Месть за обман

Сергей достал из рюкзака нивелирную трубку, принялся обозревать вершины гор, в распадках которых всё ещё полёживали языки и ленты снега. Через минуту Крохин расстался со своим прибором дальнего видения. Желающих узнать, как приблизится город, если взглянуть на него через стёкла, оказалось много. Однако вещицу вернули хозяину быстро.

– Надо на голову становиться, – сказал с сожалением Поморцев. – Приближает хорошо.

– Нужно призму, – проговорил Дуднев. – Давай, Серый, быстрее.

Мальчишки приотстали и закурили. Иван терпеливо глотал дым, но, сморщившись, передал окурок. Физорг курил по-настоящему, взатяг, но тоже бросил, увидев ребят.

– Нужно было с фильтром взять.

– Привыкнем, – вздохнул Сергей. – Это сначала противно. Начинать всегда тяжело.

– Но ещё тяжелее будет бросать, – кивнул Стасик Дуднев, плюя в сторону. Приотставшая Орлова вдруг строго сказала:

– Крохин, ты и так маленький. Брось, а то не вырастешь. Твои пионеры увидят, что скажут?

– Прямо, как мама родная. Бросаю. Иван, ты покури за меня. Ты дак вырос.

– Дай мне, – подошёл Юра Волков. – Узнаю, как это отец курит. Не мёд… Кому?

Курильщиков приметил староста. Важно погрозил невзрачным пальчиком. Сегодня почти весь класс собрался. Дуднев пообещал показать, где цветут жарки. Группировки объединились, пока ехали в трамвае. Обсуждали поведение удивительных героев из недавнего фильма «Гусарская баллада». Заговорили о мальчике-певце из Италии – Робертино Лоретти. Сергей подарил девочкам четыре переснятых из журнала «Кругозор» фотографии юного солиста. Как они счастливо требовали ещё. Поклонниц оказалось много, а карточек мало. Крохину пришлось пообещать отпечатать ещё десяток. Умненькие девочки решили соединить свои капиталы и всучили Сергею небольшую сумму на фотоматериалы.

– Мальчики, дайте попробовать, – подкатилась колобком Женечка Живкова. Мне можно. У меня тётя курит.

– Вы, как дети, – подошел, загадочно улыбаясь симпатичными губами, Дуднев. – Договорились? До восемнадцати в рот не брать. …Я – не указ. Но здоровье. – Стасик отобрал у Женьки окурок, глубоко затянулся, бросил сигарету. – Какую дрянь вы, дорогая моя, курите. Чтобы я не видел сегодня ни у кого что-то подобное. Живкова, ну, а ещё комсомолка, – подражая Рудину, говорил физорг.

– Мне тоже нужно попробовать. Что я рыжая? У тёти не спросишь?

– Стасик, какой пример показываешь? – ухмыльнулся бледным лицом Рудин. – Не ожидал. Поставлю вопрос на собрании. …Шучу. Что ты сразу сердишься? Девочки, как куклы помадой нагубастились. Не на уроках. Таня Мурашкина? Кто так брови подводит? А с глазами, что сделала Овечкина? Наташка не накрасилась. … Пошутить нельзя. А вам нужно так себя уродовать? Вы и так красивые.

– Валя, ты ноги мылил долго, когда свои брюки натягивал? Вроде не стиляга, – загорячилась Аня Овечкина. Девочки одобрительно зашумели, перебивая возгласы мальчишек, которым не особо понравился макияж соклассниц.

Глава вторая.

Шумная ватага обходила сопку. Редкая березовая рощица, пахнущая угольным шлаком и гниющим навозом, встретила школьников трепетом шёлковых листочков-недомерков. Кучки, вытаявшего домашнего мусора, говорили о странной любви к природе. Мальчики с необъяснимой охотничьей страстью, рвали свежие стебли подснежников и неловко, с напряжёнными лицами, подавали девочкам. Иван заметил за драным резиновым сапогом светло-пепельный цветок. Не успел сделать и двух шагов, как длинноногий Поморцев опередил его. Юрик Волков сорвал десяток бело-синих и фиолетовых цветов. Он быстро подошёл к звеньевой Орловой. Девушка стояла у искорёженного остова кузова «Запорожца» и смотрела на висящую, на дереве бутылку. Берёзовый сок её наполнил до половины. Волков не успел преподнести ей букет, как она строго сказала:

– Не люблю умирающих цветов, – её светло-синие прищуренные неприятные глаза стали темнеть. – Не рвите цветы. – Юра замер в стеснительном ожидании. Проходившая Женя Живкова вдруг весело сказала:

– А подари мне, Юра. Я очень люблю цветы. Мне ещё никто не дарил такие букеты. Спасибо. Ты первый. Тебя никогда не забуду. Я вас всех не забуду!!!

– У тебя этих букетов будет сто. Каждый день. Ты станешь известной певицей. Мы будем ужасно гордиться тобой. Станем рассказывать детям, какая ты была добрая и красивая. – Стасик взобрался на остатки автомобиля, начал отвязывать бутылку. – Голос у тебя – будь здоров. Ты сама, как огонёк.

Женя смущённо смотрела на Дуднева, на Волкова. Стасик налил в раскладной стаканчик сок. Выпил. Предложил Евгении. Подошла Ерёменко с большим букетом.

– Кем я стану? – склонила головку Наташа, пряча лицо в холодных цветах.

– Ты? – Дуднев окинул светло-карими глазами изящную фигурку в лыжном костюме оранжевого цвета.

– Ты станешь музыкантом, как Александра Пахмутова, – сказал Сергей Крохин и, опустив глаза, наклонился за причудливой корягой.

– Не прав, ты Серый, Наташа будет самой заботливой мамой. Моя мама могла бы балериной стать, но родился брат, потом я…

– Не выйду замуж никогда, – сказала, смеясь ровными зубами, Наташа. На её щеках вдруг заалели пунцовые маки, будто бы её вызвали к доске.

Приглушив транзисторный приёмник на тонком ремешке, подошёл Рудин. К физоргу заторопились девочки.

– Погадай мне. Кем я буду.

Дуднев взял тонкую кисть старосты, задумался, придав загорелому лицу выражение глубокой задумчивости. Вдруг тяжело вздохнул, нахмурился, подражая кому-то.

– С тобой всё просто. Будешь генералом. Окончишь академию. Получишь звезду Героя. Будет за что. Чего мне врать? …Но я никем не буду. Папа меня видит общественным деятелем, но моя жизнь будет яркой и простой. Стану путешественником. …Ну, есть разряды, какие-то достижения, но спорт не для меня.

Стасик был недалёк от истины. Рудин получит высокую правительственную награду в области космической техники. Наталье сделают операцию на сердце в Америке. Замуж она выйдет, уехав в Киев. Дуднев защитит кандидатскую по истории. Мы встретимся в Санкт-Петербурге.

– Ты тренируешь сборную вашего двора. Твоя команда заняла по футболу первое место по городу и по области. Писали в газете «Металлист»- сказала неуверенно Танечка Мурашкина.

– И в «Родном крае». Я сама читала, – горделиво произнесла Аня Овечкина. – Всем показывала вырезку. Мы гордимся, что учимся в классе с таким известным человеком. У тебя взрослые разряды по лёгкой атлетике. Ты побеждал на областных олимпиадах по физике.

– Это случайно, – сказал смущённо Дуднев. – Вот Иван – это да. Его стихи публикуют в газете. Это что-то значит.

– И фотки, – сказала Инна Колесникова. – Я видела. Стихотворение под фоткой зимой запомнила. «Вчера было тепло. Сегодня иней украсил ветки, провода. Мой город стал, как ты красивым. Счастливыми будьте, люди, всегда».

– Это не мои, – растерянно проговорил Бабкин. – Какой-то однофамилец. Честно. У меня и по литературе круглая тройка. Какие стихи?

– Не стесняйся. Чего ты боишься? Не хочешь выделяться? А кто к новому году нарисовал в актовом зале панно на всю стену? – приблизилась Женя Живкова. – Когда мы моем с тобой пол в классе, ты насвистываешь мне мелодии арий, чтобы я отгадывала. Ты знаешь оперы и оперетты. Ты знаешь все новые популярные песни. Чего боишься и прячешься, как ёжик в клубок? Вы с Сергеем тратите много времени, занимаясь со своими пионерами. А нам это не надо. Мы думаем о себе. У вас какой-то свой язык, вы придумывает шифры. Я тоже читала рассказ «Пляшущие человечки». Шифров никаких не придумала.

Подростки посмотрели друг на друга, молча пошли к манящим сопкам…

Глава третья

– Они какие-то странные. Даже танцевать не хотят учиться, – сказала Аня Овечкина. – Но их таскали к директору. Они на школьной линейке протестовали против стиляжничества. А нам всеравно. Мы только болтаем. Спаянные стесняются, но не боятся сказать то, что думают. Ты, Женька, говоришь, что Иван застенчивый, а только он сказал на уроке, что коммунизма не будет. Может быть, так считают и другие, но молчат. Зачем высовываться?