Факел

Когда она кончила свой рассказ, ее отец пробормотал:

— Этого я и опасался. Клеомед не слишком-то умен. Он поступил опрометчиво.

— Еще бы! Но дело не только в нем. Я не выношу его матери.

— Ну, сегодня вечером наш корабль зайдет в Меропис, и я поговорю с Тимоном.

Дафна мотнула головой, и он заметил, что ее тонкая фигура напряглась.

— С твоего разрешения, — начала она, чеканя каждое слово, — с твоего разрешения я останусь тут и помогу Праксифее ходить за свекровью. Я немного задержусь здесь и после отъезда Гиппократа, если только сюда не явится Клеомед. Я его боюсь, отец.

— Глупости! — воскликнул было Эврифон, но дочь снова не позволила ему говорить и продолжала твердо и настойчиво:

— Мать Гиппократа только что сказала мне, как она рада, что я познакомилась с ее сыном. Мне очень жаль, что ты относишься к этому иначе. Гиппократ кажется мне интересным человеком, только и всего.

— Гиппократ? — удивился Эврифон. — Но мне и в голову не приходило…

— И очень хорошо! — перебила его Дафна. — Забудь об этом. Поезжай обратно в Книд и оставь меня здесь, прошу тебя. Мне ведь надо о многом подумать. А до сих пор у меня не было на это времени. Мне нужен душевный покой, и я найду его здесь, в обществе этих двух женщин; они мне нравятся, они понимают меня, а я — их.

Эврифон тяжело опустился на скамью, но тут их окликнула Праксифея, и они увидели, что она быстро идет к ним через дворик.

— Пойдемте, — сказала она. — Мы пообедаем вместе как родные. Гиппократ сказал, что сейчас придет. Прошу тебя, Эврифон, разреши Дафне погостить у меня здесь.

Эврифон кивнул и сказал с грустной улыбкой:

— Ты немного похожа на мою покойную жену. А большей хвалы я не могу воздать ни одной женщине.

Обед прошел очень весело, но потом Эврифон сразу заторопился, ссылаясь на то, что в Книде его ждет много работы.

— Когда Дафна решит вернуться домой, отправьте ее с книдским рыбачьим судном — оно, как вам известно, заходит на Кос раз в два дня.

Поглядев на Праксифею, он добавил с усмешкой:

— Если она вздумает убежать от вас, не беспокойтесь. Значит, она отправилась домой вплавь с Ксанфием на спине. Я ведь и его тут оставлю: он расторопный слуга.

Неделю спустя Гиппократ стоял у постели бабушки. Он заметно осунулся от утомления. Старуха что-то бессвязно бормотала.

— Она съела свой ячменный отвар? — не оборачиваясь, спросил Гиппократ у Дафны, которая стояла рядом с ним, одетая в простой белый хитон из грубого полотна, какие обычно носили те, кто ухаживал за больными.

— Да, она хорошо поела. И все время что-то говорила. Почти осмысленно. Только она называла меня Гиппократом. Но, по-моему, она думала не о тебе, а о твоем деде: иногда она называла меня «милым» и просила меня вернуться и увезти ее отсюда. «Освободи меня из этой тюрьмы, — твердила она. — Освободи. Они убивают меня».

Гиппократ буркнул что-то невнятное и кивнул.

— Почему она бредит? — спросила Дафна.

Гиппократ, ничего не ответив, наклонился к больной, откинул покрывало и несколько минут следил за ее тяжелым дыханием. При каждом вдохе кожа на боках между резко выступавшими ребрами втягивалась еще глубже. Левая половина груди вздымалась выше, чем правая, и Гиппократ, опустившись на колени, прижал к ней ухо; затем он выслушал и правое легкое.

— Как я и опасался, у нее воспаление легких. А ведь она так худа и так стара! — Пощупав лоб старухи, он продолжал: — У нее жар. Его порождает сгущение неочищенных влаг, которое сейчас происходит в ее теле. Оттого-то ее мозг поражен бредом и она не понимает, что мы ей говорим. Завтра или послезавтра наступит кризис. Во время кризиса влаги сварятся, и ей сразу станет лучше или же… — Тут он отвернулся и тихо закончил: — Или же она быстро умрет.

— Болезнь, — заговорил он, опять наклонившись к больной, — гнездится в легких. А кости ноги пока продолжают заживать. Надо почаще менять подстилку из шерсти, чтобы ей было сухо лежать. Я помогу вам с Праксифеей, если нужно будет ее повернуть.

Праксифея поджидала их в перистиле.

— Целительные силы природы, — сказал Гиппократ, — велики в теле Фенареты. Ей стало немного лучше. Но скоро должен наступить кризис в воспалении легких — и тогда мы будем знать наверное. Боги могут оказаться милостивы к ней, как они оказались милостивы ко мне, ниспослав двух таких помощниц, как вы.

— Боги помогают тому, кто сам себе помогает, — заметила его мать.

Гиппократ прошел по перистилю и свернул в экус, где любил сидеть в свободное время. Все жилые комнаты располагались в ряд по одной стороне дворика. Справа от главной спальни, которая называлась таламус, где сейчас лежала Фенарета, находилось обширное помещение гинекея, а слева — экус, комната для приема гостей. Дальше налево, за экусом, была кухня, а за ней — укромное отхожее место. Жилые комнаты выходили на южную сторону солнечного дворика, от которого их отделяли лишь колонны перистиля. Крыша перистиля защищала широкие дверные проемы от прямых лучей жаркого солнца.

Праксифея кивнула Дафне, и они направились в кухню. Там Праксифея зажгла сухой камыш в очаге от огонька масляного светильника и повесила над вспыхнувшим пламенем железный котелок. Через несколько минут она уже наливала в миску разогретую похлебку.

— Вот отнеси ему, — сказала она, передавая миску Дафне. — И немножко поболтай с ним. Надо же и тебе отдохнуть. Я посижу с Фенаретой, а твой раб приготовит ужин.

Дафна отнесла дымящуюся миску в экус и поставила ее на табурет перед Гиппократом.

— Твоя матушка велела тебе съесть похлебку, а мне приказала последить, чтобы ты не дал ей остынуть.

Он посмотрел на нее.

— Не знаю, как благодарить тебя за твою помощь. Ты помогла нам гораздо больше, чем принято помогать таким дальним родственникам.

— Я делала это охотно. — Дафна посмотрела ему прямо в глаза и на этот раз не отвела их.

Какое-то неведомое чувство обожгло Гиппократа, как в тот раз, когда он открыл дверь и внезапно увидел ее. Вот и тогда она так же смотрела на него, и ее глаза, казалось, что-то говорили ему.

— Я никак не могу разобрать, какого цвета твои глаза, — сказал он. — Я пытаюсь решить это со времени нашей первой встречи на вилле Тимона. Тогда мне показалось, что они синие. Теперь я сказал бы, что они зеленовато-карие.

Он вышел во дворик, отломил веточку платана и, вернувшись, подал ее Дафне.

— Когда я был маленьким, я называл эти бутоны кошачьими лапками. Мохнатая оболочка уже лопается, и скоро появится цветок — золотисто-коричневый с легким зеленым отливом. Твои глаза примерно такого же цвета.

— Это очень интересно, — сказала Дафна, но ее щеки залил румянец. — Ты считаешь, что врач должен все точно определять, не так ли? А потом записывать каждую подробность о больном и выбрасывать ее из головы?

— Некоторых вещей я не забываю, — сказал он, но ему больше не удалось посмотреть ей в глаза, потому что она отвернулась.

— Расскажи мне историю этого дома. Он такой просторный и, кажется, такой старинный… Но только прежде сядь и съешь свою похлебку.

Он послушался, но, обжегшись, отставил миску.

— Да, дом этот построен в старину, и о нем рассказывают много всяких преданий. Он принадлежит роду Гераклидов уж не знаю сколько поколений. Здесь в Галасарне есть храм Геракла. Как ты, наверное, помнишь, Гомер рассказывает, что после разграбления Трои богиня Гера разгневалась на Геракла и, когда он отплыл на родину, послала ему противные ветры, так что он попал на Кос. Он жил здесь, после того как убил царя Еврипила, и женился на его дочери.

Гиппократ умолк и с улыбкой посмотрел на Дафну.

— Продолжай же, — сказала она, как маленькая девочка, заслушавшаяся сказки.

— Ну, нам известно только то, что в Галасарне живет много людей, принадлежащих к роду Гераклидов и утверждающих, что Геракл был их предком. Точно так же асклепиады Сирны и Книда утверждают, что происходят от Асклепия. Фенарета была единственным ребенком в семье и жила в этом доме с отцом и матерью. Ее отец командовал кораблем во флоте царицы Артемисии Галикарнасской и сражался против греков на стороне Ксеркса. Он был ранен стрелой, его привезли домой еще живого, и он умер в этом таламусе. Фенарета тогда как раз вышла замуж за асклепиада Гиппократа — за моего деда. Они с мужем поселились здесь. В этом доме родился мой отец. Прошли годы, и он так же привел под родительский кров молодую жену. Я тоже родился в этом доме.