Неоконченный пасьянс

— Нету у меня обыкновения к мужчинам ходить, не таковская я. — ответила женщина и Гаевский почему — то нисколько ей не поверил. — Но где Влас обретается знаю: в доме Мухортина в Столярном. Его там каженная собака знает, Влас — то ведь мужик шебутной, сами, поди, знаете…

— Это точно. — согласился Гаевский. — Влас — он такой. У Мухортина, значит, говоришь?… А как тебя — то звать, милая?

— Матрёна я.

— А налей — ка, Матрёна, мне чашечку горячего шоколаду, — попросил Гаевский. — И дай что — нибудь вкусное голодному мужчине. Есть у тебя что — нибудь эдакое для меня?

— Для голодных мужчин, особенно когда они такие обходительные, как вы, барин, у нас завсегда что — нибудь найдётся. Хотите горячую свежую булочку с маком? Наш Пётр мака не жалеет, кладёт в палец толщиною, вкуснота — а… Иль, может, чего другого хотите?

Она качнула головою в чепце в сторону застеклённой витрины, заполненной разного рода кондитерскими вкусностями, но Гаевский даже глазами не повёл в ту сторону.

— И булочку вкусную хочу и «чего другого» для голодных мужчин тоже хочу, — с улыбкой ответил он, развлекаясь двусмысленностью беседы.

— Это чего же, например? — кондитерша сделала наивно — изумлённые глаза; она, похоже, тоже развлекалась пикантным разговором. — Что могут желать голодные мужчины?

— А вот, скажем… — Гаевский на секунду задумался. — Скажем, погулять вместе?

— Можно и погулять, — согласилась Матрёна. — Говорят, цирк — шапито хороший на гастроль приехал. У Нарвских ворот стоит. Представления каженный день даёт.

— Прекрасно, можно цирк — шапито посмотреть, — моментально согласился Гаевский. — Скажи мне, Матрёна, как ты работаешь, и мы с тобою выберем время для похода в цирк.

Менее чем за минуту сыщик назначил кондитерше свидание и, расположившись за столиком в углу, с аппетитом съел роскошную, почти на фунт весом, булочку с маком и выпил какао. Матрёна, обслуживая покупателей, заговорщецки поглядывала в сторону Гаевского, а тот ей всякий раз подмигивал, чем, видимо, чрезвычайно забавлял женщину. Из кондитерской сыщик вышел чрезвычайно довольный результатами своего визита. «Агафон будет ржать как кирасиркий жеребец, когда узнает, что у меня назначено любовное свидание в цирке — шапито», — подумал Гаевский и от души расхохотался.

Столярный переулок, расположенный на противоположной стороне Екатерингофского канала, был известным в округе «питейным местом». Был он коротеньким, всего в несколько домов по каждой стороне, но в каждом из них помещалось по одному, а то и по два питейных заведения: рюмочные, чайные, портерные, винные погребки, а то и просто распивочные под безыскусным названием «Водка».

По пути Гаевский завернул в полицейский участок, располагавшийся в угловом доме при входе в Столярный. Там, представившись, он взял в поддержку себе квартального надзирателя и его помощника. В таком усиленном составе группа направилась в дом Мухортина — закопченый клоповник в самом конце Столярного.

Квартиру Власа Дмитриева полицейские нашли быстро, собственно, они её и не искали — домовой дворник показал дорогу и сопроводил до порога. Влас снимал комнату в довольно большой и грязной квартире первого этажа. Он оказался дома и встретил незваных гостей без удивления и очень спокойной, видать, выдержанный был человек. Это был кряжистый мужчина лет тридцати, из тех, о ком в России говорят «ладно скроен, крепко сшит». Бледное лицо с синими кругами под глазами выдавало в нём давнего жителя Петербурга. Судя по всему, он собирался в баню: на столе лежал развязанный узелок с бельем, а в руках он держал бритву и зеркальце в дешёвой плетёной ивовой рамке. На вошедших полицейских взглянул мрачно, исподлобья.

— Ты Влас Дмитриев будешь? — осведомился у него Гаевский.

— Ну, я. А что надо — ть?

— Бритву положи — ка на стол, а сам стань вон туда. — Владислав указал ему на противоположный угол комнаты.

Влас подчинился приказу, ничем не выразив недовольства или недоумения.

— Скажи — ка, братец, ты знаком с горничной Надеждой Толпыгиной? — поинтересовался Гаевский.

— Ну, знаком.

— Тогда собирайся. Поедешь с нами.

— Куда это?! — вскинулся Дмитриев.

— Куда я скажу.

— По — человечески сказать можете?

Вопрос прозвучал резонно. В конце — концов, любой человек имеет право знать, куда его собирается доставить полиция.

— В Сыскную поедем, — ответил Гаевский. — На Гороховую, значит.

— Да что случилось?! За что меня? — удивился он.

— Много текста, Влас, — остановил его Гаевский. — Там всё узнаешь. Лучше скажи, кем она тебе доводится?

— Толпыгина, что ль? Н — ну… — протянул, смущаясь, Влас. — Полюбовница она моя.

— Что ж, хорошо, — удовлетворённо сказал Гаевский. Подойдя к столу, он принялся перебирать сложенные там вещи: чистые портянки, простыня, пара чистого исподнего белья, кусок мыла. Ничего особенного, человек собрался в баню.

— Что «хорошо»? — не понял Влас.

— Хорошо, что врать не стал, — пояснил сыскной агент. — А где грязное белье держишь?

Дмитриев ничего не ответил, но это и не требовалось — Гаевский сам увидел плетёный из лозы короб в углу. Подойдя к нему, он откинул крышку и стал ворошить содержимое.

— Зачем это? Что вы делаете? Это что, обыск в моём жилище? на каком основании? — занервничал Влас. — У вас смотровой ордер или как это там именуется? За подписью прокурора.

— Во время расследования дела по горячим следам следственные действия полиция может проводить без постановления прокурора. — спокойно пояснил Гаевский. — На это отводится двадцать четыре часа с момента открытия факта преступления. Так что закона я не нарушаю, не кипятись. Никто тебя ни в чём запутывать не собирается, не беспокойся, кому ты нужен? Нам просто надо разобраться…

— О каком преступлении вы говорите?

— Поедешь с нами и узнаешь, — закончив осмотр вещей в коробе, Гаевский повернулся к Дмитриеву. — Но это явно не всё бельё. Где ещё?

— Вон ещё в мешке под лавкой. Приготовил прачке снести, — буркнул Влас.

В полной тишине Гаевский осмотрел вещи из указанного мешка. Затем методично осмотрел сундук с вещами Дмитриева и переворошил его кровать на самодельном лежаке, сколоченном из нетёсанных досок. Сыскной агент не обнаружил никакой одежды или обуви с подозрительными пятнами, ничего такого, что хотя бы каким — то образом могло связать Дмитриева с убийством Толпыгиной. Влас Дмитриев, насупившись, всё это время просидел на табурете в углу. Он понял, что спорить и доказывать что — то сейчас бесполезно, поэтому молчал и раздражённо сопел.

— Ладно, с этим всё понятно, — подвёл итог своим розыскам Гаевский. — Покажи — ка руки!

Повинуясь приказу, Влас вытянул перед собой обе руки, а Владислав, перевернув их ладонями вверх, внимательно оглядел кожу. Никаких подозрительных повреждений — царапин или порезов — на руках не было. Сыскной агент составил уже вполне определённое мнение о возможной виновности этого человека; теперь подобное мнение должен был составить начальник Сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин.

3

Утро двадцать пятого апреля 1888 года выдалось очень солнечным и тихим. День обещал быть очень тёплым, по — настоящему весенним. С ярким озорным солнцем вмиг повеселели фасады домов, заблестели уже везде намытые окна, умиротворённо заулыбались прохожие, ещё накануне такие мрачные и раздражённые, а воробьи — так те просто сошли с ума. Птицы рядами рассаживались на чугунном ограждении набережных, подоконниках, откосах карнизов и крышах — словом везде, где был металл, быстро нагревавшийся на солнце. Растопырив крылья и толкаясь, они гомонили без умолку, по — своему приветствуя солнышко и настоящее весеннее тепло.

Иван Дмитриевич Путилин приехал на службу во власти какого — то смутного беспокойства, которое он при всём желании пока никак не мог чётко сформулировать. Что — то ускользающее беспокоило его в связи с имевшим место накануне убийством в квартире Александры Васильевны Барклай. Само по себе убийство горничной, при всей его необузданной жестокости, кровавости и кажущейся нелогичности не было таким уж выходящим из ряда вон событием. Погибшая не была ни особой царской крови, ни купцом — миллионщиком, ни иностранным посланником, в конце концов. В свою многолетнюю бытность начальником петербургской сыскной полиции — почитай аж с 1866 г.! — Путилин сталкивался с гораздо более шумными и «опасными для карьеры», как принято было их называть, преступлениями. В расследовании таковых малейшая оплошность, невнимание или нерадение могли стоить должности, а то и самой свободы. Всякий раз Иван Дмитриевич Путилин с честью выходил из самых безвыходных, патовых, неразрешимых ситуаций. Потому и дослужился до действительного тайного советника и награждён был практически всеми отечественными и многими европейскими орденами. Да и дворянство, кстати, тоже за службу получил, ведь вышел — то он из податного сословия!