Факел

— Эмпедокл просил, чтобы мы собрались под платаном раньше обычного, — сказал Гиппократ. — Он хочет прийти туда, чтобы попрощаться. Я не совсем понял, что он, собственно, имел в виду.

— У него нет больше сил терпеть, — покачал головой Сосандр. — Злокачественная болезнь его позвоночника все усиливается, и мы ничем не можем ей помешать. Я пригласил его к себе домой, и у него вдруг начались страшные боли. Моя жена слышала, как он стонал, и теперь рвет и мечет, что мы позволяем ему страдать и дальше. Я не стал бы говорить этого перед учениками, но тебе признаюсь, что я и сам не раз подумывал: а не простят ли нас боги, если мы все-таки дадим ему яд, которого он так настойчиво требует?

Они подошли к асклепиадам, собравшимся в кружевной тени платана. Заметив, что Эмпедокла среди них еще нет, Гиппократ ответил брату так, чтобы слышали все остальные:

— Наша обязанность — спасать жизнь, а не прекращать ее. Может быть, богам и дано право перерезать нить жизни по собственному произволу. Но если ножницы возьмет врач, то дело может зайти слишком далеко. Вот о чем еще следует упомянуть в клятве врачей, когда мы решим ее обновить.

Сосандр кивнул в знак согласия, но все-таки добавил:

— И все же бывают случаи, когда выбор между жизнью и смертью зависит от нас. Из жалости к страданиям больного мы можем и не прибегнуть к лечению, которое хотя и продлит срок его жизни, но не принесет ему исцеления и не облегчит его мук. Можно ли ждать, что боги разрешат нам большую свободу? Мы горделиво заявляем, что греки мыслят свободно, в то время как другие народы склоняются перед царями или жрецами.

— Погоди! — возразил Подалирий. — Мне кажется, что мы вовсе не так уж свободны. Мы обязаны защищать государство, соблюдать законы, подчиняться судьям, почитать богов. Мы страшимся мести олимпийцев, если нарушаем божественный запрет, наложенный на кровосмешение, непочитание родителей и убийство.

— Пусть так, — ответил Сосандр, — но сравни нашу судьбу со жребием египетских врачей. Занимаясь лечением, они обязаны во всем следовать наставлениям «Книги мертвых»,[12] и если хоть немного отклонятся от них, то могут поплатиться за это жизнью. Более тысячи лет медицина там топчется на месте. И то же относится ко всем видам искусства. Погляди-ка на тамошние скульптуры и картины и сравни их с нашими! Вся разница в том, что наши боги дали нам свободу развиваться и искать лучших путей.

— Может быть, мы сядем, пока ждем Эмпедокла? — вмешался Гиппократ и добавил, обращаясь к брату: — Расскажи-ка нам, Сосандр, что говорит о богах Геродот. Ты ведь читал список его последней книги.

Сосандр улыбнулся и кивнул.

— Геродот утверждает, что греческих богов создали в своих творениях Гомер и Гесиод. Он очень ясно показывает, как это произошло. Он написал историю богов.

Тут его горячо перебил юный Дексипп:

— Если мы сами создали своих богов, то почему мы должны им подчиняться? И почему ты не можешь дать Эмпедоклу яд? Мы ведь все знаем, что он просил его у тебя!

Все немного растерялись — этот вопрос в устах младшего из асклепиадов прозвучал почти вызывающе. Они посмотрели на Гиппократа, но тот указал на Сосандра.

Лицо Сосандра просветлело, и он медленно и задумчиво произнес:

— Мудрецы верят в богов и молятся им. Однако люди мыслящие знают, что, поднявшись на вершину Олимпа, они не найдут там богов; и точно так же они знают, что греческие боги все же существуют, ибо они — лишь различные проявления одного вечного бога, различные его лики. Греческие боги помогают грекам и выслушивают их молитвы. Отрицать их существование было бы нечестием, и не думай, будто я его отрицаю. Но глупо, когда разумные люди не понимают их истинной природы. Грекам дано право понимать, лишь бы они сами этого хотели. Посмотрите для примера, что сделали греческие сказочники с нашим предком Асклепием. Теперь он стал богом и в его честь построили сотни храмов, где люди поклоняются ему и приносят ему жертвы. А ведь он был лишь искусным лекарем, и именно так его описывает Гомер. Но через Асклепия, бога-врачевателя, люди видят один из ликов вечного бога.

Сосандр теперь расхаживал взад и вперед, возбужденно размахивая руками: эта тема живо его интересовала.

— Греки, — воскликнул он в заключение своей речи, — должны благодарить греческих богов за свою свободу! Когда я говорю, что греки сочинили мифы о богах Олимпа и создали их, это вовсе не значит, что на самом деле боги не существуют. Не скажешь же ты, что такая-то истина не существует, только потому, что ее открыл грек!

— Великолепный довод! — воскликнул Гиппократ. — Будь тут Сократ, мы обсуждали бы эту тему до утренней зари. А вот если бы ты жил в Афинах, Сосандр, афиняне, наверное, приговорили бы тебя к изгнанию или дали бы тебе выпить цикуты, чтобы ты не учил молодежь богохульствовать. Пиндар, что это за свиток ты держишь?

— Этот папирус дал мне Эмпедокл, — ответил Пиндар. — Наверное, учитель, он хочет преподнести его тебе как прощальный дар. Часть его написана им самим, и он хранит этот свиток с тех дней, когда он в школе пифагорейцев был учеником Алкмеона.

Гиппократ хотел было развернуть свиток, но передумал и спросил:

— Ты прочел его, Пиндар?

— Да.

— Расскажи нам, о чем он повествует.

— Этот свиток, — со спокойной уверенностью начал Пиндар, — содержит подробное описание скрытого строения сердца и присоединенных к сердцу вен, которые содержат кровь. Кроме того, Эмпедокл описывает здесь пневму, или воздух. Он доказывает, что эта субстанция присутствует во всем сущем, там, где, как казалось людям, нет ничего. Он, например, указывает, что в водяных часах воздух занимает все пространство, не занятое водой. В человеческом теле, говорит он, воздух через сердце и вены проходит во все его члены.

— Это очень важные сведения, — кивнул Гиппократ. — И почему только он не захотел на этом остановиться? Почему ему понадобилось тут же перейти к недоказуемым гипотезам?

— Да, — продолжал Пиндар, — свиток содержит и учение, которое ты называл неверным. Он утверждает, что источником врожденного огня является сильный левый желудочек сердца. Врожденный огонь и ум, уверяет он нас, это одно и то же. Меня очень удивляет, почему Эмпедокл остается глух к доказательствам, которые приводишь ты относительно того, что приютом ума, обиталищем мысли является мозг. Тем более, что учитель самого Эмпедокла, Алкмеон, придерживался в этом вопросе того же мнения, что и ты. Пока тебя не было, я много беседовал с Эмпедоклом. Впрочем, — поправился он с улыбкой, — вернее будет сказать, что я подолгу его слушал. В отличие от тебя он не интересуется точкой зрения других людей. Но теперь я научился восхищаться им, как восхищаются им многие другие, и… жалеть его. Не знаю, известно ли тебе, что на улицах Мерописа за ним следуют целые толпы, требуя, чтобы он сотворил чудо, умоляя исцелить их. И еще одно… Только я, наверное, и так говорил уже слишком долго.

— Нет, — улыбнулся Гиппократ. — Продолжай.

— Так я хотел сказать вот что: когда я гляжу на него внимательным взглядом врача, я замечаю, как он исхудал и ослабел. Опухоль на спине заметно увеличилась. И у него начали пухнуть ноги. Он уже не может сам сесть на осла — его приходится сажать в седло и снимать…

Гиппократ предостерегающе поднял руку.

— Вот он.

С берега до них донеслись крики, а вблизи зазвенели лиры. К ним приближался какой-то человек. Это был Эмпедокл, но его одежда и манера держаться претерпели странное изменение. Его красивое лицо сияло. На нем, словно на царе, был золотой венец и золотой пояс. Плащ его был пурпурным, а в набалдашнике посоха горел большой драгоценный камень. Когда он приветственно поднял руку, лиловый сапфир в перстне ослепительно сверкнул.

Все молча ждали его приближения. Гиппократ встал со своего сиденья у ствола платана и жестом предложил его гостю. Эмпедокл медленно, с трудом опустился на него. Торжественная музыка зазвучала совсем близко. Рабы-близнецы остановились на краю тени от могучих ветвей платана. Солнце, пробивавшееся сквозь листву сада, золотило их желтые хитоны и льняные волосы.

12

Древнеегипетский сборник магических формул и заклинаний. — Прим. перев.