Страница 59 из 70
На следующее утро, ровно в пять часов, я был у кассы. Подошел Тимофеич.
— Айда, — коротко сказал он и зашагал по взлетному полю.
Перед стартовой линией жужжал мотором, как огромный шмель, зеленый «Антон». Тимофеич поднял руку, летчик выключил мотор. Размолодин открыл дверцу и влез в кабину, я за ним.
В самолете — яблоку негде упасть. Пассажиры, уже успевшие устроиться, недовольно поглядывали на нас.
— М-да… — сказал Тимофеич, придирчиво оглядывая набитую до самого потолка кабину. Ткнув ногой огромный, туго набитый тюк, он спросил: — Чей мешочек?
— Мой, — раздался густой бас, принадлежавший рослому бородатому мужчине в резиновых сапогах и ватной куртке.
— Так что, Петрович, придется скинуть твой мешочек. Корреспондента посадить надо. Ну-ка, подсоби.
— Постой, постой, Тимофеич, — забасил бородатый. — Вчера же полбутылки спирту распили. Аль забыл?
— Экий ты, Петрович, непонятливый! — поморщился Размолодин. — Ну разве же из-за мешка мы с тобой спирт пили? Нет. Выпили как старые таежные друзья. Ну, а что твой мешок? Мертвая материя. А здесь живой человек, к тому же корреспондент. Дело общественное. А спирт твой, не бойся, не пропадет. Завтра же с первым самолетом отправляю тебе твой мешочек.
Самолет снова взревел мотором. Побежала назад земля. Я взглянул в окно. По взлетному полю шел к зданию аэропорта мой добрый гений Тимофеич, согнувшись под тяжестью огромного тюка.
В поселке Новом
Зеленый, разбитый на якутских небесных «проселках», дребезжащий «Антон» медленно тащился между облаками, то и дело проваливаясь в глубокие воздушные ямы.
— Эй, тетенька, подвинься! Больно широко сидишь.
— Куда же ты меня наружу выпихиваешь? Граждане, помогите…
Веселая перебранка сопровождается энергичными движениями. Из пилотской кабины выглядывает командир экипажа и, стараясь перекрыть шум мотора, кричит:
— Братцы! Вы мне машину не раскачивайте, а то так и в землю недолго врезаться!
Якутию можно понять только с самолета. Путешествуя по тайге пешком, на оленях, на лошадях, трудно даже представить себе, как богата и разнообразна природа этого могучего края, занимающего площадь в три миллиона квадратных километров — одну седьмую часть всей нашей страны.
Самолет шел на юг. Это особенно чувствовалось по местам, возникавшим под крыльями. Мы летели над средним течением Вилюя. Если в северных районах якутские реки текут по бедной красками, растущей на каменистой почве полярной тайге и с высоты семисот-восьмисот метров имеют какой-то оловянно-серый, удручающий вид, то здесь картина была совершенно иная.
Средний Вилюй в жаркие летние месяцы субтропически роскошен. Одна за другой появляются под крыльями желтые косы — пляжи с отборным песком, которому может позавидовать даже Черноморское побережье возле Анапы. Вода в реке по-океански голубовато-синяя. И все это обрамлено густыми зелеными берегами. Совершенно необычная для небогатой красками Якутии гамма цветов — белый, желтый, зеленый, голубой, синий…
Не долетев немного до грозного вилюйского порога Улахан-Хана, который в 1949 году героически штурмовал поисковый отряд геолога Григория Файнштейна, сворачиваем влево. Внизу — сплошная тайга. Наконец в излучине притока Вилюя — реки Малая Ботуобия показывается в окружении нескольких десятков домишек серый «пятачок» чистой земли.
Он очень мал, но это единственно пригодное для приема самолетов место во всей окрестной тайге. Вечная мерзлота здесь подходит очень близко к поверхности земли, и почва везде вязкая, топкая, почти жидкая.
Идем на посадку. «Антон» чуть не задевает колесами крыши домов. Как только последняя крыша исчезает под крылом, летчик резко приземляет машину. Стукнувшись о крупную гальку, густо насыпанную на взлетном поле, самолет бежит прямо к берегу реки. Пилот сбрасывает газ, вода все ближе и ближе; кажется, катастрофа неминуема… Но буквально в пяти метрах от берега «Антон» останавливается.
— Вот так и летаем, — улыбаясь, говорит летчик. — Каждый день раза два, а то и три думаешь, что садишься в последний раз.
Попрощавшись с пилотами, спрыгиваю на галечное поле площадки. В кармане у меня лежит записка к мастеру обогатительной фабрики Василию Репину. На противоположном берегу реки торчит типичная фабричная труба, пускающая в небо кольца дыма. Оттуда же доносится хлопотливый стрекот дизеля, безнадежно глохнущий в тысячекилометровой таежной тишине. Очевидно, это и есть обогатительная фабрика и именно там надо искать Василия Репина.
В процессе поисков выясняется, что самолет приземлился пока еще только в поселке Новом, а до «Трубки Мира» и поселка Мирного еще целых сорок километров по заболоченной, непролазной тайге.
Дом Василия Репина стоит на взгорье, как раз напротив аэродрома. Самого хозяина дома нет. Над распахнутой настежь дверью прибита пожелтевшая от времени «универсальная» записка: «Я вышел, дрова в чулане, спички за приемником, консервы на чердаке. Можно занимать левый спальный мешок. Репин».
Что ни говори, гостеприимство стопроцентное: полный «сервис» и абсолютная свобода действий. Согласно предписанию занимаю левый спальный мешок и отправляюсь на осмотр поселка.
С первых же шагов устанавливаю, что одной из достопримечательностей Нового является особого состава и цвета грязь. Она не лежит местами, образуя сухие островки и оазисы твердой почвы, где можно передохнуть и почиститься. Здешняя грязь залегает на сотни километров вокруг. Это мерзлотная грязь. Вернее, это не просто грязь, а оттаявший под лучами солнца верхний слой вечной мерзлоты — сплошное месиво, разбавленное к тому же лившими целую неделю дождями.
Поселок Новый — аванпост «Трубки Мира». Здесь передний край, передовая застава большого отряда геологов и строителей, подготавливающих к промышленной эксплуатации одно из самых богатых месторождений якутских алмазов. Вот почему у излучины реки построили обогатительную фабрику, стали ставить жилые дома, магазины, почту, клуб.
Несмотря на «молодость» поселка и значительную удаленность от мест оседлого человеческого жилья, оказалось, что животный мир Нового чрезвычайно богат и разнообразен. Между домами бродили целые стада розовых поросят, на завалинках, вывалив фиолетовые языки, сидели собаки, пегобородые козы оглашали окрестности мирным деревенским блеянием. Чувствовалось, что жители Нового устраивались на берегах Малой Ботуобии не на один день.
Выйдя из поселка, я пошел по берегу реки дальше, в тайгу. За мной увязались смешной лопоухий щенок и два поросенка. Я хотел сфотографировать их, но щенок сразу же нарушил композиционную цельность группы. Он, по-видимому, не ждал ничего хорошего от незнакомого, блестящего на солнце металлического предмета и поэтому, деловито помахивая хвостиком, затрусил обратно в поселок.
Поросята, не обладавшие щенячьей проницательностью, великодушно разрешили запечатлеть их на Пленку на фоне вековой тайги. Они позировали очень спокойно. Я хотел сфотографировать их более крупным планом, но тут случилось непредвиденное событие.
На площадку с треском приземлялся еще один самолет. Со всего поселка к нему бежали люди. Многие бежали, конечно, просто так, как говорится, по инерции. Они никого не ждали с этим самолетом и никуда не должны были улетать. Просто хотелось постоять и поглазеть, как вылезают из кабины люди, прилетевшие с Большой земли (должен сказать, что привычка эта бытует во всех далеких таежных поселках).
Дурные примеры заразительны. Вместе с людьми «сбегается» к самолету почти вся «фауна» Нового. Заспешили на аэродром и мои поросята. Но они очень скоро вернулись обратно, по-видимому не найдя там ничего интересного для себя. Так они потом, мирно пощипывая зеленую травку, все время и тащились за мной, не отходя ни на шаг. Очевидно, боялись, что одному мне в тайге будет страшно или что я, как человек новый и незнакомый с этими местами, могу заблудиться.