Страница 21 из 42
— Не останавливайтесь, Виктор, езжайте дальше.
Тот молча проехал мимо подъезда: работал у чекистов давно и ничему уже не удивлялся.
...В назначенное время Сысоев снова поднялся в мезонин. Лида вернулась и — в хорошем настроении. Во всяком случае, встретила без недовольства и даже налила чаю. Села в любимое кресло, держа свою чашку на коленях.
— Ну, так чем вас моя личность заинтересовала? — сразу приступила к делу, давая понять, что чай — это еще не расположенность к беседе.
— Извините, Лида, но, собственно, ваша личность у меня интереса не вызывала. Я хотел немного поговорить о ваших родных...
— У меня нет родных, — перебила она. — Не о ком говорить.
— Этого я не знал. Простите. И давно вы без отца-матери?
— Отца я вообще не видела. А мама умерла, когда мне едва исполнилось шестнадцать.
— И ни сестер, ни братьев, ни родственников?
Лида мотнула головой: нет.
— Плохо. Представляю, каково это, в шестнадцать-то!.. — искренне посочувствовал Сысоев. Помолчал. — А вы не покажете мне фотографии родителей. Может быть, семейная есть.
— Зачем вам?
— Надо, знаете... Да вы не тревожьтесь, ничего неприятного...
— А я и не тревожусь, — опять прервала она.
Поднялась, поставила чашку на письменный столик, порылась в его ящичках. Дала Сысоеву две фотографии. На одной он увидел Лиду-девочку с матерью, на другой — одну мать, совсем еще молодую. И внутренне взволновался, пораженный сходством с женщиной на «подводном» портрете. Чутье чекиста подсказывало ему, что сейчас он выходит на какой-то существенный, если не весьма важный след.
— Красивая женщина. И, знаете, вы очень похожи на нее! А на папу?
— Не знаю. У меня нет его фотографий.
— Ни одной? — удивился Сысоев. — Ну как же это...
— Да вот так! — вскипела Лида. — Будто не знаете! Снова взялись ворошить!
— Не надо, Лида, перестаньте... — Сысоев сказал это тихо и мягко, будто дружескую руку на плечо положил. — Я вовсе не хотел вас огорчать, а тем более ворошить что-то. Повторяю: я действительно ничего не знаю о вашей семье и жизни. И прошу: расскажите мне сами, что произошло, — попросту, откровенно. Не опасайтесь: я вам верю и все пойму правильно. Уверяю вас.
В интонации его было столько убеждающей душевности, что Лида успокоилась. И — неожиданно для самой себя доверчиво — поведала Сысоеву:
— Папа мой был военным моряком, балтийцем. Командовал «малым охотником», затем — торпедными катерами. Это я уже от мамы узнала, когда подросла... Война началась — меня еще и не ожидалось. Папа воевал. Был ранен. После госпиталя получил отпуск, побыл дома... И снова в море... И погиб! «Пропал без вести» — сообщили. А вскоре я родилась. Маме было очень тяжело. Как всем вдовам... Но нас все жалели и уважали, нам помогали. Везде. Все. И вдруг...
Лида отвернулась, замолчала, волнуясь.
— Оказалось, что папа жив и нашелся? — догадался Сысоев.
— Оказалось, — горько подтвердила Лида. — Да еще как!.. Вдруг к нам пришли с обыском, забрали все папины бумаги, снимки, письма... Маму стали часто вызывать, допрашивать... Сняли пенсию, какую мне назначили, за папу. Все от нас отвернулись. Мама не выдержала и уехала со мной в Залив. Ни к кому, просто — лишь бы уехать в какую-нибудь глушь. Но там нам еще хуже стало. Потому, что приехали туда уже «жена и дочь изменника и предателя»! Там через год мама умерла — от горя и стыда. Она очень любила папу.
— Вот оно как... Да-а... Скверно, очень скверно... Пережить такое!.. А как это узналось?
Лида почувствовала в голосе чекиста самое искреннее огорчение и сочувствие, пояснила:
— Очень просто. Объявился офицер с папиного корабля, уцелевший. Он долго был в плену, потом, кажется, в лагере у американцев... Точно не знаю. В общем, вернулся он и доказал, что папа вовсе не погиб, а предал команду и ушел к врагу, изменив Родине и присяге.
— Предал и ушел, — хмуро повторил Сысоев. — Страшная вещь. А кто этот офицер, как его звали?
— Звали... Забыла! А мама часто, очень часто называла его, я думала — на всю жизнь запомню! Нет, забыла.
— Постарайтесь вспомнить.
— Вам-то он зачем?.. Постойте, постойте... Вспомнила: не то Филиппов, не то Филимонов.
— Филиппов или Филимонов, — снова повторил Сысоев. — Впрочем, не все ли равно? А как, Лида, вы сюда, в Балтиморск, попали?
Лида чуть смущенно помешкала. Чиркнула спичкой, прикурила:
— Просто приехала — и все.
— Просто так? Не имея здесь никаких знакомых? Ну, хотя бы среди моряков?
Памятуя рассказ Сергея, Сысоев неспроста спросил о моряке. И не промахнулся — Лида вспыхнула и вызывающе ответила:
— Ну, допустим, имела. И что с того?
— Ровно ничего. Странным было бы обратное. Просто интересно: кто он, кем приходится вам?
— Кем? Любовником, сожителем.
— Зачем вы так... грубо, цинично!
Лида махнула рукой и замолчала. Прошлась по комнате, нервно сжимая пальцы до хруста суставов. И вдруг поведала:
— Когда мама умерла, мне совсем невмоготу стало. Одна, ни кола ни двора... Школу кончать — жить не на что. Работать в Заливе негде, да и что я умею!.. В техникум сунулась — не прошла. И тут встретился этот романтик моря с поэтической фамилией Зорин. Он в какую-то командировку приезжал. Заворожил, очаровал и предложил ехать с ним в Балтиморск, там пожениться. Как же, офицер, рыцарь, муж, друг! Устроит учиться, покой, счастье подарит. Много ль мне надо-то!.. Подарил! Едва приехали, залебезил: лет тебе еще мало, нас не поженят — называйся пока сестрой. Затем оказывается — пропойца он. Терплю, куда денешься. Ни о какой учебе, покое, заботе и речи уже нет. Молчу. Наконец еще сюрприз: он женат давно! Что тут делать? А он уже сам решил: взял и выгнал меня. Как кошку, среди ночи. Только кошка хоть в шубе, а на мне одно платьишко...
— И вы это так оставили?
— А кому что скажешь? Кто я ему? Сожительница! Сотни раз уже плевок этот утирала, хватит!.. Подобрала меня в ту ночь одна девчушка фабричная. Привела к себе вот в эту голубятню, пригрела, утешила, оставила... Вот уж душа-человек оказалась моя Катюша!
— Ну вот, а говорили!.. — поймал Лиду на слове Сысоев. — Нашлась же: и помогла, и поняла, и посочувствовала.
— Так почему поняла-то? Потому что сама пережила такое! Вот и посочувствовала. Прописала у себя, устроила в фабричные ясли санитаркой. А там я уже сама на вечерние курсы медсестер поступила. Теперь вот в медтехникум заочно... И все спасибо Катюше.
— Вы и поныне вместе?
— Нет. Встретила она хорошего парня, вышла замуж. Ох и наревелась я, провожая!
— Ну еще бы. С таким другом расстаться — это не с Зориным. Кстати, Лида, на каком он флоте сейчас?
— А черт его знает. По-моему, его уже отовсюду повыгоняли, пропойцу. Не знаю, не интересовалась.
— Знавал я одного офицера Зорина... У вас не осталось его фотографии?
Лида покосилась на полку с книгами и поморщилась:
— Нет. Валялась одна карточка, да я порвала ее недавно.
— Ну и ладно... — Сысоев посмотрел на часы, спохватился: — Батюшки, время-то!.. Бегу! — Энергично поднялся: — Извините, Лида, за этот трудный для вас разговор и... И давайте считать, что его не было?
— Давайте, — с приязнью согласилась Лида.
— До свидания, — Сысоев намеренно протянул ей руку.
Лида посмотрела на него, понимающе улыбнулась и положила на его открытую ладонь свою.
На пороге Сысоев приостановился, оглянулся:
— Вы хороший человек, Лида, умница. И давайте так: если вам понадобится любой совет, помощь или что еще — без всяких сомнений обращайтесь прямо ко мне. Фамилию не забыли?
— Помню, Александр Алексеевич. Спасибо.
У «СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ»
Начальник отдела милиции припортового района подполковник Хумин был ветераном своего дела. Еще сержантом-бронебойщиком попал он в балтиморский госпиталь. Направленный по выздоровлению в милицию, так и остался в Балтиморске.