Игорь Святославич

И он ответил:

— Мужчина должен исторгнуть семя, только тогда совокупление может считаться законченным.

— Откуда это известно? — вновь спросила Ефросинья.

— Так говорил мне мой духовник, тот, что остался в Новгороде-Северском, — солгал Игорь.

Ефросинья вздохнула, опустив голову. Было видно, что она согласна уступить мужу, но набирается решимости перетерпеть неизбежную при этом боль.

Игорю стало жаль девушку, и он сказал:

— Семя можно вызвать и так, как ты это делала поначалу. Ефросинья спустилась с полка и опять уселась на скамью, всем своим видом показывая, что она согласна на первый способ совокупления. Слушая наставления Игоря, она делала все осторожно и старательно, почти как Агафья. Ей только не хватало умения поддерживать необходимый ритм, так как она быстро уставала управляться с большим мужским фаллосом, красная головка которого едва умещалась у нее во рту.

Когда случилось неизбежное, Ефросинья поперхнулась мужским семенем, заполнившим ей рот. Она глотала с таким старанием, словно совершала священнодействие.

Затем спросила, взглянув на Игоря:

— Теперь у меня будет дитя?

Игорь отрицательно мотнул головой:

— От этого не будет.

— Значит, я все делала зря? — огорчилась Ефросинья. Игорь улыбнулся, глядя на нее:

— Вовсе нет, пава моя. Теперь ты стала истинной женой… После случившегося в бане Игорь и Ефросинья все ночи стали проводить вместе. Их брачный союз только теперь обрел для обоих подлинную ценность. Игорю нравилась новизна в близости с женой, его очаровывала неопытность Ефросиньи, как в свое время восхищали опыт и умение Агафьи. Для Ефросиньи наступила пора открытия доселе неизвестной области ее женского бытия, в котором главенствующую роль играл обожаемый сильный супруг. Глядя на их счастливые лица, зрелые люди посмеивались украдкой: поколе молоды — потоле и дороги.

…С боярами своими Игорь жил не дружно.

По окончании Великого поста пригласил он к себе в терем на честной пир всех имовитых мужей, так ни один не пришел. Собрались в княжеской гриднице лишь Игоревы дружинники.

Ефросинья, нарядившаяся в свое лучшее платье, была разочарована тем, что к ним на застолье не пожаловали ни бояре, ни их жены и дети.

— Что случилось, Игорь? — спрашивала она. — Ты же загодя звал на пир бояр своих. Почему же никто не пришел?

— Разобиделись на меня бояре за то, что я не дал им вволю киевлян пограбить, — сердито отвечал Игорь. — Жадность им глаза застит, а до сострадания к ближнему никому дела нет. Не пришли ко мне, ну и черт с ними! Я простых людей на пир позову, эти кобениться не станут.

Разослал Игорь горластых бирючей по всему Путивлю, после чего народ валом повалил на двор княжеский.

Шли кузнецы и древоделы, лепилы и левкасчики, стеклодувы и кожемяки; шли кто с женой молодой, кто с престарелыми родителями, кто с детьми малыми. Сошлись в тереме у князя и миряне и священники. Когда не хватило для всех места в гриднице, Игорь распорядился поставить столы в тронном зале, в сенях и даже на дворе под открытым небом, благо день выдался солнечный.

Пришли и скоморохи удалые, и гусляры-запевалы.

Веселье удалось на славу.

Игорь, желая посильнее уязвить бояр, во время пира присмотрел десятка два крепких молодцов из простонародья и предложил вступить в свою дружину.

— Бояре мои от меня носы воротят, — во всеуслышанье заявил он, — не любо им, что я на бедствиях христиан наживаться им не даю. Так, может, сыщутся в Путивле удалые да храбрые, пусть без шапок собольих, зато честные сердцем. Зову таких в свою дружину, как в стародавние времена Владимир Красное Солнышко собирал богатырей под свой червленый стяг.

На другой день ко княжьему терему пришло еще полсотни крепышей в лаптях да онучах. Игорь всех взял в дружину.

Со временем набралось у Игоря без малого две сотни младших дружинников.

Содержать такое воинство оказалось делом накладным, не хватало денег даже на пропитание, не говоря о том, чтобы приобрести каждому гридню воинскую справу и хорошего коня. Повышать поборы Игорю не хотелось, ведь молва о нем шла как о христолюбивом князе. Просить помощи у бояр своих Игорю не позволяла гордость.

Тогда он вспомнил про мать и старшего брата.

Манефа, покидая Чернигов, прихватила с собой казну покойного супруга. К тому же приданое Ефросиньи почти целиком оставалось у нее же. Олегова волость была гораздо обширнее и богаче небольшого Игорева удела. По реке Десне проходил торговый путь с Волги к Днепру. Олег на одних торговых мытах мог бы содержать свою молодшую дружину.

По реке Сейму, на которой стоит Путивль, тоже проходил торговый путь с Днепра на Дон и на Оку, но мытные выплаты с торговых сделок целиком шли к новгород-северскому князю, как верховному властителю северских земель. Такое положение вещей не устраивало Игоря.

— Что же ты собрал такую дружину, что содержать ее не можешь? — упрекнул брата Олег.

— Не хочу от бояр своих спесивых зависеть, — сказал Игорь. — Пусть не думают, будто я не обойдусь без них.

— Не дело это, Игорь, — осуждающе произнес Олег. — С боярами надо в ладу жить, ибо без них князю никуда. Вот ты понабрал почти две сотни гридней, молодых да необученных, и тем самым повесил себе на шею жернов, который рано или поздно склонит и тебя самого к той грязи, коей ты ныне сторонишься. Где взять казну, чтоб содержать молодшую дружину? Только — в грабежах и поборах. Закон один — отнять у сирых и побежденных и дать своим воинам, иначе они разбегутся.

— Брат, дай мне полсотни гривен, — попросил Игорь.

— Дам, — с готовностью ответил Олег, — с условием, что через год вернешь сотню.

— Такие резы даже резоимщики не запрашивают, — мрачно промолвил Игорь, — а ты — брат мне. Посовестился бы!

— Я тебе брат, это верно, но лишних гривен у меня нет, — отрезал Олег. — От родства деньги не заводятся. Заводятся они от того, что тебе не по сердцу. Еще, конечно, воровать можно, но такое дело уж точно князю не к лицу!

— Тогда оставь свои гривны себе, брат, — сказал Игорь, — а мне отдай доходы с мытных выплат. Торговых гостей через Путивль проходит немного, так что потеря твоя невелика будет, а мне какая-никакая выгода.

— Вон ты что удумал, — нахмурился Олег. — Хочешь совсем из-под моей руки выйти. Мало тебе оброков и откупных!

— Мало! — вскинул голову Игорь. — Господин я в своем уделе или нет?

— Ты на мой каравай рта не разевай, братец, — вскипел Олег. — Не получишь мытных платежей, и все тут!

— Ну так и я больше с тобой в поход не пойду! — воскликнул Игорь.

— А с кем пойдешь? — усмехнулся Олег.

— С черниговским князем.

— Святослав Всеволодович не пустит тебя с твоими голодранцами под свои знамена. Ему проще холопей своих позвать, их еще больше набежит! — расхохотался Олег.

Игорь глядел на него, растолстевшего, с бычьей шеей и лоснящимся лицом, и чувствовал, как его заполняет ненависть к брату. Был бы у него в эту минуту меч в руках, зарубил бы смеющегося над ним Олега без колебаний.

Внезапно скрипнула дверь, и в светлицу вступила стройная молодая женщина в лиловом зауженном в талии платье, низ которого волочился по полу. Голову ей покрывала тончайшая накидка, прикрепленная к серебряной короне, украшенной переливающимися разноцветными дорогими каменьями.

Игорь не сразу узнал в вошедшей Изольду.

Красавица фряженка еще больше расцвела и похорошела. Держалась она без прежней робости, с подчеркнутым достоинством и грацией.

— Что же ты, Олег, брату своему отказываешь? — укоризненно промолвила Изольда. — Не по-христиански это.

— А ты учить меня будешь! — огрызнулся Олег. — Опять подслушивала?

— Свет мой, ты так кричишь, боясь за свои гривны, что за стенкой слыхать! — улыбнулась Изольда, и эта улыбка сделала еще более прекрасным ее лицо.

— Ну ладно, так и быть, — нехотя промолвил Олег, не глядя на Игоря, — уступаю мытные платежи тебе.

— Благодарю, брат, — произнес Игорь.