Белая сорока

— Частично из-за шишек, отчасти из-за медведя.

— Откуда бы здесь взяться медведю? — засомневался я.

— Откуда? Ох, вот тут минуту назад прошел. Это еще счастье, скажу вам, что я забрался нарвать шишек. Поэтому-то и медведя увидел раньше, чем он меня. Затаил дыхание, и Миша меня не учуял, проскочил на расстоянии шагов двадцати пяти от дерева и исчез… Сейчас слезу, теперь не страшно — ведь нас двое — с ружьями.

— Что же это вы не стреляли, раз у вас есть ружье?

— Нет, нет, не стрелял, это точно, — торопливо сказал голос сверху. — Во-первых, я оставил ружье под елкой, чтобы оно мне не мешало, а во-вторых, у меня только два патрона с пулями, остальные — с дробью. Ведь я собирался охотиться на зайцев…

Я внимательно осмотрелся. В. самом деле, под деревом стояло ружье с патронташем, а чуть дальше — лыжи.

— Так слезайте, слезайте, — настаивал я. — Да расскажите все по порядку.

Незадачливый охотник спустился на снег. Это был молодой человек со смуглым лицом, Познакомились. Оказалось, что это бухгалтер соседнего кооператива Быков. Как и нас, лесничий позвал его поохотиться на зайцев. Но утром Быков был занят на работе, а так как очень любил стрелять, то выкроил время после обеда и отправился вслед за нами.

— Тогда торопитесь, еще успеете. Что же касается шишек, по пути наберете, сколько захотите, — посоветовал я.

— Одно другому не мешает. Понимаете, обещал жене принести из лесу красивые шишечки. Она хочет послать их сестре в город. Вот и пришлось их искать.

— Ладно, хватит. Приказ жены — вещь серьезная. Но меня больше удивляет, как здесь оказался медведь, — перебил я.

— Удивляет? — переспросил огорошенный Быков. — Я бы скорее сказал: ужасает. Ведь такой медведь, как тут прошел, сразу может человека на куски разорвать.

Я снисходительно рассмеялся. Страх этого охотничка явно увеличивал размеры медведя. Он обиделся.

— Взгляните на, следы, вон там — они еще теплые. Пройдя шагов тридцать, я действительно увидел большие следы медвежьих лап.

— Вы правы, — согласился я, — медведь солидный. Быков кивнул и спросил:

— Закурим?

Закурили и минуту молча постояли под деревом, ветви которого низко склонялись под тяжестью снега. Неожиданно снежная глыба с глухим шумом упала на землю. Быков испуганно отскочил в сторону, но уразумев, что произошло, успокоился и спросил:

— Скажите, пожалуйста, вы бы сами на этого медведя пошли?

Вопрос зажег во мне искру самоуверенности. Я тщательно смел снег с рукава, затянулся, выпустил дым изо рта и нарочито спокойно сказал:

— Вы в этом сомневаетесь? Одолжите мне лыжи, и я тотчас же отправлюсь за ним.

— О чем речь! Лыжи охотно дам, но я бы не простил себе, если бы этот верзила вас раздавил.

— Не беспокойтесь, мне это не впервой, и, как видите, пока цел.

Быков с минуту колебался, потом махнул рукой:

— Берите лыжи, я обойдусь без них. Ваши друзья неподалеку… Слышите? Выстрел, еще один… Они сейчас где-то у Каменного ключа. Это чуть больше полутора верст… Побегу туда и пошлю вам кого-нибудь на помощь.

Быстро одев лыжи, я попрощался с новым знакомым и поспешил по медвежьим следам. Они вели на горушку. Вероятнее всего, медведь бродил по лесу в поисках еды. И тут вдруг мелькнула мысль, что его могла испугать наша стрельба, он счел за лучшее удалиться в более спокойные места и уже не вернется…

За горушкой лежала заснеженная низина, поросшая густым лесом. О дальнейшем пути нечего было и думать. Вокруг шумел высокий лес, угрожающе махая ветвями, словно намереваясь выгнать меня из того глухого угла, где ветер репетировал свои грустные песни о наступающих холодах.

Я решил спуститься в низину и идти по замерзшему ручью до реки Кублянки, куда он впадал. В этой реке, которая протекала возле охотничьей избы, как мне рассказывал лесничий Богданов, водились исключительно большие щуки и окуни.

С горушки я быстро добрался до ручья, но тут мне пришло в голову, что лучше подождать, пока, как и обещал, появится бухгалтер Быков в сопровождении моих друзей…

Но почему же затихли выстрелы? Как ни старался, не мог расслышать ни одного. И вдруг увидел на снегу две узкие борозды — следы лыж! Они были сильно занесены снегом, тем не менее все-таки это была лыжня. Куда она ведет? Кто ее оставил?

Внимательно оглядевшись, пришел к выводу, что лыжников было трое. Они явно торопились, местами перегоняя друг друга. Не стоило большого труда определить, что вся троица спешила на северо-запад, в глубину леса. Остановился в растерянности. Куда же мне пойти, в какую сторону направиться по лыжне?

В конце концов решил идти в обратном направлении — пожалуй, именно так быстрее окажусь среди людей.

Совсем стемнело. Откуда-то послышался жалобный вой. Волки? Нет, вроде бы не похоже. Скорее всего это скулила собака. Но откуда она здесь? Проклятая тьма! Много бы я дал, чтобы на ночном небе появилась луна! Снова раздался жалобный вой. Неужели все-таки волк? Вспомнил, как опытные охотники рассказывали, что вой матерого загнанного волка напоминает человеческий плач. Да нет, к черту сказки, пусть им верят дети.

Осторожно продвигаясь вперед, напрягал зрение, чтобы поскорее узнать, какая встреча меня ожидает и с кем. Из темноты вдруг вырос куст. Около него двигалась какая-то тень.

Это была карельская лайка.

Она радостно вертела хвостом, повизгивала, приседала и не могла подойти ко мне, как будто бы что-то мешало ей сдвинуться с места. Я нагнулся и протянул руку, чтобы ее погладить. Она затряслась всем телом, легла на снег и жалобно заскулила.

Может быть, собака ранена и не может встать? Я провел по ней рукой, но едва только дотронулся, как пес болезненно взвизгнул и слегка стиснул зубами мою руку. Только теперь я понял, что он привязан к дусту. Быстро зажег спичку, и тут увидел, что задняя лапа собаки попала в проволочный капкан. Снова чиркнул спичкой и разглядел, что в месте, где проволока содрала шерсть до мяса, лапа сочилась кровью и вспухла. Конечно, пес старался выбраться из капкана, но лишь сильно себя поранил.

Я осторожно освободил лапу. Собака тотчас же поняла, что я хочу ей помочь, и даже не шелохнулась. Она лишь по-прежнему тряслась всем телом и лизала то мою руку, то свою раненую лапу. Она была очень худая, даже ребра выступали. Кто знает, как долго пес голодал!

У меня в сумке еще оставалось немного колбасы, кусок вареного мяса и несколько булочек; не раздумывая, я все это отдал собаке. Она мгновенно все проглотила, потом завертела хвостом, и когда я закурил сигарету, увидел, как преданно она на меня смотрит.

И сразу стало веселее. Ведь у меня теперь был товарищ, хоть и всего-навсего раненый пес. Он, конечно, будет стремиться домой, и я выберусь из этого проклятого леса вернее, чем если бы рассчитывал только на свои догадки.

У лайки был почти новый ошейник. Это навело меня на мысль, что она не просто так плутала в лесу, но попала в западню во время охоты. Вместе с тем казалось странным, что хозяин ее бросил на растерзание хищникам.

Впрочем, дальше размышлять об этом не было времени, я привязал к ошейнику ремень и потянул собаку, ожидая, что она тотчас же бросится за мною. Однако я ошибся. Лайка не тронулась с места, вертела хвостом и не проявила ни малейшего желания двинуться вперед. Тогда я крикнул: «Айда, пошли домой, домой!» Но пес только злобно ворчал, полизывая раненую лапу.

Было ясно, что он учуял в лесу какую-то опасность, и потому я решил разом покончить с вынужденной остановкой выстрелом; попутно мне представлялась возможность убедиться, что мой четвероногий проводник и в самом деле принадлежит к охотничьему цеху.

Гром выстрела еще не утих над заснеженной землей, когда в чаще послышался треск ломающихся ветвей. Может быть, это был какой-нибудь лесной хищник, которого привлек запах теплой собачьей крови. Или опять лось?

Лайка вела себя так, как и полагается на охоте: глядела на меня, ожидая, что я рукой дам ей команду броситься в чащу. Но я придержал ее за ремень, погладил и коротко сказал: «Тубо, назад, на место!»