Страница 42 из 139
В 1944 году дочь Сталина вышла замуж за Григория Морозова: "Он был еврей, и это не устраивало моего отца… На одном отец настоял – чтобы мой муж не появлялся у него в доме". Сталин так и не познакомился с новым родственником, отцом своего внука, а когда Светлана развелась с мужем, сказал: "Тебе его подбросили сионисты".
И. Морозова (отца Григория) арестовали после развода Светланы с его сыном, обвинили в распространении "клеветнических измышлениях против главы Советского государства", приговорили к 15 годам лагерей и освободили после смерти Сталина.
Существуют разные версии объяснения причин убийства Михоэлса, и вот одна из них, быть может, убедительнее прочих. По воспоминаниям соратников, Сталин "был величайшим конспиратором", и всё, связанное с его именем, считалось "секретным и зашифрованным". В конце 1947 году в американской прессе опубликовали материалы о личной жизни вождя; Сталин приказал расследовать, каким путем это попало за границу, и министр государственной безопасности В. Абакумов сообщил, что Михоэлс с помощью своих друзей проник в семью Аллилуевых для получения материалов о руководителе страны.
В декабре того года арестовали Е. Аллилуеву, родственницу покойной жены Сталина; ее обвинили в том, что "у себя на квартире устраивала антисоветские сборища, на которых распространяла гнусную клевету" о главе государства. Арестовали также А. Аллилуеву, сестру покойной жены вождя, и установили на допросе, что "вокруг нее концентрируется группа лиц еврейской национальности". Сталин разъяснил дочери причины ареста ближайших родственников: "Знали много и болтали много, а это на руку врагам…"
Затем попали за решетку еще несколько человек, которые под пытками "признали", что Михоэлс интересуется семейной жизнью дочери Сталина и ее мужа-еврея, чтобы через них повлиять на вождя для благоприятного решения "еврейского вопроса" в СССР, а также проявляет "повышенный интерес к личной жизни главы советского правительства" – для передачи этих сведений иностранной разведке.
И. Гольдштейн, один из арестованных, свидетельствовал впоследствии: "Меня начали жестоко и длительно избивать резиновой дубинкой по мягким частям и голым пяткам. Били до того, что я ни стоять, ни сидеть не был в состоянии… Лицо страшно распухло… стал плохо слышать… Меня избивали восемь раз, требуя всё новых и новых признаний. Измученный... дневными и ночными допросами… я стал оговаривать себя и других лиц в тягчайших преступлениях…"
Гольдштейна привели к Абакумову, и тот спросил: "Итак, значит, Михоэлс – сволочь?" Тот ответил с трудом: "Да, сволочь…" Абакумов передал Сталину показания заключенных, подписанные под пытками, и участь Михоэлса была решена.
С. Аллилуева (из книги "Только один год"): "В одну из… редких встреч с отцом у него на даче я вошла в комнату, когда он говорил с кем-то по телефону. Я ждала. Ему что-то докладывали, а он слушал. Потом, как резюме, он сказал: "Ну, автомобильная катастрофа". Я отлично помню эту интонацию – это был не вопрос, а утверждение, ответ. Он не спрашивал, а предлагал это: автомобильную катастрофу. Окончив разговор, он поздоровался со мной и через некоторое время сказал: "В автомобильной катастрофе разбился Михоэлс"… Он был убит, и никакой катастрофы не было".
В газетном некрологе написали: "Советский театр понес большую утрату… Смерть вырвала из наших рядов…" В день гибели было Михоэлсу 58 лет. "Михоэлса больше нет. Эти слова страшно писать, трудно произнести и еще труднее понять…"
5
Из воспоминаний:
"Погиб Соломон Михайлович Михоэлс. Не знаю человека умнее, блистательнее его. Очень его любила, он был мне как-то нужен, необходим…"
"Трагичным он был в искусстве, трагедию всколыхнул и своей смертью…"
"Он погиб для всех так внезапно… Эта смерть на какое-то время остановила дыхание людей его знавших и любивших, изменила ритм их сердец, нарушила нормы поведения живых, живущих…"
"Двери дома были открыты днем и ночью для всех. Незнакомые и знакомые лица… приходили, уходили, сидели, плотно прижавшись друг к другу, и никто не произносил ни слова. Эта противоестественная при таком скоплении людей, никем не нарушаемая тишина была странной, как ночной кошмар…"
"Пришла Юля Каганович… племянница Лазаря Кагановича. Она увела нас в ванную комнату… и тихо сказала: "Дядя передал вам привет… и еще велел сказать, чтобы вы никогда никого ни о чем не расспрашивали…"
"На панихиде было много русских. Женская школа, которая находится напротив театра, присутствовала в полном составе…"
"Нас сюда не местком послал. Сами пришли. По велению сердца. Звонкий человек был Соломон – вот мы все и пришли..."
"За похоронной процессией ехали семь грузовиков с венками и бесконечное количество легковых машин… Нельзя было сосчитать, сколько человек заполнило зал крематория и его двор…"
"Последние слова, крики, рыдания, чьи-то речи… и всё это как во сне... "
"Правда" сообщила: "Вчера Москва хоронила замечательного мастера сцены.… Мимо гроба, отдавая последний долг верному сыну Родины, прошли десятки тысяч москвичей. Перед выносом тела состоялся траурный митинг".
В день прощания с Михоэлсом П. Маркиш написал стихотворение, в котором есть такие строки:
Разбитое лицо колючий снег занес,
От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы,
Но вытекли глаза двумя ручьями слез,
В продавленной груди клокочет крик упрямый:
– О Вечность! Я на твой поруганный порог
Иду зарубленный, убитый, бездыханный.
Следы злодейства я, как мой народ, сберег,
Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны…
Течет людской поток – и счета нет друзьям,
Скорбящим о тебе на траурных поминах,
Тебя почтить встают из рвов и смрадных ям
Шесть миллионов жертв, запытанных, невинных…
Через год это стихотворение попало в перечень обвинений, предъявленных арестованному Маркишу: "Стихотворение гнусно и злобно клевещет на нашу действительность, всяческими намеками изображая Михоэлса убитым, жертвой убийства".
6
Н. Вовси-Михоэлс:
"По еврейскому обычаю, театр не играл семь суток. На восьмой вечер шел спектакль "Леса шумят" – последняя постановка Михоэлса. Все билеты были проданы, кроме тринадцатого места в шестом ряду. Это было постоянное режиссерское кресло отца.
По своему суеверию он всегда боялся числа "тринадцать", но число это странным образом преследовало его всю жизнь… Решив однажды бросить вызов судьбе, он выбрал себе кресло номер тринадцать. Однако судьба не приняла его вызова и, задумав с ним расправиться, выбрала для этого тринадцатое число".
Вскоре после похорон состоялся вечер памяти Михоэлса. "Уланова танцевала "Умирающего лебедя" Сен-Санса. Танцевала на темной сцене, внутри светового круга, "брошенного" на сцену прямо под огромным портретом Михоэлса; движения ее рук были рассчитаны так, чтобы они всё время были протянуты к портрету, и как бы у подножия портрета в конце танца лебедь "умирал". Это было то высокое искусство, от которого становилось страшно…"
Михоэлсу принадлежат такие слова:
"Если человек родился нищим, ему не помогут никакие сотни тысяч на сберкнижке, никакие машины, никакие облигации! Он всё равно чувствует себя нищим, живет нищим, растрачивая свои силы на заработки вместо творчества, тратя деньги на ненужную ему дачу вместо удивительных интересных путешествий. Он от рождения нищ, нищим и умрет…