Вместе с Россией

Не дослушав ответ, как будто он и не спрашивал, государь, теребя свою перчатку, подошел к следующему в шеренге.

Танеев, не отстававший в свите от государя ни на вершок, вдруг приблизился к Соколову и негромко проговорил:

— Его величество ждет вас после приема во втором кабинете для доклада по вашему делопроизводству!

Петербург, ноябрь 1912 года

После выступления брата ритора и резюме Великого мастера, по обычаю, начались масонские беседы, прерываемые стуком молотка. Но Кедрин уже не слушал, что говорят братья официалы, какие банальности изрекают мастера и сюрвельяны. Он сделал знак Альтшиллеру, прося его чуть задержаться в зале по окончании ложи, и погрузился в размышления о второй части своей задачи на этот важный для него день, который решал не только многое в его жизни, но и, как искренне думал Кедрин, был историческим для народов и их судеб, связанных с судьбой его, — о мессии всея Руси.

Кедрин считал, что возведение его, бывшего депутата I Государственной думы, адвоката и владельца многочисленных акций, в высокое звание мастера влиятельнейших французских лож, а также весьма интимный и доброжелательный прием братом германского императора, доверившего особой важности миссию в Петербурге, делало его незаменимым звеном в сношениях мирового ордена с его российскими ложами. Он рассчитывал взять в свои руки все иностранные дела ложи «Обновители» и претендовать на этом основании в будущем правительстве по крайней мере на пост руководителя дипломатического департамента.

Теперь же в лице Альтшиллера ему предстояло привести в действие ту силу, которая, как ему казалось, может оказать влияние на ход дальнейшей истории Европы. Кедрин решил, ни много ни мало, спровоцировать всеобщую европейскую драку, столкнуть между собой прежде всего двух таких друзей и родственников, как Николай Романов и Вильгельм Гогенцоллерн.

Будучи весьма мелким политиком, органически чуждым таким понятиям, как патриотизм или благородство, адвокат и крупный акционер Кедрин не мог видеть, что два лагеря империалистов и без вмешательства масонов идут к столкновению в глобальном масштабе. Прелюдом к нему стала схватка на Балканах пангерманизма и панславизма, вылившаяся в аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины, отраженная в двух Балканских войнах и дипломатической борьбе за их результаты, во всеобщую европейскую гонку вооружений и бешеное строительство флота Германией. Все эти отдельные признаки и явления были лишь объективными и разнообразными формами закономерного развития империализма, который готовился к кровавому утверждению своей последней стадии — монополистического капитала.

Кедрину, как и всем его братьям по наживе, как и всему классу буржуа, нужна была война для утверждения своей власти, для подавления революции.

В своих намерениях петербургский адвокат решил опереться на Альтшиллера, поелику он хорошо знал, что за спиной торговца маячит не только простодушный и не в меру влюбленный в свою молодую и очаровательную жену военный министр Сухомлинов, но и располагающие огромным влиянием видные члены «германской партии» при императорском дворе. Это были директор Международного коммерческого банка камергер Вышнеградский, петроградский первой гильдии купец, банкир и владелец контрольного пакета акций того же банка Манус, председатель правления крупнейшего частного банка России — Петербургского учетного и ссудного — Яков Утин, он же председатель синдиката всех частных банков.

Кедрин знал также, что через Дмитрия Рубинштейна, директора Русско-Французского банка, крупного дельца, весьма чисто юридически обделывавшего свои делишки, поскольку он был среди всех банкиров Петербурга «белой вороной» — кандидатом правоведения, — эта прогерманская клика российского финансового капитала имела связь с семейством баронов Ротшильдов, владевших в странах Антанты французскими, бельгийскими и другими банками. Адвокат Кедрин хорошо представлял себе все значение финансовых тузов в современной ему политической истории Европы…

Кедрин обдумывал свои тезисы под разговор братьев и почти пропустил последние слова заключительной молитвы префекта ложи, которые были всегда одни и те же: «Всемогущий господи, к коему наш дух на крыльях веры воспаряет, даруй нам по милосердию твоему крепость исполнить наше намерение. Просвети ум наш и исполни сердца наши теплотою! Да оживляет и наш союз навсегда нерушимо связь любви, завещанная тобою! Аминь».

Машинально подтянул Кедрин хору братьев гармонии, завершивших ложу все тем же пением на мотив «Коль славен»:

Великий мастер спросил снова у сюрвельяна, который час, и получил традиционный ответ: «Самая полночь». Кедрин при этом ритуале на минуту отвлекся от своих мыслей, вспомнив разъяснения одного из масонских риторов значения слов «полдень» и «полночь».

— Когда бы ни происходили масонские работы, — говорил ритор, — всегда полдень, ибо свет истины освещает стезю, ведущую в храм премудрости, но «коль скоро перестает «каменщик» работать для вечности, погружается он в тьму пороков, страстей, ложа закрывается, наступает мрак полночи».

В зале, где задумчиво сидел Кедрин, уже погасли свечи, отдав в спертый воздух запахи стеарина и горелого фитиля, зажглось электричество. Оно сразу убило атмосферу сказочной таинственности и роскоши, обнажило фальшь пышных декораций и старческие прожилки, дряблость щек и мешки под глазами масонов, только что видевших себя властелинами миров и душ. Кедрин тяжко вздохнул и поднялся со своего лазоревого стула, закрывая символический циркуль. К нему мелкой походочкой засеменил Альтшиллер. Братья умиленно облобызались. Вместе с чмоканьем поцелуя звякнули массивные масонские цепи, воздетые на выи. Альтшиллер нежно взял Кедрина под ручку и повлек к выходу через коридор, минуя черную храмину. Сняли масонские атрибуты. Вышли.

У подъезда Альтшиллера ждал собственный выезд. В лакированной карете, обитой кремовым шелком, за хрустальными стеклами дверец, непрекращающийся петроградский дождь воспринимался не столь противно, как в извозчичьей пролетке. Откормленные лошади банкира быстро домчали до модного ресторана «Медведь», на Большой Конюшенной, где Альтшиллер постоянно держал кабинет для деловых разговоров и интимных встреч с нужными людьми.

Банкир и адвокат прошли через общую залу, где веселье в этот ночной час было в самом разгаре и даже бравурные звуки шансонетов тонули в возбужденном гомоне толпы, и попали в крошечный павильон, украшенный позолоченным резным деревом. Стол был накрыт на два прибора.

Альтшиллер усадил Кедрина на малиновый диванчик, где он всегда размещал почетных гостей, лакей бесшумно пододвинул хозяину кресло с подлокотниками, и господа расположились к беседе.

Альтшиллеру очень хотелось знать, какие политические и коммерческие вести привез из Германии Кедрин, кем он был там принят, но, авантюрист и спекулянт по натуре, он все-таки пытался строить из себя благовоспитанного человека. Делового разговора он поэтому не начинал до тех пор, пока к этому не подаст знака сам гость. Поговорили о том о сем, посплетничали о знакомых. Отобедали в молчании.

Наконец принесли сигары, кофе и ликеры. Альтшиллер тщательно запер на задвижку дверь, уселся поглубже в свое кресло и, затянувшись, промолвил:

— Любезный Евгений Иванович! Не томите больше, расскажите, что передают мне из Берлина, довольны ли там нашей деятельностью?

Кедрин понял, что дальше оттягивать важный разговор нет причин, и приступил к делу.

— В числе высоких лиц, с кем мне довелось беседовать в Берлине и Роминтене, — начал он в уважительном тоне, — был достопочтенный майор Николаи. Он просил передать вам вот это!