Страница 3 из 139
Позади меня идет женщина с мальчиком; я внезапно улавливаю, что мать разговаривает с сыном на идиш. Стою посреди улицы и плачу – сподобилась увидеть живого еврейского ребенка…"
Еще шли бои на фронтах, а в освобожденные районы уже возвращались евреи из эвакуации, возвращались и уцелевшие в лагерях, лесах и укрытиях. Они торопились в надежде, что их родные уцелели и тоже вернутся; они ждали месяцами, но никто не появлялся – в их домах жили чужие люди, ели за их столами, спали в их кроватях, носили их одежды, чужие дети пользовались игрушками их погибших детей. Стены вокзальных помещений были испещрены надписями с именами и адресами; возле них стояли люди и читали эти надписи в надежде узнать хоть что-нибудь о пропавших родных и друзьях.
Ида Осиновская: "В начале 1944 года опухшие от голода, без вызова, где на подводе, где в теплушках с солдатами – добрались до Каховки. Дом наш был разбит. Мы жили у соседей, мама помогала копать картошку…"
Нисан Пейсах (местечко Новоселица, Бессарабия): "Наш дом стоял одинокий, пустой, без окон и дверей. Повсюду были горы мусора, неубранный хлам. На чердаке среди мусора я нашел старую фотографию моей бабушки Гитл. И это всё…"
Днепропетровская область: "Нас‚ еврейских колхозников‚ вернувшихся из эвакуации‚ встретили очень враждебно и отказались впустить в наши дома..."
Давид Стародинский (прошел через гетто, лагеря смерти, совершал неоднократные побеги вплоть до возвращения в Одессу):
"В дом, где я родился и прожил восемнадцать лет, меня не пустили. Квартира была занята…. Мебель, одежда и прочее – разграблено. Никого из родных, ни матери, ни отца. Голодный, в жалких лохмотьях…
Жилье мне не вернули. Скитался, где придется. Чтобы не умереть с голоду, работал сторожем в столовой, где меня немного подкармливали... Рассчитывать на чью-либо поддержку было бессмысленно. Всё пришлось создавать своими силами..."
Евреи присылали письма и телеграммы в Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), С. Михоэлсу и И. Эренбургу о невыносимых условиях существования в освобожденных районах‚ просили немедленной помощи.
Из города Полонного на Украине: "Спасите нас от голода. Пришлите посылку с одеждой и продуктами. Стыдно просить‚ но выхода нет..."
Из Одессы: "Три года был в эвакуации‚ недавно вернулся в родной город. Вещи и мебель в моей квартире разграбили‚ квартиру заняли. У меня два сына–офицера защищают родину‚ а я семь дней валялся в парадном‚ пока сосед не пожалел и не впустил меня в свою квартиру..." – "Вернулась в Одессу из гетто… в лохмотьях, совершенно нищая, и ничего не нашла из своих вещей… Мерзну целый день, мерзну и всю ночь, так как я совершенно раздета, и постелью служит только то, что на мне. Всё время простуживаюсь и болею…"
Из Могилева-Подольского: "Требуется срочный приезд представителей Еврейского антифашистского комитета. Срочный! Промедление для многих смерти подобно..."
В мае 1944 года руководители ЕАК направили докладную записку В. Молотову, заместителю председателя Совета народных комиссаров СССР:
"Изо дня в день мы получаем из освобожденных районов тревожные сведения о чрезвычайно тяжелом моральном и материальном положении оставшихся там в живых евреев‚ уцелевших от фашистского истребления. В ряде местностей (Бердичев‚ Могилев–Подольский‚ Балта‚ Жмеринка‚ Винница...) многие из спасшихся продолжают оставаться на территории бывшего гетто. Жилища им не возвращаются. Не возвращается им также опознанное разграбленное имущество..."
В. Молотов направил это письмо наркому НКВД Л. Берия‚ и тот предложил "принять необходимые меры помощи" в освобожденных районах – "по трудовому и бытовому устройству… евреев‚ подвергшихся особым репрессиям со стороны немецких оккупантов".
6
Узники гетто и лагерей, вернувшись в родные места, вновь повстречались с бывшими полицаями и с теми соседями, которые в годы оккупации вели себя не лучшим образом по отношению к евреям.
Западная Белоруссия: "В Пружанах кое-кто испугался, увидев меня, пришедшую с того света, свидетельницу темных дел некоторых людей…"
Винницкая область: "На нас (узников гетто) часто нападали наши нееврейские сверстники и издевались как могли. А после войны мы ходили с ними в одну школу. И хоть теперь они вышли в люди, забыть это невозможно…"
Виктор Файнштейн, Харьковская область:
"Сын хозяйки, у которой мы снимали квартиру (Иван Мандрык, по уличному прозвищу Кривой)… выгнал нас из квартиры ("Гэть з хаты, щоб у мэнэ нэ воняло жидивськым духом!..")
Полицай Михайловский… застрелил маму выстрелом в спину. Соблазнился кавказской пуховой шалью, подарком моего старшего брата, сделанным перед войной… Мама долго лежала на снегу, потом ее засыпало снегом, потом, вероятнее всего, снесло в половодье…
После войны Михайловский работал охранником на заводе. На его совести еще несколько жизней… В 1950 году мы с группой ребят решили его повесить, но старика дома не оказалось, а повесить старуху я не дал…
С Иваном Мандрыком я тоже встретился через несколько лет после войны. Он пытался заговорить со мной, но я испугался, что не сдержусь, и отошел…
Все они уже умерли…"
С. Боровой, историк (после возвращения в Одессу): "Спрашиваю, как жилось? Она ответила, что только первые дни оккупации были тревожными, потом жилось на так плохо и было спокойно… "Очевидно, после того, как убили всех евреев". Она смутилась, и мы потеряли взаимопонимание…"
Полина Пекерман (Чуднов, Житомирская область):
"Что я видела? У меня не было ни детских, ни девичьих лет, ничего не было. Прошло пятьдесят лет, и нет ни одного дня, чтобы весь пережитый ужас не стоял перед моими глазами – как нас вели убивать, как полицаи убивали, закапывали живыми… В Чуднове есть колодец в парке. Там, в этом колодце, лежали только маленькие дети, которых живыми бросали в него, а потом засыпали хлоркой. Живыми…
В парке было четырнадцать ям. Я знаю, где третья яма, там моя мама… Еще помню: на дереве сидел мальчик лет восьми-девяти. Полицай его тоже увидел… как в птенчика, выстрелил в мальчика, он камнем упал вниз, а полицай кинул его в яму, уже полную…
Больше зверствовали полицаи. Когда эти молодые бандиты, головорезы, что с нами за одной партой сидели, убивали, так даже немец, что там стоял, отворачивал голову… А потом они уехали в Америку, в Канаду. Сейчас они приезжают сюда – большие люди с большими деньгами…"
7
14 марта 1945 года в Московской хоральной синагоге – при огромном скоплении публики – провели панихиду по жертвам Катастрофы. В зале висел транспарант со словами на иврите "Народ Израиля жив", и певец М. Александрович вспоминал:
"В ту пору Всемирный совет раввинов… принял решение почтить память шести миллионов евреев, загубленных нацистами, специальными траурными богослужениями во всех городах, где жили евреи. Желая сохранить лицо перед Западом… Сталин разрешил московским евреям провести траурный молебен в синагоге. Меня пригласили петь "Эль мале рахамим…" (заупокойную) и некоторые другие молитвы…
В синагогу явились маршалы, генералы и прочие высокие чины. Пришла жена Молотова Полина Жемчужина. Почтили своим присутствием представители ЦК партии и Совета министров… Журналистам разрешено было фотографировать. Очевидно, это и было главным для советского правительства… показать Западу равенство всех наций и свободу вероисповедания в Советском Союзе…
Двадцать тысяч человек собралось на поминальную службу, синагога же вмещает не более тысячи шестисот. Остальные стояли на улице – служба транслировалась по радио. Движение транспорта в районе синагоги закрыли, дежурила конная милиция.
Передать, что творилось в синагоге, я не берусь. Не хватает слов. Женщины падали в обморок, бились в истерике, многих выносили на улицу, где поджидали машины скорой помощи. Да что женщины! Не выдерживали и мужчины. Рыдания заглушали службу.