Страница 26 из 34
Больше мы ничего не слышали, математичка прогнала нас.
Когда Лембит вернулся, Ааре не удержался:
— Ну и балда! Сумкомахатель!
Дело чуть снова не дошло до драки. К счастью, в класс вошла учительница, и мы, сопя, разбрелись по своим местам.
После уроков весь отряд позвали к директору.
— Что это значит? — сердито спросил он.
— Мы… мы соревнуемся… — пробормотал Тармо и хлюпнул носом.
Мы посмотрели на Ааре, не извлечет ли он таблицу соревнования по поведению. Но нет.
— Ах, значит, в хулиганстве соревнуетесь? Прекрасно! — с насмешкой сказал директор.
Мы повесили головы и ничего не смогли ответить. Даже Тармо словно воды в рот набрал.
Но едва мы выбрались из директорского кабинета, Тармо снова завелся рассуждать:
— Знаете, ребята! Мне пришло в голову еще одно соревнование! Это о том, кто…
— Кто сумеет без соревнования быть настоящим человеком? — вставил я.
И все закричали «ура», и Ааре под сопровождение радостных возгласов стал разрывать таблицы соревнований. Обрывки бумаг так и летали вокруг.
Мы какое-то время молча наблюдали это. Потом вдруг все набросились на Ааре. Но спасти удалось лишь две таблицы. Одну по сбору металлолома, другую — по спортивным соревнованиям.
Потом мы были очень довольны, что подоспели вовремя. Не очень рано и не очень поздно!
Одна семья (документальный рассказ)
Улица Иозепа Лаара, 19. Номер этот прикреплен к двухэтажному деревянному дому. Нас же интересует соседний дом, длинное приземистое строение, которое притулилось к торцу вышеназванного дома. Пятьдесят лет тому назад в этом низком строении помещалась мелочная лавка. В ней торговали хлебом, селедкой, керосином, крупой… Принадлежала лавка Паулине Вакманн, у которой было три сына: Рудольф, Эрих и Рихард.
Номер в то время был на доме тот же, но улица называлась по-другому. Тогда на углу улицы висела табличка с названием Вилларди.
Паулины и ее сыновей, Эриха и Рихарда, уже лет пятьдесят нет в живых. Жизненный путь Рудольфа оборвался более тридцати лет тому назад. Но о том, как жили и что делали однажды вечером и ночью в этом приземистом доме, стоит и сегодня еще вспомнить. Достоверность этим воображаемым картинам придадут найденные в архивах документы, а также воспоминания людей, которые в то далекое время общались с семьей Вакманнов.
…Вечер 30 ноября 1924 года. Во двор входят трое парней лет по семнадцати. Один из них стучится в заднюю дверь лавки. Дверь открывается, и ребята входят.
— Присаживайтесь, Рихард сейчас придет, — приветливо говорит мамаша Вакманн. Парней этих она хорошо знает — сокурсники Рихарда по торговой школе. Они и раньше бывали здесь, приходили поговорить, сыграть в шахматы.
Голос матери хотя и приветлив, но ребята чувствуют в нем нотки озабоченности. И мать Рихарда довольно рассеянна и как-то неспокойна.
Ребятам не понять, о чем она может беспокоиться. Откуда им знать, что под полом примыкающей к лавке каморки лежат завернутые в масленые тряпки револьверы и патроны. Не знают они и того, что в лавке между хлебной полкой и стеной спрятаны два красных флага и что мать Рихарда вчера ночью старательно обметывала их края. Не могут знать парни и о том, что на дне мешка с крупой спрятан большой узел с резиновым шрифтом. Наконец, не знают они и того, зачем Рихард позвал их сегодня сюда и что ожидается… Но мамаша Вакманн все это очень хорошо знает. И переживает. Из-за Эриха и Рихарда.
Сокурсники знают ровно столько, что им сказал Рихард. А именно: ожидается чрезвычайно важное тайное собрание, которое может продлиться всю ночь. Хотя парни были удивлены и проявляли любопытство, они не стали выпытывать у Рихарда дополнительных сведений. Были уже научены, что расспросами его на откровенность не вызовешь. Что считает нужным, то и говорит.
Прошлым летом и прошлой осенью они о многом говорили с Рихардом. О социализме, о рабочей власти и о том, на чью сторону им стать, случись что-нибудь… И они втроем заверили Рихарда, что всегда будут на стороне рабочих. Благодаря ему они в очень многих вопросах пришли к более ясному и твердому пониманию.
Вскоре и Рихард входит в маленькую комнату. Движения его живые, лицо радостное, улыбчивое. Он кидает на стол свою кепку с широким козырьком и обмахивается полами пальто.
— Управился, Рикс? — озабоченно спрашивает мать.
— Да. Потом мы зайдем туда и все заберем! — отзывается Рихард.
Однокашники хотя и слушают Рихарда, но в его словах ничего особого не видят. Любому из них было бы совершенно невозможно догадаться, что Рихард ходил на соседнюю улицу к старому рабочему, что они откопали в сарае винтовки, которые лежали завернутые в мешки из-под картофеля, за поленницей.
— Пошли, ребята, — говорит Рихард и хватает кепку.
— Ты когда вернешься? — спрашивает мать.
Сын пропускает друзей во двор и говорит матери вполголоса:
— Часов в девять-десять. Тогда уже за товаром…
И исчезает за дверью.
Мать знает, куда они отправились. На улицу Тынисмяэ, дом номер восемь. Там собираются штаб восстания и отряд защиты штаба. Так как Рихард подготовил к восстанию трех однокашников, то всех четырех и направили на защиту штаба. Рихард скажет им об этом, когда они дойдут до конспиративной квартиры на Тынисмяэ. Раньше нельзя. Чем меньше людей узнает о том, что завтра на рассвете начнется штурм, тем меньше риск, что об этом услышат те, кому не должно это знать. Хотя все товарищи достойны доверия, но кто-нибудь может ненароком обронить лишнее слово домашним или друзьям.
Мать присаживается у стола и принимается за шитье. Но в мыслях у нее Эрих. Где он сейчас? Какими делами занят? Мать не может найти ответа. Эрих не Рихард, который обо всем делится с матерью. Эрих очень замкнутый. Иные утверждают, что даже мрачный. Он неразговорчив. Поэтому мать и не знает его дел. Одно ясно: тоже готовится к восстанию. Уже неделю не ходит по вечерам в школу: не хватает времени, тысячу дел надо переделать… Вечернюю школу можно и потом закончить, а дело рабочего класса не ждет!
Кто-то стучится в дверь. Мать поднимается, откладывает шитье, вглядывается из окна в темный двор и спешит открыть дверь. Этих людей она знает. Товарищи Рикса и Ээри.
Пришельцы пошатываются. Глядя на них, можно подумать, что пьяные. Но едва мужчины переступают порог, ясно, что они трезвее трезвого, просто напустили на себя для отвода глаз. Пьяницы тут не редкость, никто из соседей не удивится, что два подвыпивших приятеля воскресным вечером ломятся в лавку. Паулине и сама дает понять, что иногда тайком поторговывает водкой. Так-то под видом продажи спиртного в каморке за лавкой нередко проводились тайные собрания.
Мужчины спрашивают про Эриха, но так как мать ничего не может им ответить, они тут же уходят все той же пошатывающейся походкой.
Время подходит к девяти. Скоро должен вернуться Рихард. Да вот и он. Кидает свою неимоверно широкую кепку на материнское шитье, тяжело дышит и смачно пьет из ведра воду. Он никогда не умел спокойно ходить, вечно несется как угорелый.
Вот уже опустился на колени. Отбрасывает половичок, поднимает две половицы и достает из-под них шесть пистолетов и много патронов. Мать берет со шкафа круглую фанерную коробку. Сын складывает туда оружие и патроны и застегивает ремнем крышку.
Так. Остался еще узелок с едой, и можно двигаться.
Мать вынимает хлеб, мясо, масло, вареный картофель. Все складывает в платок и увязывает.
Рихард говорит матери, что еще раз забежит домой, но только под утро, незадолго до того, как начнется… Придут за винтовками, которые спрятаны в сарае за поленницей. Тогда он и заскочит домой. Беспокоиться не стоит, они скоро увидятся.
С коробкой в одной руке, с узелком в другой, Рихард спешит из ворот на улицу. На Тынисмяэ, номер восемь, ребята ждут оружия и пищи.