Четвёртый круг

Вошел и увидел звезды.

12. Последнее дело Шерлока Холмса

Пламя

Я уже поднялся по крутой лестнице из девятнадцати ступенек к комнате, в которой утром оставил Холмса, когда меня окликнула миссис Симпсон.

— Доктор Ватсон!

Она стояла у двери в столовую. Слабый свет раннего вечера, падающий на нее со спины через большие окна, обрисовывал ее полную фигуру. Лицо оставалось в тени, так что я не мог увидеть на нем подтверждение оттенку беспокойства, которое слышалось в ее голосе.

— Миссис Симпсон? — ответил я.

Хотя по стечению обстоятельств мы с хозяйкой Холмса давно знали друг друга и часто встречались, мы почти никогда не беседовали подолгу. Помимо неизбежных замечаний о погоде, наше общение сводилось в основном к ее рассказам о мелких расстройствах здоровья, сопровождающих каждого пожилого человека. Чаще всего миссис Симпсон жаловалась на ревматизм, все более осложняющий ее передвижения, однако в последнее время она не столько просила совета, как избавиться от этой боли — будто от нее вообще можно избавиться в этом влажном климате, — сколько окольными путями пыталась у меня выведать, не мешает ли это Холмсу.

Я ее успокаивал, утверждая, что Холмс, по всей вероятности, вообще этого не замечает, на что она лишь качала головой и бормотала, что «этот замечает все».

— Я думаю, мистер Холмс хочет побыть один, — сказала миссис Симпсон.

— О? — ответил я нерешительно, подняв взгляд.

Из-под двери комнаты струился оранжевый свет настольной лампы, хотя и не слышалось никаких звуков. Значит, сон, который я спровоцировал, продлился меньше, чем я представлял.

— Я отнесла ему обед, как вы мне велели, когда мне показалось, что он встал, но он закрылся изнутри и лишь сказал: «Позднее». Теперь все уже остыло. Я столько труда прикладываю, чтобы приготовить ему что-нибудь вкусное, а потом все пропадает. Морковка затвердела, да и яичница уже засохла. — Она остановилась ненадолго, словно смутившись, а потом добавила приглушенным, почти заговорщическим голосом: — Вы его друг и, кроме того, врач; вас он, может быть, послушает, если вы скажете, что он ведет все более неправильный образ жизни. Я попыталась обратить на это его внимание, но он не принимает всерьез мои советы. Его здоровье в конце концов будет подорвано, если он не будет регулярно питаться. Нужно придерживаться какого-то режима.

Я остановился, раздумывая, как поступить, а затем пришел к выводу, что будет лучше и мне удовлетворить желание Холмса остаться одному. Вероятно, обнадежил я себя, ему просто нужно больше времени, чем обычно, чтобы прийти в себя после того, что с ним было в последние двадцать четыре часа. Утром он выглядел крайне плохо, и хоть проспал некоторое время, прекращение действия наркотика, конечно, уменьшило ожидаемую бодрость.

Я двинулся вслед за миссис Симпсон в столовую. Лишь когда я вошел в большой зал, она начала зажигать светильники. Удивительно, как эта женщина любила сидеть в темноте. Когда Холмса не было дома, она почти не зажигала свет. Первое время темные окна заставляли меня сделать неверный вывод, что в доме никого нет, что несколько раз могло привести к серьезным неприятностям. К счастью, Холмс, который действительно ничего не упускал из виду, вскоре обратил мое внимание на эту необычную склонность миссис Симпсон. «Тьма снаружи, тьма внутри», — сказал он мне как-то, не потрудившись объяснить подробнее, что под этим подразумевал.

— Когда мистер Холмс проснулся? — спросил я.

— О, еще около четырех, думаю, — ответила миссис Симпсон. — Хотя, может, и раньше… не знаю. Во всяком случае, было около четырех, когда я услышала, как что-то тяжелое упало на пол. Наверное, какая-нибудь книга. Их сейчас наверху так много. — Она послала мне короткий укоризненный взгляд, а затем продолжила: — Я даже вздрогнула от этого удара. Похоже, нервы у меня стали совсем никуда. Ничего удивительного. Как вы думаете, стоит ли мне съездить куда-нибудь отдохнуть? На южных курортах сейчас довольно дешево, а морской воздух на меня всегда хорошо влиял. Не только на нервы, но и на ревматизм. А еще у меня последнее время что-то колет в пояснице.

Люди, похоже, не способны разговаривать с врачами о чем-нибудь другом, кроме своих болезней, и отличаются друг от друга лишь упорством, с которым придерживаются этой темы. А миссис Симпсон относилась к самым настойчивым с этой точки зрения.

— Приходил кто-нибудь за это время? — попытался я не слишком вежливо, но и без особой надежды сменить тему.

— Нет. Никто, за исключением почтальона. Он немного задержался, чтобы выпить чаю. Принес мне письмо от моей родственницы из Эссекса. С отцовской стороны. Не помню, рассказывала ли я вам о ней. Она немного старше меня. Бедная, ее мучит ишиас. Уже много лет. Что она только не пробовала — ничего не помогает. Она даже на континент ездила, к французским докторам, они ее мазали какой-то грязью… Только подумайте! Фу! Но после короткого облегчения боли вернулись. — Она замолчала на миг, многозначительно посмотрев на меня. — Что бы вы посоветовали против ишиаса, доктор Ватсон?

Я уже решил, что меня приперли к стенке и не остается ничего другого, как поневоле втянуться в эту медицинскую болтовню, чего я стараюсь избегать, когда само провидение пришло мне на помощь. Сверху донесся приглушенный звук, заставивший нас обоих молча поднять глаза к потолку.

Скрипка!

Я уже несколько лет не слышал, чтобы Холмс играл, будучи уверен, что он безнадежно забросил инструмент, которому был так предан в молодые годы. Тогда игра помогала ему расслабиться и сосредоточиться. Холмс утверждал, что под звуки скрипки его мозг работает лучше всего. Он был способен часами водить смычком по струнам, повторяя одну и ту же тему, от чего у меня, единственного, кто обладал привилегией слушать его, в конце концов начинала кружиться голова. Когда я теперь размышляю об этом, мне кажется, может быть, именно тоска, которую со временем все больше вызывала эта неумеренная страсть Холмса к однообразному музицированию, заставила меня наконец предложить ему некое более действенное и уж точно более тихое средство для самогипноза. Я ошибся только в том, что простодушно и абсолютно непрофессионально решил, — я всегда буду тем, кто определяет дозу…

Миссис Симпсон многозначительно посмотрела на меня.

— Что я вам говорила? — сказала она приглушенным голосом, словно не желая портить простую мелодию, доносящуюся сверху. — Он заболеет!

Должно быть, она прочитала смущение на моем лице, потому что тотчас принялась объяснять:

— Ну да! Когда господину ни с того ни с сего приходит в голову играть на скрипке, причем на голодный желудок, это ни о чем хорошем не говорит. Вы, конечно, читали об этом лавочнике из восточного Лондона, нормальном, в общем-то, человеке, который на старости лет вдруг начал рисовать, да с такой страстью, что забросил все остальное — работу, семью, дом, самого себя. Только закрывался в комнате и мазал полотно мрачными красками, а рисовал он всякие ужасы, чудовищ, привидения, Боже сохрани, а потом попытался подарить эти картины соседям, но никто, разумеется, брать не хотел, потому что кому нужно такое уродство. Это его вроде сильно задело, и он еще больше ушел в себя, вообще перестал выходить из комнаты. Говорят, из нее сильно воняло, что, кстати, неудивительно — и в конце концов его нашли мертвым. Он задохнулся, засунув кисть себе в глотку! Можете себе представить? Но это еще не все. Когда сделали вскрытие, у него нашли опухоль в мозгу. Огромную, с яблоко!

Она обозначила ладонями округлую фигуру, размерами скорее с небольшой арбуз, нежели с яблоко.

— Бедняга, — продолжила она. — Он, должно быть, мучился от страшной головной боли. Подумайте только: столь чуждый предмет в голове… — Она похлопала себя по темени, пригладив седоватые волосы, еще довольно густые, а затем последовало неизбежное: — Я тоже в последнее время чувствую здесь словно какое-то давление. Я думала, это от сквозняков, но слишком уж долго продолжается. Как думаете, не стоит ли мне сходить на осмотр? Я не говорю, конечно, что у меня обязательно что-то серьезное, но кто знает… на всякий случай… правда, я живу очень упорядоченно…