Страница 64 из 130
Однако по мере упрочения позиций СССР на советско-германском фронте, возрастания его роли на международной арене правительство СССР стало требовать выполнения Японией своих обязательств. В июне 1943 г. японскому послу в СССР Н. Сато была вручена памятная записка, в которой говорилось: «Советское правительство считает необходимым настаивать на выполнении японским правительством всех обязательств, вытекающих из пакта о нейтралитете».
В стремлении не допустить выхода СССР из договора о нейтралитете 19 июня 1943 г. координационный совет правительства и императорской ставки принял принципиальное решение о ликвидации концессий. Однако вместе с официальным сообщением об этом советскому правительству японская сторона выдвинула ряд условий, включая компенсацию за неиспользованное время эксплуатации концессий до 1970 г. Более того, Япония потребовала поставлять ей в течение десяти лет ежегодно по 200 тыс. тонн нефти и по 100 тыс. тонн угля[453]. Фактически японцы хотели получать нефти в два раза больше, чем сами ежегодно добывали на Северном Сахалине.
Переговоры шли медленно и продолжались до марта 1944 г. Однако было очевидно, что японское правительство не желает ухудшения отношений с СССР и сознательно первоначально завысило свои условия, с тем чтобы затем, отказавшись от них, представить достигнутые договоренности как «жест доброй воли» в адрес СССР. Стремление продемонстрировать «дружелюбие» Советскому Союзу было связано с опасениями японского правительства о возможных договоренностях союзников в Тегеране. Хотя японцы едва ли могли знать о данном в Тегеране обещании Сталина выступить против Японии после победы над Германией, подозрения на этот счет в Токио существовали.
Во время состоявшейся 2 февраля 1944 г. беседы с послом США Гарриманом Сталин отмечал, что «японцы очень перепуганы, они очень беспокоятся за будущее». Он говорил: «Мы имеем с японцами договор о нейтралитете, который был заключен около трех лет тому назад. Этот договор был опубликован. Но кроме этого договора состоялся обмен письмами, которые японцы просили нас не публиковать. В этих письмах шла речь о том, что японцы обязуются отказаться до окончания срока от своих концессий на Сахалине: от угольной и от нефтяной.. Нас особенно интересуют нефтяные концессии, так как на Сахалине много нефти. При обмене письмами японцы обязались отказаться от концессий в течение шести месяцев, то есть до октября 1941 г. Но они этого не сделали до настоящего времени, несмотря на то, что мы несколько раз ставили перед ними этот вопрос. А теперь японцы сами обратились к нам и говорят, что они хотели бы урегулировать это дело».
Гарриман заметил, что это очень хорошее известие.
Сталин продолжал: «Наши люди, имеющие дело с японцами, сообщают, что японцы всячески стараются расположить нас в их пользу. Японцы идут на большие уступки, и поэтому не исключено, что по вопросу о концессиях скоро будет заключен договор.
Другой случай был во время приема в Токио по случаю Нового года. Мы не имеем в Японии военного атташе; там имеются лишь некоторые сотрудники аппарата военного атташе. И вот на этом приеме к одному нашему подполковнику подошел начальник генерального штаба японской армии Сугияма. Сугияма был, очевидно, навеселе и стал говорить этому подполковнику, что он не дипломат и что он хочет поговорить с ним откровенно. Сугияма сказал, что немцы для него никакого значения не имеют, что договор между Японией и Германией – пустая бумажка. При этом Сугияма спросил, может ли он поехать в Москву, чтобы встретиться со Сталиным… Мы, конечно, ничего не ответили и не собираемся ничего отвечать японцам. Но сам факт обращения Сугияма к какому-то подполковнику характерен. Это значит, что японцы боятся…»[454]
30 марта был подписан протокол о передаче Советскому Союзу японских нефтяной и угольной концессий на Северном Сахалине. Советская сторона обязалась выплатить в качестве компенсации 5 млн рублей и после окончания войны ежегодно экспортировать в Японию по 50 тыс. тонн нефти. Одновременно был подписан протокол о сохранении в силе еще на пятилетний срок рыболовной конвенции 1928 г. В этом протоколе в значительной степени были закреплены положения, которые СССР отстаивал в ходе рыболовных переговоров[455].
В день заключения соглашений с японцами посол США был проинформирован о том, что теперь сахалинскую нефть Япония сможет получать лишь «после войны», а рыболовная конвенция заключена с выгодными для советской стороны изменениями условий.
В США в целом положительно отреагировали на советско-японские договоренности, расценив их как «показатель определенной победы Советского Союза». Вместе с тем в американских правительственных кругах мнения разделились. Большинство склонялось к тому, что заключение соглашения о ликвидации концессий является положительным явлением, во-первых, потому, что Япония лишилась сахалинского источника нефти, во-вторых, потому, что оно являлось показателем ослабления Японии. Другие же считали, что потеря сахалинской нефти для Японии не имеет существенного значения. Между тем факт заключения соглашений рассматривался как свидетельство того, что СССР и Япония могут находить общий язык при решении спорных вопросов. Последней точки зрения, сообщал посол Громыко, придерживаются многие в госдепартаменте[456].
Антисоветски настроенные чиновники госдепартамента втайне не одобряли курс Рузвельта на сближение с Советским Союзом и нередко пытались саботировать выполнение тех или иных решений, в частности по американским поставкам в СССР. Однако решающая роль в выработке политики в отношении СССР принадлежала не им, а военным.
Несмотря на то, что обещание Сталина в Тегеране было сделано в общей форме и он уклонился от обсуждения конкретной координации будущих совместных операций на Дальнем Востоке, командование вооруженных сил США со всей серьезностью восприняло слова советского лидера. Заявление Сталина имело далеко идущие последствия. Достаточно сказать, что с учетом советской позиции значительные коррективы были внесены в военные планы США и Великобритании. Перспектива участия СССР в войне с Японией создавала для США принципиально новую ситуацию. О том, насколько для США было важно участие СССР в войне, свидетельствует документ, составленный американцами перед Тегеранской конференцией. В нем отмечалось: «…Наиболее важным фактором, с которым должны считаться США в своих отношениях с Россией, является война на Тихом океане. Если Россия будет союзником в войне против Японии, война может быть закончена значительно быстрее и с меньшими людскими и материальными потерями. Если же войну на Тихом океане придется вести при недружественной или отрицательной позиции России, трудности неимоверно возрастут и операции могут оказаться бесплодными»[457]. Как отмечал американский историк М. Мэтлофф, заявление Сталина на Тегеранской конференции «наилучшим путем решало эту проблему и снимало столь беспокоивший Рузвельта и Маршалла вопрос»[458].
Черчилль признавал, что согласие Советского Союза вступить в войну против Японии меняло обстановку на Дальнем Востоке и запланированные ранее операции в Юго-Восточной Азии в значительной степени потеряли свою ценность. Отказавшись от широкомасштабного наступления американо-английских войск в Юго-Восточной Азии, западные союзники в дальнейшем стратегическом планировании исходили из того, что СССР возьмет на свои плечи разгром японских войск на материке, а США и Великобритания будут действовать в основном силами военно-морского флота и военной авиации. Было принято решение о том, что «основные усилия против Японии должны быть предприняты на Тихом океане»[459] , а не на материке.
453
Там же. С. 169–170.
454
Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., 1984. Т. 2. С. 20–21.
455
Подробнее см.: Внешняя политика СССР. Сборник документов. Т. V (июнь 1941 – сентябрь 1945). М., 1947. С. 364–365, 366–369.
456
Советско-американские отношения… Т. 2. С. 78.
457
История второй мировой войны 1939–1945. М., 1977. Т. 8. С. 34.
458
Мэтлофф М. От Касабланки до «Оверлорда» / Пер. с англ. М., 1964. С. 425.
459
FRUS. The Conferences at Cairo and Tehran. 1943. P. 766.