Горе побежденным

 - Сколько тогда было времени?

 Видякин задумался.

 - Я пришёл в клуб около десяти и сразу пошёл искать ключника.  Пока я дошёл до «фруктовой» прошло минут пятнадцать, не больше.

 - Как вы думаете, кто мог украсть кольцо с пальца  господина Поливанова?

 - Господь с вами! Откуда же я знаю?

    На первом этаже гостиницы Вильям Яковлевич потребовал бумагу  с чернилами и быстро написал записку Канделяброву в Английский клуб.

 - Вот мы и сдвинулись с мёртвой точки, - сказал Собакин помощнику.

 - По-моему, Видякин не сказал ничего особенного, - удивился Ипатов.

 - Ну как же, голубчик, он видел вора и убийцу Поливанова.

   Дома их поджидал отец Меркурий. Родственники расположились в столовой, где было прохладней. Ипатову предложили остаться.

 -  Мне нужно тебе кое-что сказать, – озабоченно сказал монах, перебирая чётки. – Помнишь, я тебе  в 95-ом рассказывал историю про духоборов ?

 - Помню. Вы тогда были в Грузии и видели, как разгоняли тифлисских духоборов.

 - И  карских тоже, – кивнул батюшка.

 - И карских, – повторил Собакин-младший, – которые не хотели идти в рекруты и на площади публично сожгли свои ружья. Потом власти их избили, а казаки  в их селениях устроили погром. Так?

 - Так.

 - А вы вступились.

 - Ну да. Нешто можно молчать? Они псалмы пели и все на коленях стояли.

 - На вас чуть не наложили епитимью, что было бы совершенно справедливо. Я вам это и тогда сказал. Нечего влезать в государственные дела. Закон есть закон. Военная служба отечеству – священный долг каждого гражданина.

 - Да погоди ты тараторить. Я же тебе в тот раз объяснял свою позицию. Власти тогда малых деток и стариков не пожалели. Всё имущество конфисковали и выселили в трёхдневный срок в Сибирь, а малышню по приютам и монастырям распихали. Что же это такое, я тебя спрашиваю?  Поведением, духоборы, как дети. Александр Благословенный после войны с французами, в 18-ом году, в Таврической губернии два дня осматривал их уклад жизни и так проникся безобидностью и трудолюбием этих людей, что в 20-ом году освободил их всех от присяги и запретил гнать – пусть живут себе в Крыму. Это уже при Николае Павловиче духоборов стали опять в бараний рог скручивать.

 - Дядюшка, они – сектанты: отрицают первородный грех, верят в переселение душ, не признают церковные обряды, – не смолчал племянник.

 - Ты хоть одного духобора видел?

 - Нет.

 - То-то и оно. Да, духоборы искажают христианское учение, но они, как это не удивительно, – образец христианского устройства человеческой жизни на земле: без насилия и в согласии со всем Божьим миром. Они растят в себе семена любви, посеянные на Земле самим Создателем. Это самые трудолюбивые и честные люди, каких я знаю. Они не курят, не пьют, не едят мясного. Духоборы – люди исключительно высоких моральных принципов. Они не признают частной собственности на землю, считая её подарком Бога всему живому на земле. Если бы все это поняли – мы жили бы в другом мире.

 - Это хилиазм какой-то. Два года назад в Европе уже договорились до «богословия революции» -  всеобщего благоденствия и равенства под началом Христа. Свою лепту в эту теорию «земного рая» внёс римский папа Лев . Он заявил в своём послании о том, что надо добиваться равных социальных отношениях между людьми. И вы туда же? Неравенство и частная собственность –  необходимы нашей жизни. Они заставляют человечество  двигаться вперёд. Уравниловка, праздность и всеобщее благоденствие – деградация и  гибель. Эти разговоры о создании рая на земле всегда становятся во главе очередной идеологии разрушения человеческого общества.

  - Ты прав, Вилли, кругом прав, но только ты бы на них посмотрел: приветливые, доброжелательные, с детскими кроткими лицами. Ну, ограничь их, запри в оседлость, в конце концов, в глухой уезд, но не губи! Вы бы видели их сёла! Уж на что немцы аккуратны и чистоплотны, а и те проигрывает против духоборов. И работают с утра до ночи. К ним бы дельного миссионера отрядить - цены бы таким православным не было.

 - И что, они вас принимают? – спросил племянник.

 - Я им - друг. Правда, спорим помаленьку. Я мало-мало, а свою линию гну: без  Церкви - никуда. Но, на словах одно, а на деле  они мне носом тычут на нашу жизнь. Смотри, дескать, ваше преподобие, что у вас твориться: не только мирские люди, а и служители Божьи так пали, что только глаза закрывай.  

 - Неужто у них, одни праведники? – поинтересовался Ипатов.

 - Разумеется, нет. Паршивой овце сначала помогают всем миром, молятся за него, поддерживают, а коли не исправляется, то - выгоняют.

 - Куда?

 - К нам. Бери, Боже, что нам негоже. Так-то. Им очень помогают английские квакеры. Это - духоборы, только на иностранный лад.  И наш писатель, граф Толстой о них печётся. А теперь  они собрались навовсе уезжать из России. Уже и прошение в Сенат подали. Сейчас деньги на переезд собирают. Работают, как пчёлы, а власти всё отбирают подчистую. Я от них графу Толстому письмо привёз и вчера, когда вас не было дома, съездил к нему в Хамовники. Их сиятельство очень за них болеют и всячески хлопочут.

 - И как вам граф? – заинтересовался Собакин.

 - Пытается воспитать в людях совестливость и любовь к ближнему, а душеспасительной силы для этого не имеет и понимания, откуда её черпать, у него нет, – задумчиво ответил отец Меркурий. – Сам залез в дремучие леса и других туда тянет. Губит его уверенность в своей правоте. Уничижается прилюдно, а про себя думает, что выше всех. Оставил меня чай пить с вишнёвым вареньем. Сидим, беседуем. В это время ему в большой чашке принесли кушать толокно. А меня смех разбирает. Сидит граф в сивой бороде по грудь, в домотканой рубахе, сыромятным ремешком подпоясан, ест эту самую овсянку – ну, мужик мужиком. А эту кашку ему принёс важный такой лакей в белых перчатках и с поклоном перед  «сиятельным мужиком» поставил. Умора, да и только. Но, по разговору видно, что душа у человека трепетная: всякую несправедливость близко к сердцу принимает. Духоборов очень жалеет. А Церковь ругает, почем зря. Ратует за всеобщую нравственность. А не понимает,  что высший её образец - глава нашей Церкви – Иисус Христос. Я ему сказал, что это всё равно, что любить свою благочестивую жену и гнать мать, которая её родила и воспитала. А уж как он нас, чернецов, не любит, - замотал головой монах. - Бог ему судья! Обо всём судит чрезмерно. За истиной в другие религии обращается. Добром это для него не кончится.

 - И что из этого всего следует, мой дорогой родственник?

 - А то следует, что собрались духоборы в Канаду на постоянное проживание. За них там князь Кропоткин  хлопочет. Может и мне туда податься?

 - Да вы, простите, в своём уме? Сначала духоборы, теперь Толстой с анархистом Кропоткиным. Вас расстригут и правильно сделают.

 - Я православие ни на что менять не собираюсь. Мне надо долг свой монашеский исполнить, а тут мне житья нет. Я, человек маленький, но нашим, как кость в горле. Меня уже предупреждали, – тяжело вздохнул отец Меркурий. – Давеча, мне в Чудове сказали, что в Алеутскую епархию назначен епископом Тихон Люблинский . Владыко осенью отбывает на новое место служения. Говорят, что он Богу честно служит, к людям расположен и труженик, каких мало. Буду прорываться к нему – может, возьмёт меня с собой. Его вскорости ожидают в Покровском монастыре, где теперь Миссионерское общество. Вдруг я в той Канаде  миссионером стану. Будет мне,  чем перед Богом оправдаться. Я уже профессора Олескова   почитал о переселенцах. Очень он интересно описывает своё путешествие в Канаду.

 - От себя, отче, не убежите, – покачал головой родственник.

 - Ещё слышал я, что государь наш, Николай Александрович, в мыслях держит восстановить патриаршество. Как бы хорошо было. Пора Церкви себе на место голову поставить. Может тогда и вернусь.