Страница 72 из 77
«Красную лошадь» мы потом видели на многих токийских улицах — почти у каждой бензозаправочной колонки. Это эмблема американской нефтяной компании. И скачет, скачет, подминая материки, беспощадный заокеанский Зевс. Его топот мы слышали во многих местах, в том числе на одном из приемов.
Нас принимал министр Мики — уже немолодой, с усиками, в очках. На обеденном столе возвышалась ракета изо льда. Тут же имитированная гора Фудзияма. Рядом в обрамлении синих камней всевозможные яства. Хозяин был щедр. И не случайно: кроме советского космонавта он принимал своих коллег. Собрались здесь ученые знаменитости и представители деловых кругов. Последних, видимо, было больше, чем первых.
После официальных приветствий в зале воцарилась непринужденная обстановка. Гости группировались, заводили разговоры, вокруг стоял неумолчный гул.
Подходит руководитель научно-исследовательского института авиационной техники Наканиси. Раскланиваясь, он благодарит русских за то, что они первыми пробили путь в космос. Тут же, между прочим, замечает:
— Не мешало бы сообща двигаться дальше.
Идет обмен визитками. Подвижный старичок протягивает цепкую ладонь: узнаем — это один из организаторов японской промышленной выставки в Москве. Ему 75 лет. Но в энтузиазме он не уступит молодому. У него столько заманчивых прожектов. К Юрию обращается специалист по космической связи:
— Недавно был у вас, в Советском Союзе. Посетил пять заводов, два университета. Нам не грех кое-чему у вас поучиться.
Люди подходят и подходят. Жмут Юрию руку. Кто-то предлагает:
— Хочу с вами трудиться в науке для мира.
— Для мира готов работать, — с ходу соглашается Юрий, — день и ночь.
В разговор включается директор научно-исследовательского института по металлургии:
— Как дела в космосе?
— Как дела в металлургии? — в свою очередь интересуется космонавт.
Тот охотно делится своими заботами:
— Бьемся над проблемой использования титана и алюминия для создания жаропрочного корпуса ракеты.
— Понимаю. Я ведь тоже был металлургом.
— О, коллега! — восклицает ученый.
Но это была лишь увертюра к деловому разговору, который начал видный японский специалист по радиоэлектронике. Осведомившись у Гагарина, какое применение находит электроника на космическом корабле, он сказал:
— У нас эта отрасль сильно развита. Делайте нам заказы.
Кто-то из наших знатоков деловых контактов ставит вопрос ребром:
— Хорошо, мы сделаем заказы. А выполните их?..
Наступает слишком долгая пауза. Вздохнув, японец морщится:
— Мы готовы. Но…
Да, японские промышленники готовы с нами торговать, иметь самые деловые отношения. Но… видимо, тут оставил свой след заморский огненный конь. Он перебежал дорогу, подобно черной кошке, и для кое-кого его след стал запретным кордоном.
Полвека назад, в необычно спокойный февральский день, с площади военного городка Ионоги поднялся в воздух первый в Японии самолет. Он достиг высоты… 70 метров. Скорость — 54 километра в час. Прошел расстояние в три с лишним километра. Тогдашние газеты с восторгом возвещали: «Полет совершен! Большой успех! Успех! Успех!»
Что ж, по тому времени это была действительно сенсация. И японцы по достоинству чтят того, кто первый из них оторвался от земли. Имя его Токугава. Очень, очень хотелось токийцам представить своего героя-пилота советскому космонавту. Но капитан Токугава был болен, да, видимо, и старость не пустила за порог. Операторы телестудий проявили изобретательность. Они побывали у Токугавы дома, засняли его, записали речь. И вот в студийном зале, куда пригласили нас на очередную телепередачу, звучит голос старика Токугавы. Он обращается к Юрию Гагарину:
— Очень доволен, что вы первый в мире облетели нашу землю. Сожалею, что не могу лично вас встретить и поприветствовать. Давайте жить, как добрые соседи…
К Юрию подходит пожилая женщина в темном кимоно — супруга капитана Токугавы. Она преподносит советскому космонавту необычный подарок — макет старого самолета, на котором совершил первый полет ее муж. Гагарин сердечно благодарит за исторический сувенир и тут же приводит интересную деталь:
— Создатель первого в мире самолета русский офицер Александр Можайский тоже был вашим гостем. Во время стоянки его корабля в бухте Симодо он написал вот эту картину. — Юрий дарит исторический рисунок семье Токугавы. — Так что у нас с вами давние связи. Я согласен: нам надо дружить, как добрым соседям. Ведь говорят, встарь между нашими рыбаками была хорошая искренняя дружба. Когда японских тружеников моря заставала непогода вблизи русских берегов, они сходили на нашу землю. Для них построили специальные домики, в которых японцы жили до тех пор, пока не утихнет море. Точно такие же домики стояли на японском берегу. В них жили забедовавшие русские мореходы…
Круг знакомых Гагарина расширялся с каждым днем. Нас пригласил создатель японской ракеты профессор Итогава.
Гостей провели в типично японский особняк — с легкой, крутой крышей, которая может имитировать шум дождя, с циновками, с маленькими столиками. Обедали, сидя на подушках, поджав под себя ноги. Перед гостями на коленях стояли гейши и старательно дирижировали сервисом. Основным прибором на столе была хаси — палочка для еды. И как-то не гармонировала древняя национальная обстановка дома с ультрасовременной темой разговора. Наш космонавт и японский ученый говорили о ракетах и невесомости, о космическом топливе и метеоритах. И только в конце беседы профессор поинтересовался:
— Если бы у вас родился сын, что бы вы ему завещали?
— Первое — чтобы он трудился для народа. Второе — чтобы был честным. Третье — чтобы он был настоящим коммунистом.
Профессор молчит. Кто его знает, о чем он думает. Но после паузы вновь заговорил о своей ракете. Юрий, искусно орудуя палочкой, ест рис и комментирует:
— Самое лучшее оружие — вот это, хаси. «Машина» безобиднейшая… А вообще, если потребуется, я готов лететь на любой машине, в том числе на вашей ракете, господин профессор. Лишь бы она шла к мирной цели.
В Хиросиме и Нагасаки нам не довелось побывать. Но их тень незримо лежит на всех японских островах. В отеле «Империал» нам, советским журналистам, довелось проводить пресс-конференцию. Поднимается маленький, худой мужчина. Говорит торопливо, едва поспевая за мыслями:
— Я родом из Нагасаки. Там пострадало много моих друзей. Я знаком с больными. Им трудно работать. Постоянная тяжесть в теле. У моего приятеля недавно умер от белокровия брат. Его бомба лишь осветила, и он не знал, что в нем поселилась смерть. У нас, в Нагасаки, много красивых девушек. Почти каждая в гейши годится. Но они уже обречены на смерть. И в Нагасаки и в Хиросиме есть единственные в мире больницы для «атомных» больных. Если зайдете туда, поймете…
Он говорил об этом в те дни, когда американцы экспериментировали свое сатанинское оружие на острове Рождества. Нельзя было не понять смятения тех, на чьей земле уже сделал свое страшное дело стронций-90. Девушка из Нагасаки по имени Нагата Хисако, которой коснулся расщепленный атом, потеряла дар речи. Ее считали безнадежной больной. Девушку привезли в Советский Союз. За ее жизнь и здоровье боролись наши врачи. И они победили недуг. Она стала говорить. А вскоре вернулась на родину. 25 мая, когда Юрий Гагарин находился в Японии, у Нагаты был радостный, счастливый день — она выходила замуж.
В Японии часто идут дожди. Они всегда стучались добрым вестником в фанзу рисовода. А сейчас он боится частых дождей: нередко они бывают радиоактивными. Островитяне заботливо напоминали нам, что надо обязательно носить зонты, которые тут стали первейшей необходимостью.
Покидая Саппоро, мы ехали на аэродром, чтобы оттуда лететь в Токио. Вдоль дороги навстречу нам бежали молодые бамбуковые деревья, мелькали зеленые китайские сосны, завьюженные лепестками яблони, замшелые крыши крестьянских ути, озера рисовых полей. Женщины стояли по колени в воде и высаживали рассаду.