичманом на нем же и мечтал о том, что скоро снова будет плыть на каком-нибудь военном или исследовательском корабле, но теперь уже сам сможет руководить младшими членами команды. А они будут уважительно смотреть на него и сразу же бросаться безукоризненно выполнять все его поручения. И их судно будет самым лучшим, самым успешным в плаваниях — идеалом для других британских кораблей…
Действительность же оказалась гораздо менее радужной. Окончивший военно-морское училище младший лейтенант Роберт Скотт был назначен на небольшой пассажирский корабль, и первым рейсом, в который он отправился на своем новом месте службы, стало плавание из Англии в Канаду. Большинство пассажиров покидали Британию навсегда — они ехали на золотые прииски, и каждый из них свято верил, что разбогатеет и «наконец, заживет по-человечески». А члены команды смотрели на них с иронией и сочувствием — потому что тоже были твердо уверены, что никто из решившихся так круто изменить свою жизнь авантюристов ничего не достигнет. Потому что даже если кому-нибудь из них повезет на приисках, всю добычу у него почти наверняка отберут другие соискатели, и хорошо еще, если при этом они оставят его в живых. И будет у них в Канаде точно такая же жалкая полуголодная жизнь, полная тяжелой работы и упреков от жен, какую они вели на родине.
Скотту эти грубые, неотесанные, постоянно ругающиеся и, главное, на редкость глупые люди были отвратительны — так же, как и их запуганные, вечно жалующиеся и плачущие жены и капризные дети. Впрочем, если бы дело было только в этом неприятии, он бы не переживал так сильно: ругань и слезы, какими бы противными они ни были, все-таки можно было вытерпеть. Хуже было то, что будущие золотоискатели еще и пили, нередко втягивая в это дело матросов со стюардами. И, что самое страшное, пассажиров на «Амфионе» было слишком много, и места для всех там решительно не хватало, особенно, когда общие многоместные каюты занимали бесчувственные от выпивки и морской болезни тела.
Именно из-за этого капитан, в конце концов, согласился переселить женщин с детьми в салон, понадеявшись, что там им будет и спокойнее, и удобнее. Те встретили это предложение с благодарностью, но оборотной стороной его стали серьезные неудобства для команды, с которыми Роберт теперь с трудом пытался бороться каждое утро.
Ослабевшие от качки и постоянного страха за мужей и перед мужьями женщины часто не могли даже самостоятельно встать и одеться, и Скотту приходилось помогать им, перебегая от одной пассажирки к другой и выслушивая от них не только жалобы на свою несчастную жизнь, но еще и упреки в том, что судно плывет слишком медленно, а в океане не утихает шторм. И он должен был покорно соглашаться с их абсурдными обвинениями и ни в малейшей степени не подавать вида, что они ему неприятны — иначе женская половина пассажиров принялась бы ныть и проклинать все вокруг еще громче и сильнее, а подготовка салона к завтраку и вовсе растянулась бы до бесконечности.
Поначалу Роберту помогали другие офицеры или кто-нибудь из матросов, не успевших напиться до завтрака и попавшихся ему на глаза. Но вскоре большинство из членов команды научились отлынивать от этой дополнительной работы и полностью свалили ее на деятельного и не терпящего беспорядка новичка — тем более, что у него, несмотря на всю его брезгливость по отношению к пассажирам, получалось командовать ими лучше, чем у остальных моряков. Все-таки его пусть не с первого раза, но слушались…
Вот и сейчас салон начал постепенно утрачивать свой «фантастический» вид и из сонного царства превращаться просто в полное людей неубранное помещение. Дети постарше уже не плакали, а настойчиво дергали матерей за руки или за юбки, требуя, чтобы их накормили, а матери, в свою очередь, обратили внимание на детей и на время забыли о собственных жалобах. Малышей действительно пора было кормить, а для этого следовало побыстрее встать и дать стюардам возможность накрыть столы для завтрака. Роберт продолжал ходить по залу, помогая подняться и сесть на стулья последним ослабевшим женщинам с синеватыми и зеленоватыми от морской болезни лицами и мечтая как можно скорее выйти на палубу. Но его не отпускали, к нему то и дело обращались с какими-нибудь жалобами, и отделаться от этой несчастной хныкающей толпы не было никакой возможности.