Факел

— Ну, а где же, — раздался голос, — находится мозг?

Спрашивал Дексипп, самый младший из учеников — асклепиадов. Раскрасневшись от волнения, он всем телом подался вперед.

Гиппократ прижал руки к голове.

— Мозг находится вот здесь — от шеи до лба, под защитой костяного свода черепа.

Последовали новые вопросы, началось оживленное обсуждение, но тут практичный Подалирий спросил:

— А чем лечить этого чужестранца? Только тем, о чем ты уже говорил?

— Нет, — ответил Гиппократ. — Болезнь порождают естественные причины. Поэтому ее можно излечить — во всяком случае, иногда, — произведя перемены в теле и в том, что его окружает. Однако добиться излечения этого недуга очень трудно. Ведь мы еще слишком мало знаем о мозге.

Пиндар слушал молча. Он знал, что эта замечательная гипотеза о назначении мозга была плодом длительного размышления, выводом, к которому Гиппократ пришел постепенно, наблюдая различные эпилептические припадки и записывая свои наблюдения.

— Учитель, — сказал он. — Я запишу твои слова, а когда ты исправишь мою запись, я перенесу ее на папирус для наших дальнейших занятий.

Гиппократ ничего не ответил, но Сосандр сказал:

— Обязательно сделай так, Пиндар. У тебя хорошая память и светлый ум — ты сумеешь записать правильно.

Все это время Гиппократ стоял, чуть улыбаясь и не слушая их.

— Людям полезно знать, — продолжал он, словно его не перебивали, — что именно от мозга, и только от мозга, возникает у нас удовольствие, радость, смех и шутки, так же, как и печаль, тоска, скорбь и плач. Именно с его помощью мы мыслим, видим и распознаем постыдное и честное, худое и доброе, приятное и неприятное. От него мы безумствуем и сумасшествуем, и от него нам являются страхи и ужасы — одни ночью, другие днем; в нем причина бессонницы, тяжких ошибок, бесцельных тревог, рассеянности, необычных поступков. И все это случается у нас от мозга, когда он нездоров.

Глава VI Непокорная нимфа

— В эту ночь я исходила весь мир, ища жену, которая подошла бы моему сыну, — говорила Праксифея, провожая до двери собравшегося в ятрейон Гиппократа. — Какие сны я видела!

— Ты слишком уж много обо мне думаешь, матушка. До сих пор я отлично обходился без жены. Не говори со мной больше об этом. У меня и без того довольно забот. — С этими словами он вышел.

— Вернись, Гиппократ!

Когда сын с улыбкой снова приблизился к ней, она погрозила ему пальцем:

— На свете есть множество вещей, которые врачи или забывают, или так никогда и не узнают, особенно те, кто учит и пишет мудрые книги. Вот их жены многое могли бы написать в назидание потомству!

— Я подарю тебе мои камышовые перья, чернила и сколько угодно папируса, — со смехом ответил Гиппократ.

Праксифея многозначительно улыбнулась и переменила тему:

— Я никогда не расспрашиваю о больных, но мне хотелось бы знать, зачем к тебе вчера приходила Олимпия. Она мне никогда не нравилась. И она выбрала себе странного спутника, этого кулачного бойца Буто…

Гиппократ покачал головой и опять повернулся, собираясь уйти. Но в эту минуту с громким скрипом распахнулись ворота и во двор въехал верхом на муле посланец архонта Тимона. Спешившись, он протянул Гиппократу маленький свиток.

Праксифея, дожидаясь, когда ее сын кончит читать, поправляла сслыс косы, пенком уложенные вокруг головы.

— Передай архонту, — сказал Гиппократ посланцу, — что я приду, когда осмотрю всех больных.

Затем он повернулся к Праксифее.

— Архонт Тимон, — объяснил он, — приглашает меня к себе на виллу сегодня днем, и врач Эврифон также просит меня быть гостем на помолвке Дафны и Клеомеда. Он называет меня своим родичем — асклепиадом.

— Ах, вот почему Олимпия вчера приходила к тебе, — кивнула Праксифея. — Но ведь ты, кажется, говорил, что Дафна просила, чтобы ей позволили поближе познакомиться с ее будущим мужем, прежде чем будет составлена брачная запись?

— Да. Отец как будто обещал ей это и сказал даже, что никогда не выдаст ее замуж против воли.

— По-моему, Гиппократ, нелепое анатомическое описание наружности Дафны, которое я услышала от тебя вчера за обедом, не совсем отвечает истине: «мускулистая», «нормально развитая». Ужасно! Нет, ты просто не заслуживаешь хорошей жены. Однако, как ни отвратительно было твое описание, благодаря ему я все же сообразила, что уже видела ее вчера днем.

— Где же?

— Я ходила в храм Аполлона Врачевателя. Я молилась ему, чтобы он помог мне найти жену для моего сына. И вдруг прелестная девушка (я уверена, что это была Дафна) вошла в храм и остановилась перед статуей бога. Уходя, она улыбнулась мне. Есть вещи, которые мужчины понять не способны.

Гиппократ задумчиво посмотрел на мать.

— Как по-твоему, случается ли, что мужчине в голову приходит хоть одна мысль, не подсказанная женщиной?

— Очень редко, — улыбнулась она.

Когда Гиппократ поднялся на террасу виллы, он застал там Тимона и Эврифона, которые о чем-то увлеченно беседовали. Они приветливо поздоровались с ним. Низенький, толстый архонт рассказывал своему гостю историю виллы. Теперь он указал на кипарисовую рощу.

— Видишь вон ту дорожку, которая выходит из леса? Прежде она вела от храма Аполлона к развалинам на месте этой террасы. Когда я был молод, я часто охотился в этих местах и хорошо их знал. У этого ручья мы поили своих коней, а иногда привязывали их тут и отправлялись в лес пешком. Тогда в нем еще водились кабаны. Женившись, я купил землю на опушке леса и вырубил часть деревьев, чтобы построить виллу. О, это был огромный труд! Посмотри-ка на эту стену гигантских кипарисов — таких деревьев не найти на всем дорическом Востоке! На расчистку и постройку у меня ушло два года. И все же к тому времени, когда Клеомед научился ходить, мы переехали сюда. А потом, после рождения Пенелопы, мы срубили кипарисы, которые заслоняли склон холма и вид на море.

Несколько минут они любовались сбегающими вниз холмами и островами на горизонте, а потом Тимон сказал:

— Однако пойдемте к моей жене, она ждет нас вон там.

Олимпия и Пенелопа стояли на лужайке у конца террасы. Олимпия, надменная и красивая, одетая в оранжевый пеплос, казалась одного роста со своей дочерью, потому что по последней афинской моде была обута в сандалии на очень толстой пробковой подошве, благодаря которым стала выше чуть ли не на локоть.

Мужчины пошли к ним. На ходу Эврифон повернулся к Гиппократу, и его длинное худое лицо озарилось улыбкой, что случалось не часто.

— Я рад, что ты пришел. Когда Дафна станет жительницей Коса, мы с тобой, без сомнения, будем часто видеться.

— Да, вы оба всегда будете здесь желанными гостями, — вмешался Тимон, и Гиппократ улыбнулся ему в знак благодарности.

Олимпия смотрела, как они подходят. Ее муж что-то говорил, жестикулируя, словно выступал с речью перед большим собранием. Эврифон задумчиво слушал, по долголетней привычке к чтению сутуля узкие плечи. Гиппократ шел рядом с ними, наклонив голову набок, словно он вовсе и не слушал, а исподтишка наблюдал за ней. Что он скажет о Клеомеде? — подумала она. Сможет ли она с помощью этого врача вернуть себе былую власть над сыном? Она двинулась к ним навстречу.

— Хайрете,[4] — звучным голосом сказала она, и браслеты ее звенели, когда она по очереди обращалась к гостям.

— Хайре, — ответил ей каждый.

Они не обменялись поклонами. Это был обычай персидской монархии, а они жили в дни расцвета греческой демократии. Не обменялись они и рукопожатиями — люди пожимали друг другу руки только перед долгой разлукой или принося торжественную клятву.

К ним робко подошла Пенелопа, и Гиппократ заметил, что она уложила свои длинные черные косы вокруг головы. Когда она посмотрела на него, ее исхудалое лицо просияло улыбкой.

— Матушка позволила мне подождать, чтобы я могла поздороваться с тобой. Но теперь я должна уйти — мне пора заняться лечением. Я тороплюсь в твою палестру. — И, засмеявшись тихим смехом, она ушла — высокая, худая, милая полудевочка, полудевушка, вся в белом, словно бутон, который вот-вот готов распуститься.

4

Радуйтесь (греч.)