Горе побежденным

 - Они были куплены ей к последнему Рождеству и стоили сто восемьдесят рублей, – ответил Арефьев.

 - А деньги у нее с собой были?

 - Только мелочь для подаяния, - покачал головой Арефьев. - Я сразу проверил: все деньги в её шкатулке оказались на  месте.

 - Теперь позовите горничную, – попросил Собакин.

 - Если я больше не нужна, - Турусова  встала, – то хотела бы удалиться, - она повернулась к сыщикам.  - Надеюсь на вашу помощь, господа. Наташу я вам сейчас пришлю.

 Вошла опрятная молоденькая девушка в белом переднике и наколке. Поздоровалась, косясь на хозяина.

 - Милая, ты ничего необычного не замечала за своей хозяйкой в последнее время? Например, взволнованность, тревогу, раздражение?

 - Замечала, господин хороший. Я всё время замечаю за Настасьей Дмитривной взволнованность  и раздражение. Завсегда это у них бывает.

 Покраснев, Николай Матвеевич ввернул:

 - Это она имеет в виду э… сложный характер племянницы.

 - Да уж, ваша правда, барин. У барышни – характер, – продолжала горничная. – Чуть что не по ней…

 - Извини, милая, - перебил её сыщик, – за последнее время что-нибудь было необычное в её поведении?

 - Я не знаю. Со мной они не говорят ни о чём. Я делаю свою работу: приберу, подам что велят, причешу, когда надо и всё.

 - А в комнате барышни всё на месте с тех пор, как её нет?

 - Рыться в чужом мы не приучены, а так, по виду, вроде бы всё на местах.

 - Какие письма получала твоя хозяйка в последнее время?

 - Не знаю я никаких писем. Последнее время цветных букетов и корзин приносят много. Это от ихнего жениха. Умучаешься с ними возиться. И не жалко им по холодной поре такие деньги на траву переводить!

 - Откуда знаете, что букеты от жениха?

 - Так в них всегда его карточка вставлена с золотым уголком и написано чтой-то красными чернилами. Такая у них манера. А боле ничего не знаю.

 Следующим пригласили кучера. Вошел небольшой, жилистый мужичок, с обветренным и уже загорелым лицом, на первом весеннем солнце.

 - Здравия желаю, – сказал он, теребя мятый картуз в больших узловатых руках.

 - Скажи, Онисим, - начал Собакин. – Куда ты возил барышню в последнее время и с кем?

 -  Везде возил, куда надо было. На Кузнецкий, по разным магазинам, почитай, каждый день. На Варварку возил, в Гостиный двор, к господину Мелецкому на Поварскую. Ещё на прогулку возил их в Нескучный сад и с женихом в Петровский театр .

 - А в монастырь?

 - В Страстной они всегда одни ездиют. Там барышня сходится со своей тётушкой – Анной Матвевной, и они уже вместе идут на службу. Недавно вот на Пасху возил туда всех: и Николая Матвеича, и Ларису Аркадьну, и Настасью Дмитривну, – рассказывал кучер.

 - А позавчера как было дело?

 - Обныкновенно: сели – поехали. У монастыря, на площади я встал, как обычно,  справа, где проезда меньше, чтоб не затолкали. Барышни ушли-с, а мы, значит, с Захаром, кучером Анны Матвевны, остались ждать.

 - Что ж так и сидели два часа?

 - Почему «сидели»? Мальчонке знакомому из скобяной лавки, Антипке, гривенник дали, чтоб за экипажами приглядел, а сами пошли в трактир. Он рядом совсем, в начале Малой Дмитровки. Посидели, чаю попили с сушками. Это не впервой, а завсегда так бывает.  Нам на это от хозяев разрешение дадено. Как стали вызванивать конец службы – мы  вернулись назад. Вскорости Анна Матвевна вышли и Захар её увёз, а я ещё с полчаса сидел. Ну а потом уж, пошёл узнать, в чём задержка.

 - А почему сразу не пошёл?

 -Так они говорили, что к батюшке едут, а поговорить можно только опосля службы. Подумал, может, заговорились.

 - Что дальше было?

 - Зашёл я в соборную церковь, а там уж и нет никого. Пошёл искать отца Феогноста. Сестрички мне сказали, что он в трапезной. Христа ради, через послушницу, добился  архимандрита. Так мол и так – куда-то запропастилась Настасья Дмитривна. А он сказал, что ничего не знает, и после службы она к нему не подходила. Я туда – сюда побегал и бросился домой докладывать хозяину. Вот и всё.

 - Хорошо, иди. Ежели, что вспомнишь ещё, тебе скажут, как меня найти, – сказал сыщик. – А теперь мне хотелось бы взглянуть на комнату Анастасии Дмитриевны.

 Это была не одна, а три, соединённые между собой, комнаты: гостиная, спальня и туалетная.

 Везде хороший вкус, достаток и идеальный порядок. Много, уже подвявших, букетов. После тщательного осмотра личного бюро, кроме нежных записок от жениха, рекламных объявлений  французских товаров и альбома с коллекцией праздничных открыток, ничего не было. Не нашли даже традиционного для этого возраста девичьего дневника.

 - У неё его нет. Она сожгла свой дневник после случая с Добронравовым, – пожал плечами  Арефьев. – Скрытничает, боится, наверное, что мы его прочитаем.

 Вернувшись с Николаем Матвеевичем в гостиную, Собакин попросил позвать управляющего. Пришел немец. Это был немец и по внешности и по натуре: сдержанный, обстоятельный, выутюженный. Выше среднего роста, плотного сложения, с толстой короткой шеей и внимательными серыми глазами, которые смотрели насторожено. Представив сыщиков, хозяин, сославшись на дела, ретировался: не стал смущать подчинённого.

 - Вы можете говорить по-русски? – спросил Вильям Яковлевич на хорошем немецком.

 - Да, – уверенно ответил тот. – Я понимаю и объясняюсь удовлетворительно.

 И в самом деле, его речь была благозвучна и без ошибок.

 - Как бы вы охарактеризовали племянницу вашего хозяина?

 - Анастасия Дмитриевна – исключительно достойная девушка – любимица моего патрона, заменившего ей отца, – взвешивая каждое слово, ответил управляющий.

 - В последнее время, было что-нибудь необычное в её поведении?

 - Нет. Мы видимся только за столом или изредка вечерами, когда  в этой гостиной собирается маленькое общество. Анастасия Дмитриевна бывает в нашей компании редко и недолго.

 - А кто ещё бывает на этих вечеринках?

 - Патрон, его друг - доктор Зяблицкий, Лариса Аркадьевна, иногда Анна Матвеевна. Последнее время часто приезжает Надежда Петровна Залесская – красивая дама.

 - Интересно, как вы проводите время?

 - Беседуем, играем в лото, иногда в карты. Николай Матвеевич любит сразиться в шахматы. В восемь часов всегда подаётся ужин, во время которого мы рассказываем друг другу новости. Особенно преуспевает в этом Михаил Лаврентьевич. Он по роду своей деятельности больше, чем мы разъезжает по Москве и знает много городских новостей и происшествий. У него талант рассказчика. Лариса Аркадьевна в настроении изрядно музицирует. Пожалуй, это всё.

 - Скажите, Людвиг Иванович, если не секрет, где вы так хорошо научились говорить по-русски? Ведь вы недавно в России?

 -  Чуть больше года. Но нас, Шварцев, многое связывает с вашей страной, и знать русский - в традиции нашей семьи.

 На этих словах Собакин вздёрнул свои великолепные брови, будто о чём-то догадавшись. Он внимательно посмотрел на немца и спросил:

 - Иоганн Людвиг Шварц – ваш родственник?

 - Как это по-русски? Он - брат моего деда. С 1779-го года Иоганн Шварц, был профессором Московского Университета. А вы, простите за любопытство, - в свою очередь обратился он к сыщику, – сын Якова Вильямовича Собакина?

 Вильям Яковлевич кивнул.

 - Мой отец рассказывал, что встречался с вашим родителем в 1848-ом году, в Лондоне во время коронации королевы Виктории. Он говорил, что ваш отец тогда только что женился на очень красивой англичанке.

 - Француженке. Матушка умерла моими родами.

 - О, простите мою бестактность, я не знал. После смерти отца вы остались совсем один?

 - А вы и о смерти моего отца наслышаны?

 - Помилуйте, в определенных кругах он был очень известный человек.

 И тут произошло такое, что Александр Прохорович никак не мог ожидать от сдержанного с виду немца. Шварц вдруг стал непонятно махать руками, дотрагиваться до лба, ударять себя по груди и издавать нечленораздельные для русского уха звуки. При этом он внимательно смотрел на Собакина, будто ожидая от него похвалы своим действиям. Вильям Яковлевич не удивился такому поведению сумасшедшего, но видно предпочёл не замечать внезапного буйства иностранца. Немец, не обнаружив реакции на свои пассы, озадаченно притих.