Страница 33 из 34
Звенит звонок. Лээло просыпается. Нащупывает будильник. Звона больше нет. И тут же пугается: опять звонок! Но это уже телефон! Она выбирается из-под одеяла, протягивает руку к выключателю, чтобы зажечь свет, и спешит в переднюю, где уже в который раз призывно звенит телефон. Она поднимает трубку.
— Алло!
В ответ раздается сердитый голос:
— Позовите Юри!
— У нас нет Юри, — отвечает Лээло, — это четыреста семьдесят пять восемьсот девяносто восемь.
— Как нет! — орет злой голос так громко, словно говорит не по телефону, а пытается докричаться прямо через весь город. — А где же он тогда?
— Он здесь просто не проживает… — пытается объяснить она, Лээло.
— Должен проживать, не ври! — гаркают ей в ухо.
— Вас неправильно соединили, — говорит она, с трудом сохраняя спокойствие.
Теперь на другом конце провода уже по-настоящему выходят из себя:
— Чертова девчонка! Чего же ты морочишь голову так долго! Сказала бы сразу… Пускают детей к телефону…
Разговор обрывается. Лээло успевает глянуть на часы. Половина шестого. Снова звонок. И опять чертыхания. Так повторяется еще три раза. Хорошо, что мама с папой спят в комнате за кухней и что двери закрыты. Им звонок не слышен. Но чувство несправедливости, рожденное злым голосом и чертыханием забирается в постель вместе с Лээло и не дает ей заснуть. Обида давит, и чем больше Лээло думает о случившемся, тем горше делается обида. Наконец сон все же одолевает ее.
Лээло запирает дверь на ключ, берет в руки портфель и спускается по лестнице. Навстречу ей поднимается старушка из соседней квартиры.
— Доброе утро! — приветствует Лээло, но старушка ни слова не отвечает.
Только пройдя мимо, она бросает вдогонку:
— И что за люди… Всю ночь трезвонят по телефону… Спать не дают… О том, что стены тонкие, и думать не желают… Девчонку тоже испортили…
Лээло тут же оборачивается, хочет объяснить, как все было, восстановить справедливость, но старушка кричит уже в голос и ничего не слышит:
— Гляди-ка, выпучила глазищи!.. Слово сказать нельзя… Сразу же пререкаться со старым человеком… Ну и воспитали ребеночка…
Соседка все больше и больше распаляется. Она уже даже уверена, что с ней пререкались. Чем дольше она кричала, тем большей становилась вина Лээло, тем громче звонил телефон в их квартире и тем громче Лээло кричала в трубку…
Узкая площадка снизу доверху заполнилась обвинениями. Они наползли на Лээло, грозились подмять под себя. Лээло выбежала на улицу.
…Учительница математики говорит:
— У Прийта пробелы в знаниях. Чего-то знает, но потом вдруг пустота, дырка, как в баскетбольной корзине…
Кто-то смеется во весь голос, кто-то ухмыляется. Ведь именно из-за баскетбола у Прийта эти пробелы. Тренировки и соревнования, даже многодневные поездки на соревнования. Отсюда и отставание…
Учительница продолжает:
— Кто-нибудь должен помочь Прийту. Может, вдвоем залатают математические дыры. Кто вызывается добровольно — поднимите руку!
Не раздумывая, руку поднимает Лээло. Что же тут раздумывать? Прийт живет рядом, с детского сада вместе: в детском саду их шкафчики были рядом. У Прийта на дверце было наклеено яблоко, у нее клубничника, и лыжи, подаренные ей на Новый год, тоже Прийт просмолил…
Она поднимает руку, и учительница говорит:
— Я на это и надеялась.
На перемене, когда Лээло у окна в коридоре еще просматривала историю, к ней подошла Анне-Миа. Подошла, взяла ее под руку и медовым голосом проговорила:
— И не думай подкатываться к Прийту! У него есть другие, и получше! Бедная крошка Лээло, я тебе очень сочувствую!
Лээло не успела опомниться, защититься от липких слов Анне-Мии, а та уже, изменив тон, презрительно процедила:
— И тебе не стыдно вешаться парню на шею! Раскоряка. Ходит, как курица, топа-топа…
Лээло вырвала свою руку и бежать. Бежит по лестнице в раздевалку, оттуда в вестибюль бассейна и дальше в пустую душевую. Но противная и грязная волна, которая охватила ее после слов Анне-Мии, не оставляла ее. Волна катилась следом, сковывала ноги. Лээло даже ощущала ее отвратительный запах… Перед ней была белая кафельная облицовка в душевой. Стены чистые и блестящие. Они приносят ей неожиданное облегчение. Над головой из никелированных рожков стекают редкие капли. Они падают на ее вытянутую ладонь. Капли холодные и упругие. С ними приятно играть. Она дает им падать на пальцы, на кончики пальцев. Затем они ложатся в ряд на ладони, падают на запястье, туда, где бьется пульс… Это хорошая игра, она отстраняет возвращение Анне-Мии, не позволяет ее словам причинять Лээло боль.
Вдруг откуда-то доносится звонок. Сигнал приводит в действие школьный рефлекс, Лээло бежит в класс. Но дальше раздевалки она уйти не в состоянии. Противная и мутная волна не пускает ее. Лээло вынуждена остановиться, она прямо-таки видит, как заматывает голубую куртку Прийта, как Прийт отрывает ее от своей куртки, а она, переваливаясь, топа-топа, бежит за ним, руки растопырены… Это уже и не руки, а куриные лапки…
— А ты чего стоишь! Звонок давно прозвенел… — говорит нянечка. И Лээло бежит вверх по лестнице и вбегает в класс.
Учительница истории уже в классе и диктует контрольные вопросы.
— Извините за опоздание, — говорит Лээло.
— Кто опаздывает — себя наказывает! — бросает учительница. — Первый вопрос я уже продиктовала. Повторять не стану. Так что на высшую отметку не надейтесь.
Отношения у нее с учительницей натянутые. Это пошло с тех пор, когда Лээло, водя пальцем по книге, вслух сказала, что учительница пересказывает учебник.
Лээло спешит на место. Начинает искать тетрадь. Ищет и ищет. Роется в портфеле. Что-то падает на пол. Ручка катится по парте. А тетради нет. Нет и нет!
— Того, кто плетется в хвосте, история не ждет! — бросает учительница и диктует второй вопрос.
Портфель пуст. А тетрадки нет. Нет, нет!
Тут она вспоминает, что тетрадка была в учебнике. А где же учебник? И его нет! Но… А-а! Учебник остался на подоконнике в коридоре, когда она убежала от Анне-Мии…
На миг Лээло позабыла о школьной дисциплине. Она вскакивает и выбегает из класса.
— Анархисты никогда долго не властвовали. Дайте сюда свой дневник! — говорит учительница, когда Лээло влетает обратно в класс с учебником и тетрадкой.
Из контрольных вопросов она успевает ответить только на три последних. Кроме двойки, надеяться не на что.
После уроков Лээло сразу же направилась домой. Не зашла к двоюродной сестре узнать о здоровье. Не пошла помочь бабушке копать огород. Хотя все это сама наметила себе на сегодня. И не просто наметила, а вменила в обязанность. Она ждала намеченного, выбрала для этого свободное время. Бабушкин огород между поселком и совхозом на лето становится для нее вторым домом. Каждую весну уже загодя ее тянуло к земле и посадкам. И двоюродная сестра не просто родственница, а близкий друг и соседка по парте. Можно сказать, втройне близкий ей человек…
Даже с бабушкой и сестрой не хотелось видеться. У Лээло просто не было сил прийти к ним. Все желания и силы покинули ее. Перед глазами стояли только злые лица и неприятные сцены, а в ушах звенели злые слова.
Но тут Лээло выглянула в окно и увидела ребят из своего класса. Они шли группами и парами через улицу и скрылись за поворотом у магазина. Лээло знала, куда они направляются. Конечно же, в Приречный лес. Об этом был сегодня разговор в классе.
Неожиданно Лээло решила, что и ей надо поспешить за другими.
Сейчас Лээло сидит на длинном, очищенном от веток стволе сосны и слушает, как Сиккер-Покеер по незнанию перепутал все провода в приемнике, а озорной Сота-Пота капает ему на голову рыбий жир.
Слушает? Разве так слушают? Она слышит, но не слушает. Слышит слова, видит дедовскую хуторскую прическу, но слышит только свой внутренний голос, молящий об утешении.
Писатель кончил. Девочки в благодарность преподнесли ему подснежники. Прийт принес кусок поджаренной на костре колбасы. Слушатели уничтожили свои порции еще во время беседы.