Подорожники

– Виталий Костин здесь живет, – спросила Галина, глядя в жёлтое лицо.

– Виталя, – оскалился в кривогубой гримасе мужчина. – Виталя хочет кушать. Виталя лубит кохфеты, – человек плохо выговаривал слова. Она попятилась от наезжающей коляски. Поскользнулась.

– Я – Галя. Ты помнишь меня? На пароходе …

Он вдруг встал. Его лицо, искажённое болью, стало ещё страшней. Рубцы шрамов покраснели. Сделав шаг, грохнулся на грязный пол. Он бился, извиваясь, как рыба, выброшенная на берег, издавая вопли и стоны. Галя хотела выскочить, но не успела. Вошла седая и неопрятная Нина Трофимовна с ведром воды. Вдвоём они перенесли тяжелое тело на кровать. Размазывая кровь по лицу, мужчина бормотал что-то жуткое и бессвязное.

– Я вам писала, что не следует приезжать. …Что случилось? …Сообщили, что сорвался откуда-то во время тренировки. Врач наш сказал, что его оперировали после ранений осколками гранаты. Он теперь как ребёнок. Ест всё подряд. Сердобольные соседи приносят водку, когда я на работе. Хлеб прячу. Найдёт, съест две булки враз. Галя, нельзя жить прошлым. Он долго вас помнил. Просил писать письма. Почти ничего не видит и плохо слышит. Долго обманывала его. Уже забыл вас.

Мужчина на кровати принялся вставать, цепляясь за коврик.

– Его нужно срочно привязать, испуганно проговорила женщина. – Начнёт всё крушить.

– Мама, это моя Галя пришла. Это она. Я чувствую. Пусти меня, – хрипя и дёргаясь, говорил по слогам Виталий. – Га-ля, я луб-лу ти-бя.

– Бабушка, тебе лук в глазки попал? – щебетала Раечка, видя, как бабушка приложила к глазам полотенце.

– Нет. Не лук.

ТАКИЕ ДЕЛА

Каждый палисадник на нашей улице Октябрьской приобрёл свой особенный цвет, так как листья тополей окрасились в желтые тона, а листья клёнов – в красноватые. Остатки цветов не играют праздничными красками, лишь мальвы за редкими оградами сигналят как светофоры на длинных стеблях розовыми, белыми, красными и бордовыми фонариками. Промелькнуло бабье лето, зарядили дожди – хмурые, надоедливые, ленивые. Они застелили проезжую часть улицы лужами, сбили с веток почернелые листья, заставили потемнеть тесовые ворота, заборы и прочие ограды. Покрасили стены белёных домов оттенками плесени, а яркие расписные наличники, словно выцвели, став тусклыми и хмурыми. Высокие креозотовые столбы на железобетонных ногах, шагающие вдоль левой стороны улицы, кажется, согнулись под неимоверной тяжестью проводов, стонут и кряхтят, словно жалуются на свою судьбину.

Лохмотья дымных облаков, приплывших со стороны бора, натолкнулись на пики антенн, на рогатые вершины тополей, повисли над улицей грязными комьями. Утки и гуси с шумом плещутся в лужах, ломая отражения клубящихся низких туч.

Из переулка в улицу неспешно вкатилась телега. Желтая солома, на которой сидит понуренная фигура возницы в зимней шапке и штопаной телогрейке, казалось, отбрасывает под колёса мягкий цыплячий свет. Лошадь по очереди переставляет ноги, и телега катится, оставляя на мокром песке и шоколадной грязи вилючие ленты следов колёс. Распущенные наушники шапки мужчины раскачиваются, словно крылья вороны, собирающейся взлететь с кучи шлака у недостроенного дома. Лица возчика не видно. Оно сливается с цветом телогрейки, прячется в тени старой шапки. Руки мужчина упрятал подмышки, вожжи придавил коленом – вся его сухонькая фигурка напоминает крючковатый припозднившийся огуречишко.

Вот лошадь вошла в залитый грязью ухаб. Зашлепали копыта, начали отваливаться чёрные ломти с колёс. Фигура человека не пошевелилась, не подобрала вожжи, не подняла головы. Подходя к магазину лошадь, пошла тише, а потом встала, опустив голову. Последний раз качнулись наушники шапки. Возница медленно сполз на землю, покинув телегу, переступил затёкшими короткими ногами, разминаясь, поднёс к своему скучному зеленоватому щетинистому лицу дрожащую ладонь, на которой, как в гнездышке лежала сложенная бумажная денежка, именуемая купюрой. Осторожно передвигая кривоватые ноги в новых кирзовых сапогах, мужчина брёл к крыльцу магазина. У металлической решетки, о которую соскабливают грязь с обуви, замер, посмотрел на осколки разбитой бутылки, тяжело вздохнул. Преодолев последнюю ступеньку, мужчина замер, отдыхая, оглянулся на стоящую лошадь, на двух белых куриц с красными вислыми гребнями и чернильными пятнами на спинах, с заинтересованными появившейся лошадью, от которой может отвалиться корм. Мужчина тронул скучную ручку двери, с которой здороваются все входящие в магазин, потянул дверь к себе, в образовавшуюся щель просунул сначала один сапог, потом втолкнул голову и протащил остатки тела.

У прилавка мужчина остановился, принялся отсутствующими мутными глазами смотреть на витрину. Он никого не замечал, потому что ему было некогда заниматься пустяками – у него была цель.

– Витёк, что-то ты быстро? – вопросил один мужчина, прилаживающий насос к пивной бочке. Вошедший нехорошо скривился, и его плечи поднялись к ушам.

– Что и эту? – удивился второй мужчина, неестественно блестя глазами. В ответ раздалось невнятное бормотание. Продавец – дородная очаровательная блондинка, сошедшая с картины Кустодиева, – приняла деньги, отсчитала сдачу и подала бутылку водки. Вдруг рядом возник мужчина, который занимался добычей пива из пустой бочки.

– Ну и как ты умудрился? – спросил он.

– А вот так, – вздохнул обладатель бутылки, определяя покупку в глубину за полу телогрейки.

– День у тебя сегодня. Две полулитры кобелю под хвост. Поди, ждут на бригаде?

– Ну, – ответил мужчина по имени Витёк, продолжая что-то делать у себя за пазухой. Вдруг раздался стеклянный шлепок, и в магазине запахло спиртным напитком. Мужчина нагнулся – у прилавка в прозрачной лужице лежали осколки. Он медленно выпрямился, вытянул воздух носом и тяжело выдохнул ртом.

– Куда же ты суёшь? В телогрейках нет карманов внутри. Никогда не было! – вскричала продавец, сочувственно размахивая руками.

Мужчина с блестящими умными глазами, молча полез в карман, вынул записную книжку, аккуратно освободил обложку, добыл десять рублей, которые прятал от самого себя.

– Оля, дай ему бутылку. Так и умереть можно с горя. – Сказал, приближаясь к Витьку. Расстегнув остальные пуговицы, осмотрел сиреневую пижаму, потом старенькие латанные солдатские бриджи. – У тебя, что и карманов нет?

– В штормовке сыновней были летом карманы. Стало холодно. Жена велела надеть куфайку. Вот и не стало карманов.

Мужчина вытащил ремень из брюк, подвязал им Витька, проверив, как застегнулась пряжка, определил бутылку за пазуху. Полураскрыв рот, продавец следила за мужчинами. Осчастливленный Витёк, пошел к телеге. Дверь за ним нежно скрипнула, нехотя вытолкнув покупателя на крыльцо. Тугую пружину поставили к зиме.

Когда человек влезал на средство передвижения, ремень, державший полы телогрейки, лопнул и, сверкнув донышком, бутылка ударилась о металлический обод колеса, разлетелась брызгами и кусками стекла. Возница замер, забыв перенести вторую ногу в телегу. Его круглые маленькие глаза внимательно смотрели на бутылочное горлышко, запечатанное белой фольгой, которую уже никто не будет срывать. Лошадь, почувствовав запах спиртного, стриганула ушами, оттопырив куцый хвост, отхваченный почти под самый корень по случаю изготовления модного дамского шиньона, мягко и смачно зашлёпала на землю. Курицы с чернильными пятнами на спинах метнулись от магазинной завалины под ноги лошади. Мужчина перенёс ногу на солому, оглянулся, желая увидеть свидетелей свершившегося события, но улица по-прежнему оставалась безлюдной. Сорвавшийся с ветки тяжелый последний тополиный лист ударил Витька в согнутую спину и горчичником остался между лопаток.

Тихо катилась телега, стянутые одними проводами столбы, как бурлаки дружно тянули из тумана невидимую баржу. Молодой гусак, решивший показать свою удаль перед гусынями, метнулся к телеге раскрыв в шипении клюв, но выскочившая из-под калитки собачонка, лаем заставила его остановиться и повернуть назад. Вышедшие из магазина мужчины с канистрами, увидели лопнувший ремень, запечатанное бутылочное горлышко, принялись кричать вслед Витьку, мотая руками и поднимая вверх капроновые канистры – им удалось нацедить пива.