Четвёртый круг

— Всё в Стоунхендже связано с символом круга, начиная от циклического хронометра, который он, кроме всего прочего, собой представляет, и кончая самой формой этого мегалитического памятника.

— Знаю, я там был однажды, — заметил я самоуверенно.

Холмс посмотрел на меня взглядом, которым между собой обмениваются, наверное, лишь посвященные, и продолжил:

— Энциклопедия говорит о том, что идея круга лежала в основе представлений о мире у многих древних цивилизаций. Поселения ацтеков, например, были построены в виде ряда концентрических кругов, святилища первых жителей Японских островов имеют форму солнечного диска, который в системе их символов является главным. Даже совсем примитивные пещерные рисунки первых людей из экваториальной Африки содержат необычные круговые орнаменты. А как только мы переходим к историческим временам…

Однако я не дал ему возможности осуществить этот переход. Я улучил момент прервать его, когда он остановился, чтобы чуть передохнуть, — предмет изложения Холмса явно захватил, в таких случаях он всегда начинал говорить быстро, даже не договаривая слова, а это время от времени сбивало ему дыхание.

— Это все действительно очень интересно, Холмс, но я не вижу, какая тут связь с письмом Мориарти.

На секунду на лице Холмса отразилось недовольство, ведь я лишил его возможности поговорить подробно, к чему он, как и все несостоявшиеся рассказчики, очень был склонен, но голос его оказался неожиданно спокойным, когда он ответил:

— Я тоже не вижу, но какая-то связь должна существовать. Мориарти послал мне последний вызов из могилы, и глупо было бы ожидать, что мы без особого труда покончим с ним. Таким образом, нам предстоит, Ватсон, огромная работа, может быть — самая большая и тяжелая из всех, с которыми мы доселе сталкивались.

— Нам? — спросил я смущенно. — Не знаю, что бы я мог… Думаю, моя осведомленность о тайнах круга, мягко говоря, недостаточна…

— Не переживай, дружище, — ответил Холмс бодрым тоном. — Ты не останешься в стороне в расследовании этой величайшей загадки. Есть и для тебя задания, абсолютно соответствующие твоей скудной осведомленности.

Несколько секунд он рассеянно шарил в карманах, что-то выискивая. Наконец он нашел искомое, но не там, а на письменном столе, где оно и появилось на свет. Это был довольно длинный список книг, написанный его нервным, мелким почерком, с множеством пропущенных букв и сокращенных слов. Похоже, что, кроме меня, вряд ли кто-либо хоть как-то мог ориентироваться в этих иероглифах.

— Вот, — сказал он быстро. — Я тебя попрошу завтра, сразу после открытия, прийти в библиотеку Британского музея. Там ты найдешь мистера Дойля, управляющего. Он допускает исключения из правил, когда дело касается меня, и позволит вынести эти книги. С ними ты поспешишь сюда. У нас очень мало времени, Ватсон. Большие Часы стучат!

7. Матрас и страх

У нас теперь настоящий маскарад.

Тога предыдущего гостя ни в какое сравнение не идет с костюмом нового. Прошло добрых десять миллисекунд, прежде чем я нашла в исторических блоках памяти, что это такое. Фламандская дворянская одежда шестнадцатого века! Ни больше ни меньше!

Всё самое яркое и разукрашенное — полный контраст с хлопчатобумажными майками и бермудами Шри, и даже с буддистским одеянием, которое он теперь почти не надевает, хотя сам Будда пришел к нему в гости. У фламандца на голове — треугольная шляпа с какими-то ужасными перьями, направленными назад. Какую же это несчастную птицу ощипали, чтобы добыть такие перья? Джунгли кишат экзотическими птицами, но ни у одной я не видела столь яркого оперения.

Самая смешная часть одежды нового гостя находится ниже шляпы — немыслимо большой складчатый воротник, накрахмаленный, очень похожий на гипс, который в больницах накладывают при травме шеи. Из-за этого его голова как-то неестественно вздернута, придавая ему крайне надменный вид. Он должен чувствовать себя очень неуютно при здешней влажности и жаре, но ему все же не приходит в голову снять воротник. На какие только жертвы не идут мужчины, лишь бы только следовать моде…

И все остальное на нем кажется слишком тяжелым, громоздким. Прежде всего толстая льняная рубашка, вся какая-то волосатая и лохматая, без воротника; если под ней нет майки, то я вообще не понимаю, как он переносит сильный зуд, который эта рубашка должна вызывать. Меня просто бросает в дрожь, когда я думаю об этом. Поверх рубашки — суконный жилет, вышитый и украшенный, с множеством маленьких карманов, набитых всякой всячиной. Иногда он вынимает откуда-то бутылочку, откупоривает ее и нюхает содержимое; от этого он вздрагивает, явно испытывая удовольствие. Правда, с недавнего времени в нем заметно некоторое смущение, поскольку никто в храме, кроме него, этого не делает.

Поверх жилета на нем надет своеобразный длинный пиджак или короткое пальто темно-синего цвета из какой-то плотной ткани, может быть, из парчи, с обилием обтянутых тканью пуговиц и пышными буфами на рукавах. Он скроен так, чтобы подчеркивать талию, но это не слишком заметно, потому что его хозяин имеет лишних килограммов десять. По крайней мере по меркам нашего времени; кто знает, впрочем, что считалось нормальным в его столетии. (Ясно, что и он путешественник во времени, как и старый сицилиец, но мы договорились — никаких вопросов по этому поводу…)

А поверх всего — накидка или плащ с тускло-красной подкладкой, заляпанный по краям засохшей грязью. Поскольку у нас муссонные дожди закончились, это — воспоминание, захваченное им из своего мира и времени. Фламандец снимает плащ только по вечерам, перед тем как отправиться спать, и использует его в качестве одеяла.

Разумеется, я предложила ему нормальное постельное белье, но случилась неожиданная неприятность, и он теперь вообще не использует кровать. Решив, что ему, как усталому путнику — с учетом того, откуда он прибыл, — это понравится, я постелила для него любимый матрас Шри с вибраторами, которые колеблются в ритме, наиболее способствующем крепкому расслабленному сну, но он этого так сильно испугался, что вскочил как ошпаренный и в панике сбежал в един из пустых углов, абсолютно лишенный каких-либо технических приспособлений, где потом и ночевал.

Там он просто растянулся на голом полу и укрылся плащом. Первое время мне это было жутко неприятно — что я за хозяйка, коли у меня гости спят на полу? Но потом я перестала волноваться, потому что фламандцу это явно не мешало. Впрочем, и Шри, как глава семьи, мало обращал на это внимание. Наоборот, его очень позабавило, когда несчастный гость впал в панику из-за вибрирующего матраса: Шри вместе с Буддой, прижав ладони ко рту, выбежали из храма и буквально валялись от смеха. Ну как и полагается истинным поклонникам нирваны.

Со мной чуть не случилось то же, но по другому поводу. Когда я, опять-таки благодаря посредничеству ребенка, увидела нового гостя в первый раз на том месте, где все они возникали из ничего — на поляне перед храмом, — более всего, если не считать наряда, обращали на себя внимание его волосы. Волосы, которым позавидовала бы любая женщина. Длинные локоны серебристого цвета спускались ему на плечи, представляя собой роскошную гриву. Чтобы сделать такую прическу, нужно прежде всего иметь отличные волосы, а затем провести у парикмахера много часов. Такие волосы отпущены Богом немногим счастливицам, и величайшая несправедливость, что ими может похвастаться мужчина.

Между тем после первой ночи, проведенной в храме, всего одного взгляда было достаточно, чтобы понять — с прической у него что-то не в порядке. Ну ладно, никто не выглядит великолепно до утреннего туалета. Волосы у него, правда, не утратили свою прекрасную волнистость, но располагались они на голове как-то… неестественно… набекрень.

И тут до меня дошло!

Боже, как могла я быть такой глупой? Ну конечно! Человек носит парик! Меня охватило сильное желание расхохотаться. Это иногда со мной случается. Похоже, таким образом я сбрасываю напряжение, накопившееся во мне, необузданным, почти что истерическим смехом, который явно действует на нервы, Шри, что меня заставляет смеяться еще сильнее, а это его еще больше нервирует, так что в конце концов возникает настоящая обратная связь, которую порой довольно тяжело разорвать.