Царская экспертиза

— У меня, братец, строгое приказание: как приедешь, немедля везти тебя к Александре Егоровне. Мне за тебя досталось, — похохатывая, говорил Сергей, обнимая брата, — наша Дульцинея шибко обиделась, что ты сорвался в Питер, не сказав ей ни слова, не простившись.

— Даже так? То есть я как бы сделался обязан уведомлять её о своих намерениях… А ведь я ей говорил, что должен буду поехать в Питер, просто не сказал, когда именно.

Сергей посмотрел на Алексея уже без усмешки, внимательно.

— Вижу, что — то случилось в столице? Настроение… какое — то не то…

— Всё расскажу. Чуть позже. Вот пойдем купаться…

Спустя пару часов братья сидели на мягкой травке у воды, на их любимом донском берегу, где над водой простёрла свои сучковатые ветви старая ива. Вода мягко накатывала на песчаную отмель, шевеля мелкие камушки и поднимая песчинки. На неё можно было смотреть бесконечно, и эта ритмичность навевали состояние умиротворения и отрешённости. Вот только настроение у Алексея было весьма далёким от благостного. Он подробно рассказал старшему брату о поездке и признался в своих крепнущих подозрениях.

— Мне вполне по силам устроить для Александры Егоровы красивую комбинацию по покупке земли с дисконтом. Но для этого я должен быть уверен в её человеческих качествах.

— Не вижу связи одного с другим, объясни, — попросил Сергей.

— Объясню на примере. Скажем, шесть лет назад некий князь решил взять в нашем «Обществе» кредит под залог имения. Имение большое, окультуренное, там и запруда с зеркальным карпом, там и строевого леса двадцать тысяч десятин, и пасеки, и прекрасный дом, да не один, другими словами, чёрта лысого разве что нет. Всё это богатство оценивается нашими специалистами, скажем, в четыреста тысяч. Князь получает кредит на сорок процентов от оценочной стоимости, то есть сто шестьдесят тысяч со сроком погашения через шесть лет. Процент для нас неважен, поскольку князь в пух и прах проигрывает деньги в Ницце и возвращать деньги не собирается, о чём за полгода официально нас уведомляет. Итак, в распоряжении «Общества» оказывается прекрасный надел, который пойдёт на торги для погашения возникшей со стороны князя задолженности. Перед его постановкой на продажу на место выезжает представитель «Общества» для того, чтобы оценить нынешнее состояние заложенного имения. И тут начинается самое интересное…

— Я слушаю, продолжай.

— Этот представитель может формально подтвердить оценку шестилетней давности. А может написать, что за прошедшие годы дамба пришла в негодность и запруда спущена, никакого зеркального карпа нет и в помине. Разрушение запруды привело к заболочиванию обеих берегов реки и выключению из землепользования, скажем, четырёхсот десятин пойменной земли. А может и восьмисот. Княжеские хоромы обветшали, к жилью непригодны и требуют ремонта. Строевой лес вообще порубили окрестные мужики, так сказать, поворовали, да пожгли, подлецы, и теперь его там не двадцать тысяч десятин, а хорошо если двенадцать осталось. Короче, надо пересмотреть оценку в сторону понижения. И возникает тот самый дисконт, который сможет поймать новый владелец этого поместья. Если дисконт двенадцать процентов, то от четырёхсот тысяч это составит сколько?.. Правильно, сорок восемь тысяч рублей, но ведь можно написать и двадцать процентов, и двадцать пять. Все в нашем «Обществе» прекрасно понимают, что означает подобная переоценка, но закрывают глаза, поскольку с таких операций каждое ответственное лицо что — то получает. И должен сказать, что члены нашего Правления постоянно проводят такие сделки.

— Так что именно смущает тебя в случае с Александрой Егоровной?

— У человека, купившего землю с большим дисконтом, в силу понятных причин возникает соблазн быстро её перепродать, так сказать, пуститься в банальную спекуляцию. А делать этого нельзя. Просто в силу разумной осторожности, дабы не привлекать к себе внимания новых соседей, предводителя местного дворянства, Земельного комитета. Опыт подсказывает, что всегда найдётся масса желающих раздуть кадило и спросить: как это господину Такому — Сякому удалось купить задёшево и продать задорого? Нельзя привлекать к себе внимание. Для этого надо быть уверенным в клиенте.

— Что ж, — Сергей пожал плечами. — Ты знаешь, о чём говоришь. Я тебе тут не советчик.

— Я не стану организовывать сделку для Александры Максименко до тех пор, пока твёрдо не буду знать, что же на самом деле происходит в её голове. Мне совершенно непонятно чем она руководствуется, решаясь на вывод денег из в высшей степени рентабельной пароходной компании… если только моя догадка вообще верна, и она в самом деле планирует вывести оттуда свои капиталы…

— Послушай, братец, поезжай — ка ты завтра к дяде Мише, — подкинул мысль Шумилов — старший. — Потолкуй — ка с ним.

Дядя Миша, а для всех прочих Михаил Васильевич, был родным дядей братьев Шумиловых по отцу. Уже более двух десятилетий он служил в ростовской полиции. Это был человек широкий, открытый, многословный; не в последнюю очередь благодаря именно этим качествам он имел обширное знакомство в городе. Кому, как не ему — как по долгу службы, так и в силу особенности натуры — было не знать городских новостей?

— Я подумал об этом же, — буркнул Алексей. — Глядишь, и в Питер ездить не понадобилось бы. Пойдёшь со мной?

— Уволь. Я, наверное, завтра в Тулу подамся. Дела мои в Ростове закончились и, судя по всему, вполне успешно.

Следующим вечером, уже проводив к поезду старшего брата и пообещав в будущем году непременно приехать к нему в Тулу, Алексей Иванович Шумилов отправился в гости к своим родственникам, дяде Мише и его семейству. Родня проживала на другом конце Ростова, в Острожном переулке, неподалёку от одного из старейших в городе православных храмов — церкви во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Матушка собрала корзину всяких гостинцев — кувшин домашнего подсолнечного масла, которое она умела очищать углём как никто другой, да пару бутылок молодого домашнего вина; отец же положил связку толстых журналов, выписываемых из Москвы — для племянников.

Дядя проживал в просторной квартире с отдельным входом в уютном двухэтажном домике, спрятавшимся в глубине палисадника. За домом был небольшой садик, куда вела задняя дверь. В садике под навесом, увитым густой виноградной лозой, располагался деревянный настил, заменявший собою террасу и беседку. Это было любимое место семейных ужинов на свежем воздухе. За столом собралось дружное семейство — сам хозяин дома, добродушный пятидесятипятилетний Михаил Васильевич, его жена, хохотушка Любовь Ивановна и младший сын Колька, гимназист 4–го класса. Старшие дети с родителями уже не жили.

После обильного неспешного ужина, когда стали опускаться нежные сумерки и наступило то блаженное состояния расслабленности и отдыха после дневной жары, после долгих рассказов о Петербурге и обсуждения последних политических новостей, Алексей подступился к интересующей его теме.

— Дядя Миша, скажите, а вам говорит что — нибудь фамилия Максименко?

— Конечно, ты ещё спрашиваешь! Известная персона! Александра Егоровна, купчиха, миллионщица. Живёт на Николаевской. Молодая вдова. Лакомый, кстати говоря, кусочек для многих искателей богатых невест. Её, почитай, весь город знает — купцы, заводчики, администрация. А ты отчего спрашиваешь?

— Познакомили меня с нею. Не могу понять, что за человек. Вот, думаю, может вы мне глаза откроете, — задумчиво промолвил Алексей. Он нарочно не стал давать исчерпывающего ответа, оставляя место для фантазии собеседника: пусть дядя Миша сам домыслит, кто и с какой целью это знакомство устроил.

— Хм, что ж тебе сказать? — хмыкнул дядя. — Дом у госпожи Максименко на широкую ногу, такие обеды закатывает!.. Не знаю, как у вас в Петербурге, а у нас такое нечасто встречается. Даже очень богатые дельцы живут прижимисто. А она не такая. Всё у неё схвачено, куплено, везде друзья. Стоит ей пальцем пошевелить, как тут же найдутся исполнители любых капризов. Муж её покойный крепким хозяином был, но всё как — то меньше на виду.