Страница 91 из 95
На площади Слоун Лидумс встретил Силайса с женой, молоденькой женщиной, дочерью одного из латышских эмигрантов. Жена не то чтобы робела при муже, а как-то опасалась проявлять себя. Да и на Лидумса она посматривала с опаской. По-видимому, политическая деятельность мужа пугала ее. Лидумс понимал, что молодая женщина побаивается, как бы замыслы Силайса нечаянно не осуществились, — ведь у ее мужа в Латвии находится настоящая, законная жена, к которой он должен будет вернуться. А что тогда делать ей? Поэтому появление Лидумса из страны, которую сама она помнила только смутно и лишь раздавленной немецким сапогом, волновало и мучило ее тяжелыми предчувствиями. Конечно, Лидумс мог бы утешить ее: не волнуйтесь, миссис Силайс, ничто не изменится в вашей жизни, вы навек осуждены нести свой крест и жить на чужбине! — но лучше было не вмешиваться в чужие размышления…
На этот раз дом посольства горел от множества огней, освещены были все этажи.
В гостиной Лидумса встретили Зариньш со своей супругой, еще молодящейся дамой лет пятидесяти пяти, француженкой, с грубым некрасивым лицом, дочь Зариньша — сухопарая, костлявая девица, лет тридцати, нервная, издерганная, с недовольным выражением лица, и Скуевиц — очень важный, очень представительный господин лет шестидесяти. Выглядел он, пожалуй, более важно, чем сам президент, может быть, потому, что, будучи на родине директором департамента в министерстве финансов и в тоже время председателем акционерного общества «Огле», занимавшегося покупкой и сбытом каменного угля, успел перед войной правильно разместить свои капиталы, тогда как Зариньш целиком зависел от своего посольского поста. Во всяком случае, Скуевиц играл среди эмигрантов далеко не последнюю роль, даже и жил в доме латышской националистической организации «Даугавас Ванаги», в которой тоже занимал командное положение. Это по секрету сообщил Силайс.
Кроме официальных лиц и семьи Зариньша, были приглашены и англичане, по-видимому, все разведчики. Из них Лидумс знал только Большого Джона. Остальные были представлены так небрежно, что все фамилии оказались проглоченными, Лидумс ни одной как следует не расслышал, но понял, что это офицеры из прибалтийского отдела разведки, так как Силайс здоровался с ними чрезвычайно почтительно.
На этот раз Лидумса ожидали с нетерпением. Он понял это по беглым взглядам, по восхищенному выражению на бледном лице дочери Зариньша, по тому, чуть ли не дружескому, объятию, каким встретил его Скуевиц. Зариньш пригласил гостей в музыкальный салон, его дочь села за рояль и сыграла две латышские песни, все это прозвучало как гимн в честь гостя.
Затем Зариньш попросил дочь поставить пластинку с его речью, переданной через радиостанции «Би-би-си» и «Голос Америки» перед «днем освобождения» Латвии. Среди всяческих резких выпадов против Советов, в речи прозвучали и умилительные слова «президента» о том, что близится время возвращения в Латвию законных властей и что их ожидают там с цветами «национально мыслящие» латыши… По-видимому, речь писалась уже после появления Лидумса на Западе…
Во время исполнения речи Зариньш, как бы случайно, встал, Лидумс последовал его примеру, поднялись и Силайс и Скуевиц. Встали и англичане. Все это выглядело немного смешно, но благодарный взгляд Зариньша, брошенный Лидумсу, показывал, как этот седой, уже изношенный жизнью маленький человечек печется о почтении к себе.
Проследовали в столовую.
Стол был накрыт очень парадно. Хозяйничала за столом молодая сотрудница посольства — итальянка, обслуживали гостей две женщины, одна из Австрии, другая — англичанка. Так что этот дом, так называемая «частица Латвии», оказался всего навсего космополитическим приютом, куда из латышей допускались лишь избранные.
Присутствие дам несколько стесняло, деловых разговоров никто не заводил. Только Зариньш как бы случайно рассказал, что встречался в Лондоне с личным посланником Эйзенхауэра и обсуждал с ним ряд вопросов, связанных с освобождением Прибалтийских республик… Это мог быть и маневр, чтобы несколько возвысить себя перед представителем «национально мыслящих» латышей, а может быть, и желание выдать мечту за действительность. Слушатели молчали, возможно, не желая огорчать «господина президента» своим неверием…
По окончании ужина мужчины удалились в кабинет Зариньша, куда уже были поданы кофе и коньяк. Начиналась деловая часть вечера.
Силайс предусмотрительно пронес портфель Лидумса в кабинет еще до ужина. Теперь он торжественно передал этот портфель Лидумсу, как бы призывая всех к вниманию. Лидумс достал доклад Будриса и вручил его президенту.
Зариньш присел к столу, водрузил очки и принялся читать. Заметив, с каким, жадным любопытством следит за чтением Скуевиц, он поощрительно улыбнулся и стал передавать ему прочитанные листы один за другим. Сам Зариньш читал молча, но Скуевиц, увидав первые же данные о промышленности, о количестве колхозных и совхозных земель, об урожаях, о новых заводах и фабриках, принялся восклицать:
— Это же неимоверно! Провести такую работу в нелегальных условиях. Будрис — гениальный руководитель! Какая острота мысли!
Силайс, заметив, что президент закончил чтение, поспешил похвалиться:
— О, мы способны еще и не на такие дела! Будрис — человек, который предан нашей идее до последнего вздоха и до последней капли крови!
— Но как вы могли создать такой документ, с таким исчерпывающим знанием материала, с такой блестящей эрудицией, находясь в подполье. Ведь это же настоящий научный труд! — воскликнул Скуевиц, тоже закончивший чтение.
— Наша группа опирается на определенных людей, согласных с нами. Когда нам требуются данные, пусть и секретные, мы их получаем. И конечно, не надо думать, что все это мог сделать один Будрис! Ему принадлежит руководящая роль, но каждый из нас по его слову готов на любую жертву. И если бы мне не удалось проникнуть за «железный занавес», к вам пришел бы другой с тем же стремлением и с той же верой в своего руководителя.
— Феноменально! А еще говорят о всесилии пресловутого советского чека! — воскликнул Скуевиц.
— Сбрасывать чекистов со счета не следует. Вот почему мы вынуждены заботиться о полной конспирации. И даже здесь я прошу вас, господин президент, и вас, господин Скуевиц, скрыть в тайне мое имя и даже присутствие!
— Что вы, что вы! Мы понимаем ваше положение!
— Да, мы ценим вашу самоотверженность и ваш подвиг! — внушительно поддержал Скуевица и президент.
Да, они испытывали некоторую неловкость в присутствии этого человека, проникшего к ним по «подземной железной дороге» для того, чтобы выразить свое доверие и доверие тех, кто поручил ему это сложное и опасное путешествие. Скуевиц вдруг заговорил о том, что он уже несколько лет подбирает документы по немецким долгам, которые не были своевременно возвращены Латвии. Как ни трудна эта работа, но сейчас картина вполне ясна, и как только Латвия будет освобождена, Германии предъявят счет.
— У группы Будриса тоже есть несколько нерешенных финансовых вопросов, — напомнил Лидумс. — Будрис просил узнать, нет ли возможности получить часть находящихся за границей банковских и государственных сумм?
Зариньш только уныло вздохнул, а Скуевиц принялся длинно объяснять, как трудно с этими средствами. Англия и Америка блокировали латвийские расчеты и депозиты, получить их в настоящее время пока невозможно. Осталась лишь маленькая лазейка: проценты с этих сумм перечисляются на содержание посольских и консульских служб в странах западного мира. Но проценты эти столь мизерны, что Америка и Англия вынуждены дополнять их специальными ассигнованиями за счет секретных фондов своих разведок… Если бы не эта любезность, пришлось бы закрывать часть дипломатических представительств…
— Да, да, — с досадой подхватил Зариньш. — Вот посудите сами: в прошлом году мне удалось установить контакт с испанским правительством. Испания разрешила нам пользование своей мощнейшей радиостанцией в Кадиксе для передач на латышском языке в течение пятнадцати минут в сутки. А мы все не можем начать передачи, нечем оплачивать людей!