Страница 87 из 104
- Значит, всё-таки кольцо упало в салат и там закопалось, – съязвил Канделябров.
- Ну почему в салат? Можно и в суп, – парировал Собакин. – По-моему, вариант француза хорош. Главное - все волки сыты и овцы целы. В Английском: ни тебе убийства, ни кражи, ни группового сговора солидных картёжников для мошенничества в коммерческие игры на крупные суммы. И Мозен увезёт это пресловутое кольцо от греха подальше. Слабое место – «благородный мужик». Впрочем, я думаю, они найдут или уже нашли нужного человека, тем более, если за хорошие деньги. Ладно, попробуем разработать этот план. Спиридон Кондратьич, свари-ка мне на дорожку крепкого кофейку и дай что-нибудь закусить. Я поеду к Мозену.
На следующее утро, придя на службу, Ипатов в дверях столкнулся с начальником. Вильям Яковлевич был при полном параде и, уходя, о чём-то весело болтал с раскрасневшейся Катериной Павловной.
- Смотрите, не забудьте, – о чём-то рассмеялась барышня и захлопнула за ним дверь.
- Александр Прохорович, поздравьте меня, – обратилась она к молодому человеку. - Мои документы в порядке и я больше не завишу от Савраскиной! Спасибо за это Вильяму Яковлевичу и Спиридону Кондратьевичу. Они – мои благодетели, а вы – мой спаситель.
Ипатов покраснел от удовольствия.
- Катерина Павловна, я для вас готов на всё. Вы для меня…
- Ах, пойдёмте лучше чай пить из самовара, – перебила его девушка.
Она сразу поняла, к чему может привести красноречие её спасителя.
В столовой действительно кипел самовар. Около него сидел отец Меркурий и пил восьмой стакан чая.
- Лопнете, – останавливал его Канделябров.
«Эконом» приобрёл ведёрный тульский самовар в угоду старшему Собакину. Его младший родственник самобытности не любил.
- Нет лучше мытищинской водицы, – сладко причмокивая, приговаривал монах. – Садись, раб Божий Александр, испей и ты с нами кипрейного чайку от всех болезней.
Ипатов с удовольствием пил чай, жевал, испечённые Спиридоном, творожные ватрушки и не отрывал влюблённых глаз от Кати. Она же, чуть насмешливо поглядывала на него и качала ножкой в лаковой туфельке. Мысли её были далеко от стола с самоваром.
Когда не было работы, как в тот день, Александр Прохорович не отходил от предмета своего обожания. Канделябров замучился его гонять.
- Что ты делаешь, аспид? Ты же ей проходу не даёшь! Дождёшься, нажалуюсь Брюсу – он тебя выгонит.
- А я ему скажу, что вы сами от неё не отходите, – хамил «аспид».
- Тьфу ты! Мала змея, да ядовита, – плевался Спиридон.
Отец Меркурий тоже качал головой, но помалкивал. Что тут скажешь: молод, кровь играет.
Каждый день Ипатов собирался открыть свои чувства Катерине, но каждый раз трусил. Между тем, все стали замечать, как «бутончик», по выражению отца Меркурия, стал распускаться в обворожительный цветок. То ли от доброжелательности окружавших её людей, то ли от красивой, элегантной одежды, которой задарил её Собакин, но только с каждым днём в девушке всё больше проявлялась природная утончённость, грациозность и лёгкость походки, необыкновенное очарование, свойственное непосредственным и нервическим натурам. На прогулках на неё стали оборачиваться.
- Очарование – выше эталонной красоты, – отметил Вильям Яковлевич, когда увидел внимание мужчин к его подопечной. – Очарование – это красота в движении.
Ипатов злился, но сдерживал свои порывы в присутствии начальника. Что-то подсказывала ему, что надо спешить. Александр Прохорович решился рассказать священнику своё намерение жениться. Тот выслушал сбивчивое признание молодого человека и тяжело вздохнул:
- Ах, ты, голубь ясный, что удумал. Куда тебе жениться? Ты не оперился ещё.
- Пока я оперюсь, её уведут. Есть кому, – горячился Ипатов. – Я влюблён, понимаете, влюблён!
- Понимаю, голубь, понимаю. Но, ты зажми себя, пересиль. Возмужаешь, тогда и найдёшь себе пару, и всё будет у тебя хорошо, – успокаивал его Собакин.
- Поговорите с ней, Богом прошу, – уговаривал «голубь».
Тут уж отец Меркурий не выдержал и закричал:
- Отстань, репей! С ума сошёл, предлагать мне, монаху, обделывать ваши мирские дела!
Махнув на него рукой, Ипатов метнулся к Канделяброву, но и там, получил отпор.
- Ты что, сказился, что-ли? Остынь! – гремел посудой Спиридон Кондратьич. – Ей рано замуж. Забудь, говорю. А потом, Брюс будет против.
- Вот интересно! А ему что за дело? Он что, отец ей? Думает, если приютил да приодел, так теперь распоряжаться может?
- Конечно, может. Уже неделя, как он её опекун.
- Оформили-таки! Оптяпали дельце! – заорал Ипатов, не помня себя. – Что ж, деньги есть, почему себя, любимого не потешить. Стареет Собакин – на «клубничку» потянуло. А вам, не стыдно сводничать, по казённым местам бегать, взятки давать, чтоб этакую пакость устроить?
- Что ты сказал? – побагровел Канделябров. – Ты, плюгавка, меня сводником обозвал? Да я, тебя…
Он схватил Ипатова за грудки, тряхнул так, что у того чуть голова не отвалилась, и со всей силы впечатал его в огромный дубовый шкаф с посудой, внутри которого что-то со звоном посыпалось. Потом поднял, как тряпку и опять грохнул, но уже об пол.
На шум прибежали все, и даже Вильям Яковлевич, который только что пришёл домой. Их взору предстала ужасающая картина: на полу лежал бездыханный Ипатов с окровавленной головой. Следы крови были и на ручке шкафа. Над Александром Прохоровичем склонился рыдающий Канделябров. Собакин оттолкнул Спиридона, приподнял голову молодому человеку и приказал:
- Полотенце, лёд и водку, быстро!
Катя бросилась исполнять, а Канделябров, всхлипывая, побежал за нашатырём: Ипатов был без сознания. Вскоре Александр Прохорович пришёл в себя, его умыли, перевязали голову и положили на диван в столовой. Катерина Павловна села рядом и держала холодный компресс у разбитой брови. Отец Меркурий тоже не бездействовал. Из всех комнат первого этажа поочерёдно доносились слова молитвы: «… угаси всяку распрю, отыми вся разгласия соблазны…» При этом он всё вокруг кропил святой водой. Особенно досталось «враждующим»: оба были мокрыми с головы до пят.
Потом в кабинете был тяжёлый разговор между хозяином и Спиридоном, после чего оба пришли в столовую объясняться с Ипатовым. Тут уж пошли между буянами взаимные извинения-прощения, объятия и слёзы. Канделябров бился лысой головой о персидский ковёр и кричал, что бес попутал, на что с теми же словами Александр Прохорович пытался скинуться с дивана под ноги другу сердешному, но был удержан Собакиным. А в это время отец Меркурий благодарил Бога за мирную развязку перед иконой Спасителя. Одна Катерина Павловна смотрела на всех непонимающими глазами и, должно быть, впервые задумалась о психическом здоровье своих новых друзей. Причину скандала ей так и не объяснили.
Чтобы сгладить неприятный осадок от недавнего инцидента, Вильям Яковлевич предложил:
- Помните, Катерина Павловна, я обещал вас угостить дарами моря. Собирайтесь, тут недалеко. Поедем на Рождественку, в «Берлин». Там подают замечательных черноморских устриц, лучше французских. Попробуете миноги, гребешки и креветки. Александр Прохорович, прошу составить нам компанию. Ничего страшного. Вид у вас совершенно обычный, а шрамы и ссадины, как известно, только украшают мужчину. Решайтесь.
Ипатов немного поотказывался, а потом согласился. Поначалу, ему было стыдно принимать предложение от человека, которого он совсем недавно так поносил.
«В конце концов, я уже получил за это от Спиридона», - уговаривал он себя.
Старшему Собакину тоже было предложено поучаствовать в поездке, но он замахал руками, как ветряная мельница: «монаху в ресторацию – Господь с вами!».