Мы из розыска…

Тот покорно кивнул, потупя взгляд, принялся разглядывать щель в полу. Андрею показалось, что он всхлипнул…

Утехин повернулся к Бондаренко:

— Кто сегодня из наших дежурит?

— Морозов! У себя должен быть.

— Будут звонить, мы с товарищем Пиленовым, — Утехин сделал заметное ударение на слове «товарищ» и фамилии, — у Морозова.

Кабинет оперуполномоченного уголовного розыска Олега Морозова располагался на втором этаже. Поднявшись по лестнице, Андрей решительно, без стука, вошел в небольшую комнату, в которой когда-то проходили и его рабочие дни. Олег, подперев голову руками, сидел, склонившись над документами.

Он оторвался от бумаг и радостно заулыбался, увидев приятеля:

— Какими судьбами в наших перифериях? Не спится, что ли?

— Да и тебя, гляжу, дела замучили? — отреагировал Утехин, выразительно поглядывая на бумаги. — Бюрократом стал?

— Тут станешь. Самогонщики одолели. А ты с чем пожаловал? — Морозов подозрительно посмотрел на переступающего с ноги на ногу художника.

— Грабеж!

— Фью-ю-ю! — присвистнул Олег. — Поздравляю…

— Я тебя тоже! Он на твоем участке у Головинки, так что готовься работать!

— Что требуется?

— Побеседуй с Сергеем Сергеевичем, покажи ему альбомы с фотографиями преступников, и… — он посмотрел на Пиленова, — пожалуй, все…

— Заявление? — спросил Морозов. — Не писал еще? Надо?

— Обязательно. И вот что я подумал… — Андрей взглянул на Пиленова. — А не попробовать ли вам на всякий случай нарисовать ваших знакомых барышень… Как думаете, Сергей Сергеевич? Сможете?

Пиленов сел к столу, поочередно посмотрел на розыскников, забрав в пригоршню, оправил ладонью бороду и вымолвил с сомнением:

— Можно попробовать…

— Постарайтесь, пожалуйста. Карикатуры вроде получались…

— Дайте бумагу и карандаш, — попросил художник.

— Садитесь за второй стол и рисуйте… — Андрей подошел к Морозову, сел верхом на стул и предложил: — Поговорим?

— Угу.

— Вводная — двое мужиков, рост сто семьдесят — сто восемьдесят пять, ботинки сорок второго, кроссовки сорокового, первый — джинсы с заклепками и короткая, видимо, болоньевая, куртка… Второй — информации ноль.

— Не густо! — Морозов полез в стол и достал обычную тетрадь в клеточку. Просматривая, он шевелил губами, словно приговаривал…

— Балкин? — спросил Андрей, теребя задумчиво кончик носа.

— Девятого августа отбыл не по своей воле за Урал.

— Тит, Дрючок?

— Титаренко в автобусном парке. Работает хорошо…

— Если мне не изменяет память, Титаренко выше среднего роста?

— Сто девяносто четыре…

— И живет за Нарвской?

— Его участие сомнительно — ситуация у него поменялась. На работе ходит в передовиках, женился, переехал к супруге.

— Ну и что? Разве это препятствие?

— Как тебе сказать… — Морозов внимательно листал тетрадь. — В общем-то да! Двойняшки у него родились: сын и дочка… Чтобы после всего прошлого, встав прочно на ноги, заведя семью, детей, — рисковать? — Он покачал головой. — Не верю… Теперь о Дрючке — параметры подходят точно: и сорок второй, и сто семьдесят шесть — этого необходимо проверить. Тем более что крутится около Листвянникова какая-то непонятная шушера…

— Окрас какой?

— Вроде наркотой балуются, но взять пока не удавалось…

— От наркотиков до грабежа полшага… Этой братии всегда деньги нужны… Давай проверять!

— Я лучше сам. Прости, ты мне в этом не помощник… Лучше скажи, на что обратить внимание?

— Желтая глина на одежде!

— Как быстро нужна информация?

Утехин посмотрел на часы — половина одиннадцатого…

— Пару часов хватит?

К столу подошел Пиленов и положил рисунки:

— Готово…

На карандашных рисунках были изображены два девичьих личика. У одной девушки, портрет которой был подписан «Алена», вздернутый носик, светлые пышные волосы, короткая стрижка, красивый овал лица, остренький подбородок… «Марина» — темноволосая, с пухлыми, чувственными губами. На вид обеим не больше двадцати лет. Лица девушек Андрею были незнакомы — много он знал на обслуживаемой территории неблагополучной молодежи — эти не из их числа…

— А ты их не знаешь?

Морозов несколько минут молча разглядывал рисованные портреты, а потом отрицательно покачал головой:

— Может, заезжие красотки?

— Сам бы хотел это знать… — вздохнул Андрей, забирая рисунки.

— Будем смотреть альбомы, — сказал Морозов, доставая из шкафа толстые фолианты в темных коленкоровых переплетах. — Подсаживайтесь ближе, Сергей Сергеевич…

Утехин поднялся со стула и направился к двери:

— Сейчас я пришлю к вам Михалева — он ждет внизу…

— Это еще зачем? — наморщил нос Морозов.

— Поговори с ним по душам, покажи альбом… Думаю, что он видел преступников… А вообще-то надо возвращать старика к жизни — не дело это… — Он невесело махнул рукой. — Я с ним завтра поговорю. А сейчас — в ресторан…

В фойе толпились поздние посетители, одевались, покуривали, пытаясь хоть немного продлить удовольствия этого вечера.

Осторожные постукивания в дверь ни к чему не привели.

Окинув Утехина сквозь стекло высокомерным взглядом, швейцар не сдвинулся с места.

Утехин, порывшись, извлек из бумажника десятирублевку и приложил ее к стеклу. Со швейцаром сразу же произошла метаморфоза: на его лице появилась какая-то скользкая угодливая улыбочка, и он торопливо засеменил к двери:

— Массандра, коньяк, шампанское… — скороговоркой зашептал он, не открывая полностью дверь.

— Не здесь же, отец! — сказал Андрей. — Дай войти…

— Говори, чего будешь брать: Массандра, коньяк, шампанское! — повелительно повторил он.

— От десяти до пятнадцати! — в тон ему сказал Андрей, предъявляя удостоверение и вставляя в образовавшийся проем ногу, чтобы не дать захлопнуть дверь.

Лицо швейцара вытянулось, и он отпустил дверь, еще не до конца понимая сказанное:

— Рублей, что ли, начальник?..

— Лет, дорогой мой, лет, причем с конфискацией… Ты это учти! Официанты здесь?

— Так точно! — почему-то по-уставному отозвался швейцар и при этом стал заметно прямее, осанистей. — Прошу сюда, проходите, пожалуйста… — Он шел впереди Утехина, показывая дорогу. — А кто, разрешите полюбопытствовать, вам нужен?

— Третий столик от входа…

— Это Владимир Петрович! — с уважением произнес швейцар. На этот раз уважение в голосе было настоящим, не угодливым. — Вам как подать лучше, в официантскую или как всем, за столик?

— Отец! — грустно посмотрел на него Утехин. — Давай решать вопросы согласно штатному расписанию.

— Хорошо, как будет угодно… Присаживайтесь… Это тот самый столик… Один момент! Подождите…

Андрей сел спиной к залу и лицом к темному окну, за которым светилась неоном афиша кинотеатра. На столе громоздилась посуда с остатками трапезы. В полутемном зале блуждали ароматы вкусной и, видимо, очень полезной пищи. Андрей судорожно сглотнул горьковатую, от множества выкуренных сигарет, слюну.

«Эскалопчик с жареной картошечкой, — мечтательно подумал он, — или на крайний случай макароны по-флотски… А потом чашечка кофе!»

Зал опустел. Из освещенной двери официантской доносились громкие голоса, смех, треск неугомонного кассового аппарата.

Швейцар подошел к столику — с ним был мужчина, весь облик которого говорил о тяжелом рабочем дне. По краю широко распахнутого ворота белоснежной рубахи шла темная полоска. Из жилетного кармана торчала небрежно смятая черная в белую горошину бабочка. Под глазами расплылись густые тени, какие бывают у сердечников, пренебрегающих режимом.

— Вы меня спрашивали?

Официант устало сел на стул напротив Андрея.

Тотчас за его спиной возник швейцар.

— Так вот они и есть Владимир Петрович, — посчитал необходимым пояснить старик.

— Ты иди, Михалыч, — тихо сказал официант, не глядя в сторону швейцара. — Мы сами разберемся.

К выходу швейцар поплелся с явным нежеланием. Было видно, что уходить ему не хочется, может, боялся, что от него ускользнет информация…