Горе побежденным

 Внизу хлопнула дверь. Пришёл Собакин. Ипатов свесил голову вниз лестничного проёма. Вильям Яковлевич остановился в дверях кухни и заговорил со своим слугой. Тот доложил кто где, а потом заговорил о Кате.

 - Чиновница эта, у которой жила Катерина…

 - Павловна.

 - Катерина Павловна, запросила три тысячи отступных за документы.

 - Ты их видел?

 - Видел. Отец – Павел Евграфович Гурьев, дворянин. Мать – Теплова. Между прочим, она -  дочь внебрачного сына барона Сутерланда .

 - Это какого барона? – изумился Собакин. –  Банкира Екатерины Великой?

 - Точно так.

 - Значит она немножко англичанка. Потрясающе!

 - По папеньке русская и православная, а там, как хотите.

 - Ты был в Опекунском совете?

 - А как же. Все документы  об опеке на неё – Савраскину Марфу Семёновну.

 - У Катерины Павловны после родителей остались  какие-нибудь деньги?

 - Копейки. Если Савраскиной пригрозить, что мы подадим на неё в суд за то, что она хотела отдать скотобойщику в жёны несовершеннолетнюю девицу да ещё против её воли, она, я думаю, согласится на всё, чтобы замять это дело.

 - Договорись с ней. Дай ей денег. Давай переоформим опекунство на меня. В конце концов, дай кому надо взятку.

 Повисла тишина. Ипатов чуть не свалился с лестницы вниз головой.

 - «Нет выше власти, чем власть над собой» - сказал Бальтасар Гарсиан ,– торжественным голосом произнёс Канделябров.

 - Он был скучным моралистом, этот твой испанец.

 - Что ж, я - посуда битая, а потому всё равно скажу: негоже настраивать инструмент, на котором не будете играть. Это вам не Барби. Катерина Павловна – всем–всем да не каждому.

 - Хочешь в ответ цитату? «Люди недалёкие обычно осуждают всё, что выходит за пределы их понимания». Ларошфуко .

 - Куда уж нам понимать такие вещи: рылом не вышли, – ядовито огрызнулся Спиридон.

 - Делай, как я сказал, – отрезал Собакин. – Скажешь, сколько на всё нужно денег – я возьму в банке, – и пошёл наверх, где за своим столом тихо умирал Ипатов.

 - Чем заняты, молодой человек? –  грозно спросил он помощника. – Государыня императрица Екатерина II не уставала повторять, что «праздность – есть мать скуки и множества пороков». Вам понятно? После Петра и Павла – засучим рукава и за работу, - и скрылся у себя в кабинете.

 «Кто бы о праздности говорил! – Ипатова распирало от негодования. - Как будто это я столько времени незнамо где шлялся целыми днями, хуже Бекона. Сказать ему, что я слышал их разговор или нет? Как он может взять над ней опекунство без её ведома? Она уже взрослая девица и, как порядочный человек, он сначала должен заручиться её согласием, а не взятки совать. Чем он лучше этой Савраскиной? Вот возьму и рассказу Кате, что за её спиной делают! Ишь, думает ему всё можно, если деньги некуда девать, – молодой человек задумался. - А что я ей скажу? Так, мол, и так. А она, может, только рада будет. Он её забаловал: гардероб английский, шляпки французские. А я что могу предложить? 116 рублей, без малого.

 Ипатов кубарем скатился вниз к Спиридону. Хотелось разговора. «Эконом» в немецком фартуке со злым лицом взбивал крем для венского торта. На окне сидел кот и бесстыдно жрал мясной фарш, приготовленный для рулета. Канделябров в ту сторону даже не смотрел, хотя Бекон от удовольствия сладко чавкал. Ипатов от двери объявил:

 - Я всё слышал.

 - Подслушивал? Обратись к отцу Меркурию, он тебе за ради праздника, грех этот отпустит.

 - Что это значит, Спиридон Кондратьич? 

 - Что-что. Оформим опекунство и отдадим на полный пансион в учёбу. Пусть сама выберет, где ей лучше. Вишь, как она книжки любит.

 - Вы мне правду скажите, он, что на неё виды имеет? Она же не в его вкусе.

 - Много ты об этом понимаешь. В его, не в его. Он не пакостник, худого не будет, а что касается вкуса… Любовь, милок, бывает зла к тому, кто в неё не верит. Он всё куражился, себя выше подлинных чувств  ставил. Как говориться: чему посмеёшься, тому и поклонишься.

 - Вы меня зарезали, – Ипатов плюхнулся на табурет. – Так вы считаете, что Катерина…

 - Павловна.

 - Катерина Павловна ему не безразлична?

 - Я думаю, что ты мне готовить мешаешь. Вон, кот из-за тебя всё мясо сожрал. Опять фарш крутить надо. Шёл бы ты отсюда.

 - Если он к ней близко подойдёт, я его убью! – не помня себя, крикнул Ипатов.

 Канделябров от неожиданности выронил венчик.

 - Да ты никак сказился? Девчонке только семнадцать стукнуло. Ей рано замуж. Пересиль себя и думай о службе. Тебе, дураку, надо на ноги вставать, а не людей убивать. Гроб – вещь строгая. Каторги захотел? О матери бы лучше подумал.  Бабы того не стоят, даже самые лучшие. Будет так, как Богу угодно, слышишь?

 - Хорошо Собакину. А у меня ни положения, ни средств.

 - Запомните, молодой человек, дело, прежде всего, в самом человеке. Не даётся лёгких путей от земли к звёздам. Заслуживает победы только тот, кто к ней стремится.

   На следующий день всё общество собралось ехать на праздничную службу в Кремль. Ипатов побежал  на Сретенку ловить извозчика. Собакины стояли в прихожей и ждали, когда спустится Катерина. Она появилась, и у Вильяма Яковлевича, как у мальчишки, покраснели уши. Девушка была в голубом шёлковом платье с белым кружевным воротником и такими же перчатками. Волосы не по-девичьи подобраны наверх под бархатную  шляпку с вуалеткой. В руках – серебристый ридикюль. Это была уже не Катя, а вдруг повзрослевшая Катерина Павловна. Девушка вопросительно посмотрела на  своего благодетеля. Собакин одобрительно кивнул. В ответ она одарила его таким тёплым взглядом, что даже Канделябров смутился.

 «Бог милостив к Ипатову – пропустил он эту сцену, – подумал он. – Да, дела. Положим, ничего дурного тут нет, если бы Брюс не был таким вертихвостом. Девчонка-то, просто – клад».

   Обедом Спиридон Кондратьич превзошёл самого себя: суп-пюре из цветной капусты с малюсенькими слоёными пирожками с яйцами и рисом, разварная стерлядь под польским  соусом и жареные цыплята. Про закуску и говорить нечего: тут тебе и кабанья ветчина, и голландский сыр, и молодые пупырчатые огурчики с пахучим укропом. Удался и мясной рулет с каштанами. Под конец подавался малиновый торт с шапкой взбитых сливок.

 Отец Меркурий ел мало, всё хвалил, а про себя думал, что лучше монастырского горохового супа с сухарями ничего нет.

 Ипатов не помнил, чтобы застолье проходило так весело, как в тот день. Пили красное вино. Присутствие молодой девушки сказывалось даже на старшем Собакине, который умудрился даже анекдот рассказать о нерадивом монахе. Сути никто не понял, но смеялись искренне.

 - Отец Меркурий, вы бывали в театре? – спросил Собакин дядю.

 - По-молодости, давно это было. А сейчас как можно? Я – монах.

 - Может, вы помните, я как-то рассказывал, что на одном из заседаний Императорского Общества истории и древностей российских, его председатель - профессор Ключевский  познакомил моего отца с талантливым человеком, поэтом и переводчиком Шиллера, Гёте и Беранже - Львом Александровичем Меем . Его стихи  перекладывали на музыку и Чайковский, и Глинка, и Мусорский с Балакиревым. У него романсов – не счесть. Отец рассказывал, что этот замечательный человек  в то время был занят тем, что переводил на современный язык «Слово о полку Игореве». Когда они сошлись поближе и Мей узнал историю нашего рода, то попросил рассказать о Марфе Собакиной. Отец в красках описал ему наше семейное предание, и поэт загорелся сделать драму на этот сюжет. Справедливости ради, надо сказать, что не личность самой Марфы вдохновила его на это творчество, а коллизии, которые развивались вокруг этой истории. В то время только-только вышла «История России» Соловьёва , где совсем иначе, чем у Карамзина , трактовалась личность Ивана Грозного. Это, в первую очередь, и заинтересовало Мея. Так появилась драма «Царская невеста» . Там фигурирует демоническая личность, царский лекарь - Елисей Бомелий или, правильнее сказать,  Бомелиус. Он дал яд Марфе по её просьбе. Она приняла его, когда её разлучили с женихом. Ужас состоял в том, что она сознательно выпила отраву медленного действия, чтобы симулировать болезнь – боялась, что, если царь узнает правду, то пострадает её семья. Ведь Иоанн Васильевич ещё до свадьбы сделал Василия, а точнее Богдана Никифоровича Собакина боярином и пожаловал ему большое село Ильинское –Телешово, недалеко от города Шуи. Кстати сказать, Собакин вскоре умер, вроде бы своей смертью, а вот его жену, мать Марфы, царь казнил, когда узнал, что та передавала дочери какое-то зелье. Естественно женщина не была виновна в смерти дочери. Её не пускали к Марфе, которая уже заболела и мать передала дочке банальную ромашку со зверобоем. Следующей жертвой царского гнева стал родной брат несостоявшейся супруги – Калиста. Его имя есть в синодике Грозного, куда он заносил имена тех, кого убил.