Страница 5 из 45
Как далеко я был от дома, от бескрайних пустынь Казахстана и снежных хребтов Алатау, над которыми летал всего несколько месяцев назад!
Григорий неотрывно смотрел в жар углей. Взор его был задумчивым, даже мечтательным. Свой обычный костюм на этот раз он дополнил лишь свитером и пиджаком.
«В первый раз на этой земле. О-о! Э-э!»
Эту фразу Григорий повторял про себя вслед за певцами, только шевелящиеся губы говорили об этом.
Карлос запел другую песню, любовную, про девушку:
Рядом с Чико сидел ладно скроенный блондин, поляк Ян, прозванный испанцами за светлые волосы Рубио[8]. Он тоже молча смотрел в красный жар углей — они приковывали взоры всех, кто слушал испанские песни, — и думал о своем. Светлые волосы Яна были отброшены назад, серые глаза смотрели задумчиво. Все ладно сидело на нем: короткая кожаная куртка плотно облегала широкие плечи, свободные шаровары из толстого солдатского сукна были заправлены в тяжелые горные ботинки на шинах. Красивое строгое лицо с правильными чертами говорило о смелости и благородстве человека, уверенного в правоте своего дела.
«В первый день на этой земле. О-о! А-а! Э-э!» — пропел Хоакин, и Карлос Чико опять повторил на гитаре сложное кружево старинной мелодии.
Пять лет назад нужда заставила Яна покинуть родную Польшу и с тысячами других безработных поляков приехать во Францию. Там он работал в угольных шахтах Па-де-Кале. Когда в Испании начался фашистским мятеж, он бросил шахту и вступил в ряды интернациональной бригады…
Карлос и Хоакин умолкли, Ян словно пробудился от сна. Он достал уголек из очага и раскурил трубку.
— Оле! — крикнул Карлос и ловко подбросил гитару.
Крепкая дружба связывала Яна с маленьким, отчаянным Карлосом Пиитадо. Она как бы олицетворяла братство бойцов-интернационалистов с испанским на родом. Карлос с горящим и глазами на оливково-матовом лице стоял, полуосвещенный, у стены и с любовью смотрел на Яна.
Они вдвоем пойдут в Ла-Гранху взрывать склад боеприпасов…
От углей в камине пахло угаром. В разбитое окно врывался ночной холод.
Григорий поднялся со своего места, он потянулся, расправил плечи и сказал:
— Давайте, друзья, поспим часок-другой. Нашим ногам предстоит большая работа.
Ян перевел на испанский слова Григория, и все тотчас замолчали, пристроившись кто как сумел. В наступившей тишине опять отчетливо слышался лишь говор горного ручья. А мне не спалось. Я еще не научился заставлять себя заснуть, когда представлялось для этого время. Да и как было спать накануне первого похода в тыл к противнику в Испании! Стрелки часов подходили к восьми. В десять подъем. Командир роты, занимавшей этот участок, вышел, чтобы не мешать нам, сказав, что к побудке прикажет приготовить еще кофе.
Григорий не докучал мне разговорами. Все уже было сказано, план им одобрен, и теперь он предоставлял мне все осмыслить еще раз. Он поднялся со своего места и ушел спать к Пако, в свой «паккард».
В десять часов мы покинули таверну и, провожаемые напутствиями солдат здешней роты, начали подъем на хребет. Нам предстояло пройти километра два по крутому склону до вершины. В горах это немалое расстояние. Впереди мерным шагом шел Ян. Он нес мешок с взрывчаткой и гранатами. Карабин лежал на мешке за плечами, а ремень держался на подбородке, под сжатыми губами. Карлос шел за Яном, шаг в шаг. К полуночи поднялись на хребет и в теплом блиндаже передового поста роты отдыхали до наступления сумерек. Примостившись в окопчике под соснами, мы с Григорием изучали местность впереди. Перед нами открывалась еще одна лесистая долина. Где-то там, на следующем хребте, могли быть скрытые посты противника.
Луна вставала за дальним высоким хребтом. Не еще не было видно, но зазубренный черный край поросшего лесом хребта теперь отчетливо выделялся на фоне густо-синего неба. В лунном свете бледнели звезды. По небу плыли маленькие облачка, подсвеченные снизу луной. Вокруг все было наполнено неумолчным говором горных ручьев.
Ниже, на обратном склоне хребта, чернел лес, казавшийся сплошной черной стеной, мрачный, таинственный…
Надо было идти, не теряя времени. Условившись о сигналах при возвращении, я повел свою группу вниз, к черневшему лесу. Впереди шел наш постоянный проводник, старик Хоакин. Всю старую Кастилию он знал как свою заскорузлую крестьянскую ладонь. Боец Хосе Гарсия опередил нас и первым углубился в лес. Его задача — пройти в Сеговию, встретиться там с двоюродным братом и передать ему круглую жестяную коробку со скрытым в ней термическим зажигательным снарядом. В таких коробках рабочие часто носят свой завтрак, и это не должно вызвать подозрений. Уходя вечером с работы, брат Хосе должен поставить ее на железную бочку с краской, перевернув крышкой вниз. Через два часа, когда кислота проест перегородку внутри снаряда, он воспламенится и, создав высокую температуру, прожжет бочку, вызвав сильный пожар. Такие зажигательные и различные взрывные снаряды, которые мы называли «игрушками», искусно изготовлял полуслепой Андрэ, химик из русских эмигрантов. Его «игрушки» мы брали в каждый поход и под видом безобидных вещей — карманных фонарей, портсигаров, полевых сумок и даже аккордеонов — подбрасывали на фронтовых дорогах в ближайших тылах противника.
Хосе успешно выполнил свое задание и вечером вернулся к нашему исходному пункту, на передовой пост роты. С наступлением темноты туда пришли и мы, заминировав дороги и мосты вокруг Сеговии. Не хватало Яна и Чико. Глубокой ночью мы слышали сильные взрывы в стороне Ла-Гранхи, и это говорило нам об успешном выполнении ими своего задания. Но то, что их до сих пор не было, вызывало тревогу. Ожидать их на передовом посту не было смысла, да и в блиндаже для всех не хватало места, поэтому я приказал спуститься к Раскафрии и там ожидать. Люди устали и нуждались в отдыхе.
До сумерек я ждал Яна и Чико на хребте и, не дождавшись, также спустился к Раскафрии. Что же могло их задержать? Об этом мы узнали позже…
…Когда группа углубилась в лес, Ян и Чико расстались с нами и пошли к Ла-Гранхе. Впереди были опасности, быть может, неравная схватка с врагами. Каждый раз, шагая по земле, занятой врагами, Ян ждал схватки. Он был готов и к смерти, по только после того, как убьет врагов и совершит подвиг. Тогда он считал свою смерть оправданной. Нельзя было не думать об этом, рискуя каждый день жизнью. И хотя он уже совершил много подвигов, важным для него был лишь тот, что еще предстояло совершить.
Карлос был юношей, почти мальчиком. До начала войны он жил как придется — день за днем. Неудачи, обиды и горе проходили, не оставляя глубоких следов в его молодой душе. С утра до позднего вечера бегал он у заправочной станции, протирал стекла, наливал бензин и воду в сверкающие лаком машины иностранных туристов, наводнявших Испанию. Мелкие чаевые были его заработком. В праздничные дни он ходил в церковь и, как все, становился на колени, равнодушно глядя на пышно разодетую статую девы Марии. Победу Народного фронта Карлос воспринял как праздник. События захватили его. По молодости он мечтал о коротких путях к победе. Но вскоре познал горечь поражения, увидел холодную жестокость врагов, тысячи смертей, руины городов и деревень. За эти месяцы Карлос стал взрослым, только в короткие минуты отдыха в кругу боевых друзей вновь просыпался в нем озорной мальчишка — тогда он лихо плясал и звонко пел андалузские песни…
Придерживаясь за стволы, они спустились по крутому склону в узкую долину к подножию горы Мухер Муэрта, ее вершина черной громадой вырисовывалась в ночном небе. То поднимаясь по склонам, то спускаясь, шли две неясные тени — большая и маленькая. Так достигли они полуразрушенной степы парка старого поместья Ла-Гранха. Ян остановился за толстым стволом сосны.
8
Рубио — блондин (исп.)