Страница 25 из 42
Первым делом оперативный уполномоченный решил съездить к председателю сельсовета Данченко.
…Степан Павлович удивился, увидев входившего к нему в кабинет Тасымбетова. «Опять что-нибудь стряслось, — подумал он. — Просто так из милиции не приезжают».
Тасымбетов, поняв его мысли, улыбнулся:
— По пути мы… Решили проведать, справиться о здоровье. Ну как тут у вас, все тихо?
Данченко, скрыв свою минутную растерянность, бодрым голосом произнес:
— Да, тихо. После того случая, когда нашли человека в овраге, никаких происшествий…
— А я к вам опять по этому же делу, — сказал Тасымбетов.
— Что? Не нашли убийц?
— Пока нет, — Тасымбетов снял фуражку, взъерошил иссиня-черные волосы. — По всем данным, преступник должен быть рядом. Возможно, он в том отделении совхоза, что расположен в пяти километрах от оврага.
— Знаю, знаю, — подхватил председатель сельсовета. — Есть там одна семья. На подозрение наводит. Двое молодчиков живут при маме — тунеядцы. Нигде не работают, не учатся. Мать, правда, за мужа пенсию получает, продукты на базар в город возит.
— Как ее фамилия?
— Мажитова Фарзана.
— У меня еще один вопрос. Тот старик, что уехал в Уфу или в Куйбышев, до сих пор никому не пишет?
— Нет, не пишет.
— Кто у него дом купил?
— Соловьевы. Из Сарканда приехали. Большая семья. Все в совхозе работают. Люди порядочные.
Машины мчатся по пыльной дороге. Степь, степь — куда ни глянь. Впереди показались домики поселка. Это отделение совхоза.
У Соловьевых дома никого, кроме девушки лет пятнадцати, младшей дочери. Девушка пригласила Тасымбетова в комнату.
Старик, который продал им дом? Нет, она ничего о нем не знает. Приехали они сюда зимой, неделю жили вместе со стариком. Он собирался к своей внучке, в село под Куйбышевом.
Как он одевался? На нем, кажется, была черная рубаха, штаны серые, ватник, подшитые валенки и шапка из кроличьего меха.
Что? Подпоясывал ли он ремнем рубаху? Да, подпоясывал, она помнит. Ремень был широкий, с тяжелой медной бляхой.
— Вот этот? — Тасымбетов вытащил из кармана найденный на дне оврага ремень.
— Как будто этот, — сказала девушка. — Ну да, этот. Только он почему-то поломался…
Тасымбетов стал расспрашивать, у кого бывал старик, кто приходил к нему.
Девушка вспоминала… Заходили все — поселок небольшой, расспрашивали, куда уезжает и за сколько продал дом.
Сам он ни к кому не ходил. Только вот Мажитовы перед отъездом пригласили его выпить с ними. У старшего сына — его зовут Шамиль — отмечали день рождения. В тот же день старик и уехал.
«Мажитовы, — подумал Тасымбетов. — И на мешке стояла буква «М». Неужели случайное совпадение?»
Первое, что бросилось в глаза в квартире Мажитовых, это какая-то суетливость, бестолковость, словно люди жили здесь одним днем. Везде валялись обрывки бумаг.
Фарзана, пожилая женщина, сразу ушла в соседнюю комнату. Тасымбетов только и успел рассмотреть ее черные глаза. В них застыл испуг… Из-под белой шелковой шали с длинными кистями выбилась седая прядь волос, которую Фарзана торопливо спрятала. Оба сына были дома, первый, семнадцатилетний Шамиль, что-то мастерил на столе. Увидев незнакомых людей, только кивнул головой. Второй — Михаил — хотел показаться вежливым, попросил Тасымбетова пройти в комнату, пододвинул стул. Глаза его напоминали глаза матери — стремительным был бег этих черных угольков. «Здесь не все ладно», — подумал Тасымбетов, приглашая сесть старшину и понятых.
— Так с чего начнем? — обратился он ко всем.
Никто не ответил. Понятые потупились. Тасымбетов и сам чувствовал себя как-то скованно. Из этого состояния его вывел голос старшины.
— С чего, говорите, начинать? Да вот с этой комнаты.
Обыск в комнатах ничего не дал. И только когда Мухамеджанов открыл чулан, в глаза бросился большой мешок, до отказа набитый разной рухлядью. Старшина повернул его. На другой стороне мешка химическим карандашом была тщательно нарисована буква «М».
— Все мешки метите? — спросил у Шамиля Тасымбетов.
— Все, — последовал угрюмый ответ. — А что?
— Пока ничего.
Вытряхнув содержимое, Тасымбетов передал мешок старшине.
— Для экспертизы.
Потом долго ходил по кухне, внимательно рассматривая пол. В щели между досками набилась грязь. Тасымбетов зачем-то тронул ее и вдруг попросил у Шамиля топор. Тот, недоуменно пожав плечами, вышел в сени и вскоре вернулся с тяжелым колуном. Тасымбетов вставил его острие в щель и выковырнул грязь. Затем вытащил чистый носовой платок и завернул в него извлеченные комочки. «Зачем он это делает?» — терялся в догадках старшина и вдруг понял: тоже для экспертизы! Если убийство произошло на кухне, значит, в пазах должна остаться кровь.
Неожиданно в комнату ворвалась Фарзана, обняла Шамиля и громко закричала:
— Пощадите его! Прошу как мать! Это я виновата! Я… Я подговорила его убить… Только я…
Она упала на пол, стала исступленно биться затылком о доски.
Кажется, можно ставить точку. Преступник найден, сознался во всем. В день отъезда Мажитовы пригласили старика в гости. Выпили. Осторожно выведали у него, когда он едет, берет ли деньги с собой… И когда узнали, что старик уезжает сегодня и с деньгами, предложили проводить. («Мало ли что может случиться, пока сядете в вагон!» — сказал тогда Шамиль). Старик ушел к себе, потом вернулся с небольшим дорожным чемоданчиком… Здесь, на кухне, и совершилось преступление.
ВЛАДИМИР ГОЛОЛОБОВ
ТРЕХЦВЕТНЫЙ ФОНАРИК
Лунный свет заливает Кокчетав. Точно серебряная фольга, поблескивает снег на ветвях дубов…
Тихо в заснувшем городе. Изредка промчится машина, свет фар полоснет по заиндевевшим заборам, прошуршат шины, продребезжит плохо прикрытая дверца — и опять нахлынет дремотная тишина.
В этой тишине — в который раз — вспомнит свою жизнь Василий Михайлович Ожерельцев, сторож магазина тканей. Кутаясь в тулуп, старик пройдется по тротуару с ружьем за плечом, или прислонится к сторожевой будке, закурит и вспомнит себя то молодым парнем на сенокосе в деревне, то колхозным конюхом, купающим в летний полдень лошадей. То как в прошлом году ездил с внуком к себе на родину и рвал там во ржи васильки… В тот год он и поступил сторожем в этот магазин, получил ружье и трехцветный фонарик служебного пользования. Однако ни фонарик, ни ружье ему ни разу не пригодились: магазин на Центральной улице, рядом перекресток дорог, всю ночь горят лампы на столбах, светло. Притом по соседству продовольственный магазин, там тоже сторож, так что беспокоиться не приходится: кто посмеет лезть в магазин, расположенный в центре города?
И снова видит себя Василий Михайлович на сенокосе. Ах, как он косил! Самые дюжие мужики признавали его превосходство. Коса в его руках была как игрушка. Взмах — и ложится с мягким хрустом ровно подрезанная трава. Еще взмах… Еще… Ряд у него получался всегда аккуратный. А однажды он наткнулся на гадюку, но не сробел и пошел на нее с косой…
Но что это? Кто-то не спеша идет к нему. Не один — трое. В тишине громко скрипит под ногами снег. «Не спится людям! А времени часа три, пожалуй, вон уж где луна-то!» Он хотел сказать этим трем мужчинам, что шляться в такой поздний час по крайней мере опасно, что пора бы домой, на боковую. И в этот миг первый мужчина, неуловимо быстро взмахнув рукой, ударил его по виску чем-то холодным, металлическим.
Позвать на помощь Василий Михайлович не успел: бандиты заткнули ему рот кляпом и, связав руки веревкой, толкнули в сторожевую будку, закрыли дверь. Потом он услышал легкий звон стекла и понял: трое неизвестных полезли в магазин через окно. «Ах, сволочи!» — разозлился Василий Михайлович и неуклюже заворочался в будке, стараясь высвободить руки. Но они были связаны крепко. Открылась дверь. Василий Михайлович увидел руку. Она сжимала какой-то черный предмет. Короткий взмах — и точно острый свет больно полоснул по глазам…