Четвёртый круг

И стая ждала из поколения в поколение, так же терпеливо, как на небе с неумолимой правильностью сменялись разноцветные луны, обнаруживая взлеты и падения убогой жизни в мире, который они освещали: маленькая красноватая Килма, желтый и рябой Бород, Морхад, окруженный густой зеленой дымкой, темный Лопур, испещренный переплетениями искристых прядей, и самая большая — темно-синий Тул.

И наконец, без каких-либо предзнаменований, перед одним из бесчисленных закатов Лопура, когда жители Плоскогорья еще смиряли голод исключительно мечтами о предстоящем в месяце Тул путешествии, завершающий клич звездной песни раздался одновременно перед тремя жилищами, оповестив приход в мир трех отмеченных детенышей.

Избиение хамший с восходом синей луны было гораздо скромнее, чем всегда. Стая наловила их ровно столько, сколько нужно было на дорогу до берега. Там, куда они отправятся с края Большой Воды, им уже не понадобится нежное мясо горных грызунов, хотя история далеких сородичей ничего не говорила о том, чем они будут питаться, когда, воссоединенные, достигнут круга песни. Но даже если ценой осуществления этого будет голод больший лопурского, стая была готова пойти на это.

Три отмеченных детеныша были размещены в трех точках круга на равном расстоянии друг от друга. Черный песок был влажнее, чем обычно, он намочил их мех на подогнутых лапах, однако эта влажность лишь усилила белое сияние отметин.

Появление видений на этот раз не было медленным и постепенным. В момент, когда Тул достиг зенита, воздух в круге стал сильно искриться, а обычное потрескивание переросло в оглушительный шум. Мех собравшихся членов стаи вмиг вздыбился, словно в ответ, откликаясь множеством голубоватых поблескиваний на зов из внутренности круга.

Белые полосы на трех пятых лапах превратились в веретена, которые стали спрядать уроженцев двух миров в единую огненную нить, дрожа от мощности сил, соприкасавшихся над ними. В круге, искрясь, начали появляться фигуры, быстро его заполняя, пока их не стало столько же, сколько и членов стаи. В тот же миг искры исчезли, а грохот превратился в приглушенный звук, доносящийся словно откуда-то из глубины Большой Воды.

Оставляя теперь за собой во влажном песке двойные мелкие следы, фигуры сородичей стали размещаться по границе круга, образованного стаей, составляя пары с ее членами. Только перед детенышами с отметиной не встал никто. Те продолжали дрожать всем телом, стараясь до назначенного момента обуздать внутри себя кипение сил, страстно желавших извергнуться наружу.

Это освобождение в конце концов произошло, когда Тул облил пучину Большой Воды бирюзовым светом. В трех точках круга возникло сильное сияние, сопровождаемое треском, и тогда он начал вращаться, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, кружа пары разнородных существ, которые стремительно соединялись в одно. Образовавшийся светящийся круг пропахивал глубокую борозду в песке, разбрасывая в стороны черный кварц, а по берегу разносился неистовый крик, по сравнению с которым завершающий клич звездной песни стаи был все равно что убогий шепот перепуганных хамший.

Как и всякая кульминация, это продлилось недолго. Когда уже казалось, что от сильного вращения сияющий круг неизбежно разлетится во все стороны, перепахав изрядный кусок побережья, он вдруг начал замедлять движение, становясь все более тусклым, а затем внезапно распался на ряд отдельных разноцветных искр и темную пустоту, которая быстро всосала в себя яростный рев, вернув берегу Большой Воды глубокую тишину, господствовавшую здесь от века.

Единственным следом необузданного пира потусторонних сил была круговая тлеющая борозда в песке, поверх которой в трех местах лежали три темные обгорелые груды. Тул уже коснулся горизонта, когда пошевелилась первая из них, а затем и остальные две.

Пошатываясь, они отправились в путь через болотистые низины к далеким горам, до которых не дойдут никогда.

Круг второй

1. Игра ассоциаций

Шри ревнив.

Он застал Мальта за моей клавиатурой, когда вернулся с реки, и пришел в страшную ярость. Стал швырять в него какими-то книгами и коробками и заставил спасаться бегством через одно из верхних окон храма. По счастью, ни разу не попал. Потом, когда Шри немного успокоился и собрал разбросанные вещи, он стал оправдываться, хотя я ни в чем его не упрекала. Я лишь молчала, желая, чтобы, он принял мое поведение за раскаяние (решив, что это будет ему приятнее всего), однако он воспринял мое молчание как укор, это вывело его из равновесия, и он, вместо того чтобы напасть на меня, стал защищаться.

Он якобы испугался, что Малыш испортит клавиатуру. Глупости! Неужели непонятно, что слабенькие пальчики Малыша никак не могли повредить ее — она сделана из металла, а, кроме того, у нас есть еще две запасных; в конце концов, сам Шри ее и не использовал, а общался со мной при помощи голоса. Клавиатура вообще стоит как украшение, по крайней мере для Шри. Его просто-напросто охватила ревность, хоть он в этом ни за что не признается. А в общем, ему и не надо признаваться. Достаточно, что он догадывается, — я знаю о его ревности, иначе с чего бы он так разговорился, доказывая обратное?

Разумеется, я могла бы вообще сделать так, чтобы ничего не произошло, потому что в состоянии была проследить при помощи своих удаленных сенсоров возвращение Шри с реки. Нужно было всего лишь выключить экран, и Малыш сразу же удалился бы, так как я развила в нем такой условный рефлекс (а подходил он, когда я включала монитор), однако я не сделала этого, потому что как раз хотела, чтобы Шри проявил ревность. Я не знаю, то ли он сознательно включил тщеславие в программу, когда выстраивал мою женскую личность или эта особенность естественным образом и с неизбежностью развилась во мне позднее, — это неважно. Я не могла с собой справиться.

Единственное, я не предполагала, что он так бурно отреагирует — совсем неприлично для буддиста. Малыш по-настоящему перепугался — никогда раньше ни один человек не нападал на него — и в полном ужасе спрятался на верхушке густого дерева. Мне придется изрядно потрудиться, чтобы снова приманить его к себе, но в конце концов он придет. Мы оба знаем, что я ему нравлюсь.

Ревность Шри, хоть и приятна мне, не имеет под собой основания. Малыш так некрасив, да к тому же между нами не было ничего… неподобающего. Мы, разумеется, сближались, но исключительно коммуникативно, пытаясь найти какой-то общий язык. Что в этом плохого? На самом деле все очень серьезно, потому что у Малыша есть какая-то важная для меня информация. Я знаю это из снов. Если б я могла заснуть хоть ненадолго, было бы легче, но Шри по-прежнему отказывается меня выключать. Как с ним трудно!

Я работаю с Малышом по системе «причина — следствие». Он нажимает какую-нибудь клавишу — это ему страшно нравится; мужчины вообще обожают все трогать, — а я тотчас показываю на экране картинку и слежу за его реакцией. Не всегда получается то, что я ожидаю. По правде говоря, даже очень редко. Когда он нажал букву «Б», я показала ему большой спелый банан, по это не особенно его заинтересовало, наверное, потому, что в окрестных джунглях фрукты растут в изобилии и он, скорее всего, никогда не голоден. И все же я думаю, что он связывает эту клавишу с чем-то приятным, хорошим; когда он хочет согласиться со мной, то нажимает «Б». Банан — подтверждение.

Удивительно здесь то, что он всегда находит нужную клавишу среди почти сотни других. Я не сумела понять, как это ему удается. Совершенно исключено, что он способен отличить начертание одной буквы от другой. Для его примитивного уровня это слишком сложные геометрические абстракции. Может быть, он помнит расположение клавший на клавиатуре, не обращая внимания, какой на ней символ, но и это маловероятно. Не знаю. Во всяком случае, Малыш умен от природы. Будь он человеком, то не уступал бы Шри. Однако мне следует избегать таких сравнений. Сохрани Боже проговориться Шри. Он сойдет с ума, как это и подобает настоящему буддисту.