Страница 8 из 81
Общегерманское правительство, страшась вспышки народного гнева, пыталось подавить революционное движение силой, с помощью реакционных частей рейхсвера. К нам в Лейпциг также прибыли войска. Облавы в рабочих кварталах города, в поисках «заговорщиков», устраивались ежедневно.
Ревкому стало известно (сообщили рабочие, которые были специально расставлены и наблюдали, что делается в городе), что на один из дней назначена очередная облава в том районе, где я жил. Предупреждение товарищей помогло мне избежать ареста. Чтобы обмануть правительственных ищеек, я решил воспользоваться самым простым способом: отправился прямо в казармы имперских войск — там поваром при штабе работал один наш товарищ. Зашел к нему на кухню и наблюдал через окно, как солдаты рейхсвера садились на грузовики и выезжали на операцию. Вернулись они через несколько часов. А я все это время просидел у повара, играя с ним в шахматы.
Близился день восстания. Общий план был таков: поднять вооруженные отряды одновременно на севере — в Гамбурге и в Средней Германии — в Лейпциге и Галле; после захвата этих трех больших городов наступать на Берлин. В Тюрингских горах намечалось создать оборонительный фронт против Баварии, которая была тогда главным очагом реакции. На западе Германии революционные войска действовать не могли. Рурская область была оккупирована французами.
И вот наступила последняя ночь перед восстанием — с 22 на 23 октября 1923 года. У меня, как начальника штаба и руководителя пролетарских сотен, уже имелся в запечатанном конверте приказ ревкома, который можно было вскрыть лишь по прибытии специального курьера с известием о начале восстания. Его мы ждали из Хемница (ныне Карл-Маркс-Штадт), где заседал Всеобщий съезд германских заводских комитетов; он должен был принять решение и подать клич. Но лидеры заводских комитетов пошли на попятную, а без их поддержки тогдашнее руководство компартии во главе с оппортунистами Брандлером и Талхеймером начать восстание не решилось.
В половине первого ночи я получил приказ: не выступать. В это время на нелегальных сборных пунктах уже собрались тысячи рабочих с винтовками в руках. Пришлось обойти все пункты сбора и распустить людей по домам. Это одно из самых горьких моих воспоминаний.
Если в Лейпциге приказ об отмене выступления был получен своевременно, то курьер, посланный в Гамбург, опоздал, и там восстание началось. Рабочие и моряки под руководством Эрнста Тельмана мужественно сражались на баррикадах. Однако восстание было обречено на неудачу, поскольку во всех других городах Германии оно было трусливо отменено.
После провала вооруженного выступления полиция принялась разыскивать его организаторов, начались облавы и аресты. Искали скрывшегося руководителя пролетарских сотен в Лейпциге: стало известно, что этим руководителем был какой-то иностранец по кличке Везер (мое конспиративное имя).
В то время в городе Бреслау сидел в тюрьме политический руководитель пролетарских сотен Западной Саксонии Альвин Хайке, с которым я прежде работал рука об руку. Он сумел сообщить мне из тюрьмы, что на допросах у заключенных пытаются выведать, что за человек скрывается под кличкой Везер. Было очевидно, что рано или поздно полицейские ищейки сумеют нащупать мой след.
Учитывая это обстоятельство, руководство немецкой компартии, предложило мне временно покинуть пределы Германии и уехать в Советский Союз.
Следующий, 1924 год ознаменовался двумя важными и приятными для меня событиями: я окончил университет и, кроме того, подготовил политическую карту Советского Союза. Это первая за рубежом политическая карта СССР, выпущенная известным немецким издателем Вестерманном в Брауншвейге, и с той поры меня стали считать знатоком географии Советской страны.
В сентябре 1924 года я приехал в Москву, где мне предложили интересную работу в только что созданном Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей (ВОКС) — составить первый путеводитель по Советскому Союзу. Для меня, географа и картографа, это было очень лестно, тем более что моими консультантами по вопросам искусства и истории стали художники Игорь Грабарь и Петр Кончаловский. Здесь же я познакомился с Михаилом Кольцовым, который стал потом моим другом.
Первое издание путеводителя было выпущено в 1925 году в Москве на немецком и английском языках, а второе, более полное, вышло к десятилетию Советской власти в Берлине на немецком, английском и французском языках.
Летом 1925 года я поехал в Берлин, где в то время родился мой старший сын Имре, а по возвращении в Москву — на этот раз уже с Леной — спустя некоторое время был приглашен на должность ученого секретаря в Институт мирового хозяйства Коммунистической академии.
В 1926 году, когда полицейские преследования борцов-демократов в Германии прекратились, нам с женой представилась возможность возвратиться в Берлин, где я продолжал заниматься научной работой. Мои научные интересы в области географии и картографии были связаны в основном с Советским Союзом. По заказу немецкой энциклопедии «Мейер» я написал все содержащиеся в ней статьи о СССР, сделал карты Советской страны для всех больших атласов Германии. Другим направлением моей научной работы были география и картография рабочего движения.
Посвятив себя научной деятельности, я занимался одновременно редактированием немецких географических изданий, а также организовал картографическое агентство Пресс-географи. Увлечение этой областью науки сохранил и по сей день.
Научная работа отнимала много времени, но я старался совмещать ее с пропагандистской деятельностью. Мы с женой, как члены Коммунистической партии Германии, выполняли партийные поручения. Лена работала секретарем отдела агитации и пропаганды ЦК партии. А мне было поручено читать лекции в марксистской школе в Берлине по экономической географии, вопросам рабочего движения и империализму.
После прихода к власти Гитлера и установления кровавого фашистского террора для КПГ наступили тяжелые времена. Многие товарищи были схвачены, казнены, заключены в тюрьмы.
Чтобы иметь возможность открыто бороться с фашизмом, был лишь один путь — эмигрировать из Германии в другую страну и создать там боевой политический орган, газету или какое-то агентство печати. Мы с женой тайно бежали в Австрию, а в марте 1933 года перебрались на жительство в Париж. Здесь, в условиях традиционных буржуазных свобод, нам удалось открыть агентство Инпресс, о чем я уже упоминал выше. Вскоре сюда приехали наши сыновья с бабушкой, матерью Лены, — теперь вся семья была в сборе.
После тридцать третьего года политическая жизнь в Европе стала очень тревожной. Нетрудно было предвидеть, что захватившая власть клика Гитлера не ограничится подавлением демократических сил внутри Германии и направит со временем свою агрессию против других стран — такова природа фашизма. И теперь, осенью тридцать пятого года, в этом уже нельзя было сомневаться.
И вот передо мной вновь остро поставлен вопрос: полностью отдать свои силы борьбе с лютым врагом или же отойти в тень, погрузиться в одну лишь любимую науку? Собственно, моя жизнь до сих пор давала верный ответ: научная деятельность может и должна сочетаться с борьбой за свободу, против агрессивных сил империализма. Разведкой, однако, заниматься не приходилось.
Но что, по сути дела, означает для меня это новое поприще? Только перемену форм борьбы. Социальная и политическая же ее сущность остается прежней. Мой Инпресс доживает, по-видимому, последние дни. Скоро даже в Париже нельзя будет заниматься антифашистской пропагандой. Германия усиленно вооружается. Нацисты объявили о создании запрещенных Версальским мирным договором германских военно-воздушных сил, о введении всеобщей воинской повинности и создании полумиллионной армии. Германия уже давно порвала с Лигой Наций. Что же будет спустя два-три года? И почему все это не беспокоит правящие круги западных стран? Правительство консерваторов, как ни странно, пошло на заключение англо-германского морского соглашения, которое открывает перспективу возрождения немецких военно-морских сил. Американские же монополии щедро финансируют тяжелую промышленность третьего рейха. Нацистская Германия при явном попустительстве Англии, Франции и США стала на путь подготовки к захватническим войнам.