Я была Алисой

— Ни одного, слава Богу! — Прикс оглядела вымокший и испачканный край собственной юбки. — Ох уж эти улицы! Грязь, сырость, лошади, рыба и бог знает что еще! — Перешагивая через гору свежего конского навоза (только что проехала молочная повозка), она повыше подняла юбки.

— Ну так поспешим же в Медоу, где свежий воздух высушит вашу юбку, Эдит сможет побегать за бабочками, а не за рыбой, Алиса посмотреть на гору, но не кататься с нее, а Ина — мило, с задумчивым видом посидеть под деревом.

Эдит захлопала в ладоши. Ина, залившись краской, улыбнулась. Прикс натянула перчатку на запястье и поправила выбившуюся из-под шляпки прядь шиньона.

Я потянула мистера Доджсона за сюртук:

— А вы что будете делать?

— Наверное, буду рассказывать истории. Разве не это я всегда делаю?

Я радостно кивнула. Да, он действительно всегда что-то рассказывал — всякие замысловатые истории о нас, об Оксфорде, о своих знакомых, о местах, где бывал каждый день. Ему как-то удавалось превратить их в далекие, неведомые земли, которые мы никогда не видели, но все равно неким волшебным образом узнавали.

— Какое чудесное семейство! — восхитилась незнакомая дама, когда мы пересекали Сент-Олдейт, чтобы выйти на широкую аллею, тянувшуюся вдоль Медоу.

Дама явно была не местной, ибо здесь каждый знал, что мы три девочки Лидделл. Прикс вздрогнула, а я рассмеялась. Она вскинула голову и вдруг сделалась на удивление мягкой и почти хорошенькой, глаза у нее заблестели, а улыбка получилась вовсе не такая внезапная и ужасная, как обычно. Прикс лишь немного приоткрыла зубы. Интересно, недоумевала я, отчего она не поправила даму? В итоге я решила, что это одна из тех благочинных манер, на которых Прикс была помешана.

Я видела: Ина хотела что-то сказать. Рот ее приоткрылся, она покраснела, борясь со своим желанием, и посмотрела на Прикс и мистера Доджсона, словно бы спрашивая их позволения. Однако Прикс выбрала именно этот момент, чтобы споткнуться и покрепче опереться на руку мистера Доджсона. Я затаила дыхание. Даже без учета ее колыхающейся юбки она была крупнее его, и я побоялась, что мистер Доджсон не удержится на ногах. Но он каким-то чудом устоял, правда, чуть поморщился, но устоял.

Ина прищурилась. Она, как всегда, включила свою фотографическую память. Как белки запасают орехи, так и моя сестра копила информацию. Но не полезную, которую она могла бы использовать в обиходе — например, отчего Фиби сначала макает еду в чай, прежде чем ее съесть (та объяснила, что у нее слабые зубы и ей не хочется лишиться их, прежде чем она слишком состарится для того, чтобы найти себе мужа).

Нет, Ину интересовало другое: взгляды, вздохи и легкие, как бы случайные, прикосновения. Поза мужчины, сидящего на диване возле дамы, расстояние между ними, их молчание. Она понимала значение таких нюансов и иногда обсуждала это со мной, но чаще всего — поскольку я совсем не разбиралась в подобного рода вещах, да и не очень-то хотела — Ина оставляла свои наблюдения при себе, чтобы использовать в будущем для какой-то цели.

Проведенный нами вместе день прошел именно так, как предсказывал мистер Доджсон. Ина с мечтательным видом в живописной позе сидела на низкой каменной скамье в тени высоких каштановых деревьев, то и дело поправляя локоны; Эдит ловила всех насекомых, которые попадали в поле ее зрения; Прикс энергично трясла юбками, пытаясь высушить мокрое пятно. А я с тоской взирала на прекрасный склон, как раз нужной высоты, без торчащих из него опасных корней, с такой зеленой, манящей к себе травкой. Однако я помнила данное маме обещание, а потому довольствовалась тем, что собирала для нее лютики. Впрочем, одну перчатку я все же испачкала, а другую потеряла.

Мистер Доджсон лежал на траве: джентльмены не так боятся пятен, как дамы, — тоже еще одна важная информация, которой я теперь обладала, — и рассказывал истории. Какие-то глупые рассказы, которые я вскоре забыла. Они были похожи на все остальные его истории, длинные и замысловатые, со множеством говорящих животных, а также странных людей, хотя вполне узнаваемых. Мне казалось, я знаю, о ком он рассказывает: мне определенно была знакома читающая лекции рыба, которая постоянно бубнит о небесах и трудной дороге, способной привести туда. Однако в конце концов мне пришлось сдаться. Слишком жарко было думать. Слишком клонило меня в сон.

Правда, один раз он заставил меня встрепенуться, неожиданно пронзительно посмотрев на меня, словно испугался, будто я могу исчезнуть, и хотел хорошенько запомнить. Когда я почувствовала, что краснею, удивляясь неизвестным мне ощущениям, он прикрыл глаза, и мое напряжение прошло. Мистер Доджсон с улыбкой прижал палец к губам, и я сообразила, что он имеет в виду наш секрет. Все внутри меня возликовало от счастья, и я громко хихикнула.

Но тут же остановилась: лицо Ины исказилось, ее маленький ротик неодобрительно сложился в жесткую линию. Глаза уставились в точку и застыли, напомнив мне линзу камеры фотоаппарата мистера Доджсона, немигающую и бесчувственную.

Эти глаза запоминали, регистрировали все, в том числе и секреты, и симпатию, рождавшуюся в сердцах, которую мало кто замечает, даже их обладатели.

Глава 2

Я все ждала и ждала того самого подходящего дня. Я боялась, что не узнаю, когда он придет, а потому постоянно пребывала в состоянии тревоги, ни на миг не теряла бдительности и больше обычного изводила Прикс.

— Алиса, и пяти минут не можешь посидеть спокойно. Вот возьму и привяжу тебя к стулу… кухонной веревкой! — Прикс обвела взглядом классную комнату в поисках веревки, но, разумеется, ее окружали лишь книги, грифельные доски, бумаги, громадный глобус на полке, а также чучело совы, маячившее в дальнем темном углу под скатом крыши. На ее собственном столе с аккуратными стопками промокательной бумаги самой разной фактуры, ее любимым пером, лежавшим возле чернильницы, пачкой линованной бумаги, исписанной ее аккуратным скучным почерком, взгляд Прикс не задержался.

— Не привяжете, — покачала головой я. Как может человек, обучающий меня всему, что требуется, чтобы стать образованной леди, порой быть таким бестолковым? — Вам придется пойти на кухню, чтобы попросить у кухарки веревку, а я тем временем сбегу. Это вовсе не трудно: можно вылезти в окно и спуститься по водосточной трубе.

— К физической силе я прибегать не стану, как бы мне этого ни хотелось. — Прикс со вздохом повернулась к доске. — Но все-таки постарайся брать пример с Ины. Она прекрасно себя ведет.

Ина самодовольно улыбнулась и изящным жестом накрыла рукой с подрагивающими пальчиками другую, лежащую на столе ладонью вниз.

Вот уж никогда и ни за что я не стала бы вести себя так тошнотворно фальшиво. Однако я постаралась сидеть тише, поскольку действительно не хотела досаждать Прикс. Последнее время она неважно себя чувствовала — была бледна (насколько может быть бледным очень смуглолицый человек), волосы ее потускнели, и даже свои бородавки Прикс перестала мазать кремами.

Казалось странным и поведение Ины с ее шумными вздохами и расслабленными позами. Она также вздрагивала при каждом стуке в дверь.

И, хотя я не считала себя большим знатоком женских душ, мне не составило труда понять причину этих странностей. Их виновником был мистер Доджсон. Он стал заходить к нам гораздо реже. И, как ни удивительно, я, кажется, знала почему.

Подсказку мне дал мистер Рескин.

Папа говорил, что мистер Рескин — гений. Он мало о ком так отзывался, хотя о нем самом подобное говорили нередко. Со своим другом мистером Скоттом папа уже давно писал книгу, одну и ту же книгу без конца и без начала, как истории мистера Доджсона. С помощью этой книги можно было переводить слова с одного языка на другой, а именно с греческого на английский. И называлась эта книга «словарь». Хотя я и считала их предприятие скучным и довольно бесполезным (лично я никогда не задумывалась о том, как по-гречески, скажем, «бегемот»), другие думали иначе. Так вот, папа и мистер Скотт часто обсуждали мистера Рескина, и папа — всегда понижая при этом голос — называл его гением.