Убийство в ЦРУ

— Там. Вы участвовали в конференции, а я тогда только-только приехала.

— Да-да, припоминаю, еще прием какой-то был, так? Одно из этих обычных противных сборищ. У вас была другая прическа, покороче, угадал?

— Да. — Кэйхилл рассмеялась. — У вас изумительная память.

— Откровенно говоря, мисс Кэйхилл, если ты не видел женщину год, всегда можешь смело утверждать, что она изменила прическу. Обычно при этом меняют еще и цвет волос, но к вам это не относится.

— Действительно, не относится. Почему-то считаю, что я не рождена быть блондинкой.

— Мне тоже так кажется, — сказал он. — Чем вы занимаетесь в посольстве?

— Административные дела, торговые операции, помощь попавшим в беду туристам, обычная круговерть, как у белки в колесе.

— Ну, уж не настолько все скучно, как вы говорите. — Он улыбнулся.

— О, скуки и в помине нет!

— У меня в Будапеште есть хороший приятель.

— Правда? И кто он?

— Коллега. Зовут его Арпад Хегедуш. Не встречали?

— Он… говорите, он ваш коллега, психиатр?

— Да, и очень хороший. Талант его попусту растрачивается при социалистическом режиме, и все же он, кажется, находит время для проявления некой толики индивидуальности.

— Как и большинство венгров, — заметила она.

— Да, наверное, так оно и есть. Вы ведь, должно быть, тоже находите время для иных занятий в укромных уголках ваших административных обязанностей. Сколько времени уходит у вас на помощь попавшим в беду туристам по сравнению…

Когда он намеренно оборвал фразу, она спросила:

— По сравнению с чем?

— С вашими обязанностями в ЦРУ.

Вопрос ее озадачил. В начале работы на Центральную разведку она, пожалуй, смешалась бы настолько, что, прежде чем собраться с мыслями, разразилась бы нервическим смешком. Теперь — другое дело. Глядя ему прямо в глаза, она выговорила:

— Очень интересное предположение.

— Еще вина? — спросил он, вставая и направляясь к бару.

— Нет, спасибо, у меня еще полно. — Она смотрела на свой бокал на столике и думала о том, что сказал ей во время последней встречи в Будапеште Арпад Хегедуш: «Джейсон Толкер, может быть, дружен с Советами».

Толкер вернулся, сел на свое место и отпил вина.

— Мисс Кэйхилл, полагаю, вы могли бы достичь большего и мы могли бы куда лучше поладить, если бы вы вели себя чуточку искреннее.

— Почему вы сомневаетесь в моей искренности?

— Не о сомнениях речь, мисс Кэйхилл. Я знаю, что вы неискренни. — Прежде чем она успела возразить, он выговорил: — Коллетт Э. Кэйхилл, окончила с отличием юридический факультет университета Джорджа Вашингтона, год или около того работала в юридическом журнале, затем работа в Англии на ЦРУ и перевод в Будапешт. Точно? Откровенно?

— Мне полагается выразить удивление? — спросила она.

— Только в том случае, если до сего момента ваша жизнь вас удивляла. Меня она удивляла. Совершенно очевидно, что вы блистательны, талантливы и честолюбивы.

— Благодарю. Теперь мой черед задать вам вопрос.

— Прошу вас.

— Если предположить, что сказанное вами обо мне верно, особенно о моей якобы продолжающейся работе на ЦРУ, то каким образом вы узнали об этом?

Он улыбнулся и тут же, не выдержав, рассмеялся:

— И тогда никаких отговорок?

— Это что, сто первая заповедь Школы психиатров — отвечать вопросом на вопрос?

— Это идет куда дальше, мисс Кэйхилл. Этим отлично пользовались древние греки. Сократ обучал этому приему.

— Да, вы правы, и Иисус тоже. Оба пользовались им как дидактическим инструментом, обучая учеников не уклоняться от разумных вопросов.

Толкер покачал головой и сказал:

— Вы ведь по-прежнему не откровенны, так?

— Разве нет?

— Нет. Вы же знаете — или от Барри, или от кого другого в вашей организации, — что я при случае оказывал определенные услуги вашему нанимателю.

Кэйхилл улыбнулась:

— Этот разговор обернулся таким количеством откровений, что, вероятно, огорчил бы наших… наших нанимателей, если бы мы и впрямь работали на них.

— Нет-нет, мисс Кэйхилл, вашего нанимателя. Я всего лишь выступал в качестве консультанта по одному-двум проектам.

Она знала, что все сказанное им до этой минуты было правдиво до мелочей, и решила, что глупо продолжать тешиться такой игрой.

— С удовольствием выпила бы еще один бокал вина, — сказала она.

Он выполнил ее просьбу. Когда они снова оба сидели у столика, он взглянул на часы и сказал:

— Позвольте, я попытаюсь, не утруждая вас задаванием вопросов, рассказать, что вы намеревались узнать. Как вам хорошо известно, Барри Мэйер была прелестной и многого добившейся женщиной. Ко мне она пришла потому, что в ее жизни появились некоторые весьма огорчительные аспекты, обсуждать которые с кем-либо ей оказалось затруднительно, что, разумеется, само по себе является признаком здравомыслия.

— Пришла за помощью?

— Разумеется, для распознавания проблемы и принятия необходимых мер. Она походила на большинство людей, рано или поздно кончающих каким-нибудь видом лечения: одаренная, здравая и собранная почти во всем в своей жизни, она время от времени спотыкалась о некие призраки прошлого. Мы с нею прекрасно поработали.

— Ваши отношения продолжались и после того, как лечение закончилось?

— Мисс Кэйхилл, вы же знаете, что продолжались.

— Я не имела в виду то, что она делала как курьер. Я имела в виду ваши личные отношения.

— Какой осмотрительный термин! Вы хотели узнать, спали ли мы с нею?

— С моей стороны было бы неосмотрительно спрашивать об этом.

— Но вы уже спросили, и я предпочту не отвечать неосмотрительностью на неосмотрительность. Следующий вопрос.

— Вы собирались рассказать мне обо всем, что мне нужно, без моих вопросов, помните?

— Да, это верно. Вы хотели узнать, есть ли у меня информация, имеющая отношение к ее смерти.

— А она у вас есть?

— Нет.

— Как, по-вашему, кто ее убил?

— С чего это вы решили, будто ее кто-то убил? Я так понял, что у нее, к несчастью, произошел преждевременный инфаркт.

— Я не верю, что это на самом деле был инфаркт. А вы верите?

— Я знаю об этом не больше того, что прочел в газетах.

Кэйхилл отпила вино из бокала: не потому, что ее потянуло выпить, а потому, что ей требовалось время, чтобы переварить полученную информацию. Когда она звонила, прося о встрече с Толкером, то предполагала, что ее быстренько пошлют подальше. И даже подумывала, а не записаться ли ей на прием как пациентке, но поняла, что то был бы слишком уж обходной путь.

А вышло все так просто. Телефонный звонок, краткое объяснение секретарше, что она подруга Барри Мэйер, — и в миг единый назначена встреча. Он явно торопился выяснить, кто она такая. Почему? К какому источнику он прибег, чтобы добыть информацию о ней? Лэнгли с его личными делами аппарата центральных кадров? Возможно, но вряд ли. Такого рода информацию ни в коем случае не выдадут врачу-контрактнику, лишь тоненькими ниточками связанному с ЦРУ.

— Мисс Кэйхилл, я проповедовал вам необходимость быть откровенной, сам же сей добродетели не следовал.

— Что вы говорите?

— Да. Уверен, вы сидите сейчас и пытаетесь сообразить, откуда я получил информацию про вас.

— По правде говоря, это именно так.

— Барри была… ну, давайте скажем только то, что ее никак нельзя причислить к людям, которые держат рот на замке.

Кэйхилл не могла удержаться от смеха: вспомнила, как огорчилась, когда ее подруга походя сообщила о своей новой — по совместительству — работе курьера.

— С этим вы согласны, — заметил Толкер.

— Ну, я…

— Барри, согласившись доставлять кое-какие материалы для ЦРУ, стала разговорчива. Она заявила, что это ирония судьбы, потому что у нее есть подруга, Коллетт Кэйхилл, которая работает на ЦРУ в американском посольстве в Будапеште. Я заинтересовался и задал ряд вопросов. Барри ответила на все. Не поймите превратно. Она не просто случайно сболтнула. Если бы это было так, я тут же прекратил бы наши отношения, во всяком случае, эту их часть.