Страница 30 из 73
Миссис Мэйер прервала размышления Кэйхилл:
— Отец Барри ушел в день, когда ей исполнилось девять лет. Мы понятия не имели, куда он делся, ничего не слышали о нем, пока Барри не стукнуло десять и нам не позвонили из полиции Флориды. Сообщили, что он умер от разрыва сердца. Не было никаких траурных церемоний, потому что я этого не хотела. Его схоронили во Флориде. Понятия не имею, где. — Она вздохнула. — Он все же, несмотря ни на что, воплотился в Барри. Все эти годы я терпела и терплю стыд и позор от того, что я позволила сделать с моей дочерью. — Глаза ее наполнились влагой, она притронулась к ним кружевным платочком.
В душе Коллетт вдруг вспыхнул гнев на сидевшую с ней за одним столом женщину, не только из-за ее признания в том, что она ничем не помогла собственной дочери, но и из-за того, что она, казалось, напрашивалась на сочувствие.
Она быстренько убедила себя, что гнев ее несправедлив, и подозвала официанта. Обе женщины заказали по раковому супу и по салату «цезарь».
Беседа по молчаливому обоюдному согласию перешла на темы поживее. Мелисса попросила Кэйхилл рассказать ей про ее дружбу с Барри. Коллетт припомнила кое-что, причем некоторые истории вызвали у Мелиссы сердечный смех, чему способствовал также (отметила мысленно Кэйхилл) и выпитый второй коктейль.
Когда с обедом было покончено, Кэйхилл завела речь о мужчинах в жизни Барри. Ее вопрос вызвал улыбку на лице матери.
— Слава Богу, — сказала она, — пример отца не отбил у нее вкус к мужчинам на всю оставшуюся жизнь. Любовная сторона ее жизни была весьма активной. Но ты должна знать об этом больше меня. Такими вещами дочери не очень-то охотно делятся со своими матерями.
Кэйхилл отрицательно тряхнула головой:
— Нет, Барри не рассказывала мне о своих приятелях-мужчинах, что называется, в подробностях, хотя про одного сказала, про капитана с прокатной яхты с Виргинских островов. — Она подождала, чем ответит на это мать, но ответа не последовало. — Эрик Эдвардс. Вы о нем не знали?
— Нет. Это недавнее знакомство?
— Да, — кивнула Коллетт, — думаю, она встречалась с ним вплоть до самого дня ее смерти. Барри открылась мне на сей раз: она до безумия любила его.
— Нет, как раз о нем я ничего не знала. Знаю, был психиатр, к кому она наведывалась. — Кэйхилл едва не назвала имя, но вовремя спохватилась.
— Наведывалась как к врачу?
— Да. — Мать сделала кислую гримасу. — Какое-то время. Я была решительно против этого, против ее желания прибегнуть к лечению, при котором приходилось раскрывать душу перед незнакомым человеком.
— Так ведь, — сказала Кэйхилл, — учитывая детство Барри, может, такое лечение ей лучше всего подходило. Разве ее не показывали врачам до того, как она стала наведываться к тому психиатру? Как, вы сказали, его зовут?
— Толкер, Джейсон Толкер. Нет, раньше я не видела в том никакой необходимости. Думаю, это мне нужно было лечение, учитывая ту боль, что накапливалась во мне все эти годы, только не верю я всяким психологам. Людям следует уметь самим управляться с собственными чувствами. Ты не согласна?
— Ну… из того, что вы сказали, я поняла, что они встречались и… не только как врач с пациенткой.
— Да, и относилась я к этому с брезгливостью. Представляешь, целый год, даже больше, ходить к кому-то, сообщать ему о самых интимных тайнах, а потом с ним же и на свидания отправляться! Он, наверное, ее за дурочку считал.
Кэйхилл задумалась на минутку, потом спросила:
— Барри любила того психиатра?
— Не знаю.
— А вы с ним были знакомы?
— Нет. Свою личную жизнь Барри от меня таила. Полагаю, это тянется от ее детской потребности прятаться от отца.
— Я, по правде говоря, не знаю ни о каких других мужчинах в жизни Барри, — сказала Кэйхилл, — если не считать ребят, которые ухаживали за ней в колледже. Вы же знаете: было время, когда мы совсем друг друга из виду потеряли.
— Да. Еще и этот малый в конторе, Дэйвид Хаблер, к кому, мне кажется, у нее был интерес.
Это было новостью для Кэйхилл, и она подумала, правильно ли мать все поняла. Спросила, действительно ли Барри принимала ухаживания Хаблера.
— Точно не знаю, к тому же она представила его мне, а сей факт означает, что ее интерес не был романтическим. — Неожиданно она сделалась гораздо старше на вид, чем была в начале обеда. — Все это теперь, когда она мертва, лишь вода, льющаяся через край, не так ли? Все впустую. — Она выпрямила спину, словно что-то вдруг осознав, и глянула прямо в глаза Кэйхилл. — Ты действительно не веришь, что Барри умерла от разрыва сердца?
Кэйхилл медленно повела головой из стороны в сторону.
— Тогда из-за чего же? Не хочешь ли ты сказать, что кто-то убил ее?
— Мелисса, я не знаю. Знаю только, что у меня в голове не укладывается факт, что она умерла так, как, говорят, она умерла.
— Надеюсь, что ты ошибаешься, Коллетт. Уверена, что ты ошибаешься.
— Надеюсь. Я рада, что мы собрались пообедать вместе. Мне было бы приятно не терять с вами связи, когда я вернусь обратно в Вашингтон.
— Ну, разумеется, было бы очень мило с твоей стороны. Поужинаем вместе?
— Охотно.
Они спустились на гаражную автостоянку в подвале и остановились у «кадиллака» Мелиссы Мэйер. Кэйхилл спросила:
— Когда вы видели Барри в последний раз?
— За ночь до того, как это произошло. Она у меня останавливалась.
— Она у вас?
— Да, мы мило и спокойно поужинали вместе, прежде чем она полетела дальше. Барри слишком много ездила. Ума не приложу, как она умудрялась голову не потерять со всеми этими поездками.
— В тот раз у нее было сумасшедшее расписание. А вещи у нее были с собой?
— Вещи? Багаж? Да, припоминается, вещи были. Она собиралась ехать прямо в аэропорт, но потом решила сначала заехать в контору утрясти кое-какие дела.
— Что за вещи у нее были?
— Обычный багаж, один такой чехол с вешалкой для одежды и чудесный кожаный чемодан на колесиках. Ах да, еще, как всегда, портфели.
— Два портфеля?
— Нет, один, «дипломат», который она всегда носила. Я подарила его ей на день рождения несколько лет назад.
— Понятно. У вас в тот вечер она вела себя как-нибудь необычно? Жаловалась, что плохо себя чувствует, может, по ней видно было, что она нездорова?
— Что ты, что ты, вовсе нет, мы провели восхитительный вечер. Она казалась очень бодрой и уверенной в себе.
Женщины пожали друг другу руки на прощание и выехали со стоянки каждая в своей машине. Вместе с ними из гаража выехала третья машина и последовала за Кэйхилл.
Вернувшись в гостиницу, Коллетт позвонила Дэйвиду Хаблеру. Они договорились встретиться в баре гостиницы «Четыре времени года» в четыре. Затем она позвонила на Виргинские острова, узнала номер компании «Эдвардс: яхты внаем» и дозвонилась до секретарши, которая уведомила ее, что мистер Эдвардс несколько дней будет в отъезде.
— Ясно, — сказала Кэйхилл. — Вы не знаете, хотя бы приблизительно, когда он вернется? Я звоню из Вашингтона и…
— Мистер Эдвардс в Вашингтоне, — сообщила молодая женщина, в голосе которой слышался островной акцент.
— Прекрасно. А где он остановился?
— В «Уотергэйт».
— Спасибо, большое вам спасибо.
— Простите, мэм, повторите, как вас зовут?
— Коллетт Кэйхилл. Я была подругой Барри Мэйер. — Она подождала, но ни одно из имен не вызвало отклика у островитянки.
Коллетт дала отбой и тут же, позвонив в гостиницу «Уотергэйт», попросила соединить ее с мистером Эдвардсом. В номере никто не ответил.
— Не хотите ли передать ему что-нибудь?
— Нет, благодарю. Я позвоню позже.
13
Кэйхилл сидела в громадном фойе джорджтаунской гостиницы «Четыре времени года» и поджидала Дэйвида Хаблера. Пианист наигрывал на рояле классические мелодии, приглушая особо тонкие пассажи так же, как сидевшие за широкими столами переходили в разговорах на шепот, затрагивая деликатные темы.