Факел

— Никто, кроме твоих ближайших помощников, не должен знать, что я испытываю боль или слабость. Если мне суждено покинуть это тело, я хочу сделать это с достоинством. У меня много последователей. Так пусть же никто не скажет, что видел меня побежденным. Если тебе все-таки не удастся исцелить меня, я буду просить, чтобы ты помог мне сразу расстаться с жизнью. Если суждено, чтобы от Эмпедокла осталось только воспоминание, пусть оно будет возвышенным.

Гиппократ обхватил старика за плечи и осторожно помог ему подняться. Эмпедокл оперся о его руку, и, медленно перейдя двор, они вошли в дом. Гиппократ предложил больному свою постель, и Эмпедокл после нескольких не слишком искренних возражений подчинился и с тяжелым вздохом лег отдыхать.

Они обедали вдвоем, но Праксифея то и дело заходила в комнату, приглядывая за слугами, и раза два вступала с гостем в разговор. Затем сотрапезники вышли в сад, ожидая, пока во внутреннем дворике закончатся приготовления к дружеской беседе. Посреди этого дворика, на который выходили комнаты обоих этажей, росла одинокая пальма. Вдоль стен для Эмпедокла и десяти асклепиадов были расставлены ложа и столики с чашами. На столе под пальмой Праксифея приказала расположить мех косского вина, амфору с водой, чаши и большой черный кратер, покрытый искусно нарисованными красными фигурами, которые изображали героев Троянской войны.

Когда все было готово, приглашенные возлегли на ложа, а Гиппократ, как председатель, налил вино в кратер и разбавил водой до той крепости, которая, по его мнению, подходила для серьезной беседы.

— «Вино раскрывает ум человека», — процитировал он, когда Дексипп, как младший среди асклепиадов, разнес наполненные до краев чаши, начав с Эмпедокла, и затем, по старинному обычаю, обойдя весь круг справа налево. Завязался веселый разговор.

Эмпедокл оказался блестящим собеседником, а Гиппократ и Сосандр соперничали друг с другом, выискивая все новые темы, рассказывая занимательные истории о городах и народах греческого мира. Эмпедокл сидел выпрямившись на краю своего ложа и с грустной улыбкой посматривал на молодых людей, которые в удобных позах полулежали на мягких подушках.

Сосандр произнес приветственную речь, восхваляя Эмпедокла. Тот ответил не менее любезно. Дексипп, которому Подалирий что-то шепнул на ухо, вышел в сад и вскоре вернулся с темно-зелеными ветками лавра. Свив из них венок, он почтительно возложил его на голову Эмпедокла. Затем Подалирий, который так сурово обошелся с Эмпедоклом при первой встрече, выпрямился во весь свой огромный рост и подошел к нему. Со смущенной улыбкой коснувшись венка, он сказал:

— Эмпедокл, ты заслужил этот венок своей замечательной жизнью и своим великим мужеством.

Эмпедокл ответил не сразу. Но на его красивом старом лице отразилось удовольствие, а седая борода еще больше задралась кверху.

— Венок! — воскликнул он. — Да, он подходит мне больше царского венца. Ведь венки носят боги. Когда я приезжаю в незнакомые города, люди бегут за мной, ожидая чудес. Я упиваюсь звучными фразами и отголосками собственного красноречия. Возможно, это покажется вам странным. Но ведь я не такой, как другие люди. В моей груди таятся смутные воспоминания, которые говорят мне, что некогда я был богом и снова стану им. Я мало сплю и много размышляю. Ко мне нисходят стихи, которые я должен дарить людям, и мысли о нескончаемом соперничестве между Любовью и Враждой во всем сущем.

Гиппократ слушал, улыбаясь и поглаживая свою черную бороду.

— Эмпедокл, — сказал он, — тебя заслуженно называют Великолепным, ибо великолепно твое видение мира и восприятие красоты. Но от медицины ты ушел очень далеко. А ведь когда-то ты был врачом, самым блестящим учеником прославленного Алкмеона. Ты строил предположения о назначении сердца и других органов тела. Но у тебя не хватало терпения проверять у постели больного, прав ты или нет. Ты предпочитал заниматься не телом человека, а всем сущим, не земной жизнью, а загробной, не разумом человека, а разумом бога. Из долин, где живут и трудятся остальные люди, ты поднялся на склоны Парнаса, где обитают Музы. Ты стал пастухом на этих горных склонах. Мысли и звучные фразы — вот твои овцы. Ты выпускаешь их на горные пастбища и не призываешь домой на ночь. И ты не можешь быть уверен, что все это — не пустые грезы. Тебе довольно видеть, что твои овцы красивы и несут на своих спинах лиловатые отблески пурпура, говорящие людям, чьи это овцы.

Асклепиады приподнялись на своих ложах и обменялись взглядами.

— Прекрасно! — воскликнул Эмпедокл. — Ты настоящий поэт, Гиппократ.

— Вовсе нет, хотя я и занимался риторикой под руководством Горгия, твоего знаменитого ученика. Я научился восхищаться твоими стихами и, мне кажется, я научился понимать твой язык.

— Я умею говорить и на языке маленьких детей, — засмеялся Эмпедокл, — а сегодня я научился молчать, пока мне не разрешат заговорить. Труднее ничего нельзя придумать, но согласись, что это мне удалось.

Гиппократ кивнул, и оба они рассмеялись. Затем Эмпедокл продолжал:

— Я могу быть чем угодно.

Это строфа одного из моих стихотворений. Как видишь, иногда я все-таки призываю своих овец домой.

— Да, — сказал Сосандр, — я знаю эти твои стихи и еще многие другие. Во Фракии тебя цитируют не реже, чем бессмертного Гомера, — это я сам слышал, когда был там. В тебе видят не столько врача, сколько поэта. И еще философа. А кем ты сам себя считаешь?

Эмпедокл бросил на асклепиадов внимательный взгляд из-под кустистых бровей, и в его глазах вспыхнул огонь. Пророческий — сказали бы одни; огонь безумия — сказали бы другие.

— Кто я такой? У меня нет ни названия, ни имени. Есть некоторая доля истины в картине, которую так искусно нарисовал Гиппократ. Но в ней многого не хватает. Да, я покинул больных на одре страдания, чтобы жить на склонах Парнаса. Там я слышу гармонии Муз. Оттуда гляжу я в долины жизни. Оттуда я вижу больше, чем это доступно простым людям. Вы, асклепиады, должны помнить: грезы могут заключать в себе больше истины, чем предметы, изучаемые врачами. Скоро я расскажу вам о таких грезах.

Он повернулся, чтобы посмотреть на Гиппократа, но это порывистое движение вырвало у него невольный стон. Он склонил голову, и борода его печально опустилась.

— Но теперь, гонимый страданиями, я сошел в долину. Спасите меня, если можете. Если же нет, помогите мне быстрее обрести грядущую жизнь. — Он взглянул на небо, уже расцвеченное закатными красками. — Я изгнанный бог, осужденный переходить от одной жизни к другой. В этой трагедии я — актер, а вы — хор. Моя роль окончена. Теперь решайте вы. Пусть хор провозгласит вечную истину.

Затем Эмпедокл с улыбкой повернулся к Гиппократу:

— Вкусная еда, сладкое вино, добрые друзья и беседа, которая навсегда останется в моей памяти. Благодарю тебя. Теперь же наступило время для музыки — прошу вас, дайте мне услышать, как звучит лира в руках асклепиадов. А я, если вы мне разрешите, отвечу вам своим стихотворением. Мои рабы-близнецы будут аккомпанировать мне на флейтах.

После музыки, завершившей беседу за чашей вина, они вышли в большой двор, и асклепиады заняли свои обычные места под платаном. По просьбе Гиппократа первым заговорил Сосандр. Эмпедокл внимательно слушал.

— Мне ли не знать, что такое больная спина, — сказал Сосандр. — Ведь именно по этой причине отец послал меня во Фракию лечиться у Геродика, а также учиться у него. Теперь благодаря гимнастике я здоров. Боль в спине можно облегчить, укрепляя мышцы и придавая телу более удобное положение. Когда же боль в спине сопровождается болью в ноге, ее можно исцелить, по-разному растягивая спину. Сам я считаю наилучшим способ, когда страдальца кладут на лестницу и крепко, хотя и бережно, привязывают за ноги к перекладине. Затем лестницу осторожно переворачивают и приставляют к стене, чтобы он повис вниз головой. Это самый надежный способ, так как боль в ноге вызывается давлением позвоночника, а растягивание снимает это давление.