Страница 129 из 139
Так начался "самолетный процесс" – восемь дней судебных заседаний: допросы, обвинение, защита. На вопрос прокурора, считает ли он себя "сионистом или лицом еврейской национальности", И. Менделевич сказал: "Я еврей, единственное желание которого – попасть в Израиль". На это прокурор заявил: "Русский народ выделил вам Биробиджан, и поезжайте туда". Менделевич ему ответил: "Позвольте мне самому решать, какое государство, а не какая область является моей родиной".
Прокурор – вопрос Ю. Федорову: "Знали ли вы о том, что должны были служить маскировкой преступного замысла группы, чтобы не видны были "еврейские уши" этой группы?" Федоров: "Я не понимаю, что вы имеете в виду". Прокурор: "Вы знали, что в группе будут одни евреи?" Федоров: "Да, знал". Прокурор: "Знал и согласился?!"
Э. Кузнецов (мать – русская, отец – еврей): "В лагере (во время первого заключения) я впервые столкнулся с участниками национальных движений… Я понял, что мне нужно прибиваться к своему берегу; он для меня определяется той половинкой крови, которая сильнее – хотя бы потому, что навеки причисляет к стану отверженных. Так я сделал свой выбор…" На вопрос о национальности Кузнецов ответил: "Еврей". Прокурор: "Но ведь в паспорте у вас записано русский?" Кузнецов: "Вы спрашиваете меня не о записи в паспорте, а о моей национальности".
Обвинение потребовало для Дымшица и Кузнецова смертную казнь, остальным – сроки наказания до 15 лет. Из последнего слова подсудимых (записано по памяти присутствовавшими на процессе):
М. Дымшиц: "Мы, группа подсудимых, разные по характеру люди. Многие из нас познакомились друг с другом только в последний день. И всё-таки отрадно, что и здесь, на суде, мы не потеряли человеческий облик. Не стали кусать друг друга, как пауки в банке…"
Ю. Федоров: "Обвинитель не поскупился на сроки, но знает ли он, что значит хотя бы три года в лагере? Я не могу понять почему Кузнецов и Дымшиц вдруг оказались виновнее всех остальных… И еще хочу подчеркнуть: я сам настоял на своем участии, а Мурженко привлечен мной даже вопреки желанию Кузнецова…"
А. Альтман: "Граждане судьи, я обращаюсь к вам с просьбой сохранить жизнь Кузнецову и Дымшицу и назначить минимальное наказание единственной среди нас женщине – Сильве Залмансон… Сегодня, когда решается моя судьба, мне и прекрасно и тяжело: я выражаю надежду, что Израиль посетит мир. Я шлю тебе сегодня свои поздравления, моя земля! Шалом алейхем! Мир тебе, земля Израиля!.."
С. Залмансон:
"Я не могу прийти в себя… Прокурор предложил снять головы за несодеянное. И если суд согласится, то погибнут такие замечательные люди, как Дымшиц и Кузнецов. Я считаю, что советский закон не может рассматривать как измену чье-либо намерение жить в другой стране. Я убеждена, что по закону нужно привлечь к суду тех, кто незаконно попирает наше право жить там, где нам хочется…
Я и сейчас ни минуты не сомневаюсь, что когда-нибудь уеду и буду жить в Израиле… Это мечта, освященная двумя тысячелетиями надежды, никогда меня не покинет. В будущем году в Иерусалиме! И сейчас я повторяю: "Если забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет правая рука моя"…" (Повторяет эти слова на иврите.)
5
Приговор объявили 24 декабря 1970 года, во второй день праздника Ханука: "Именем Российской Советской Федеративной Социалистической республики. Судебная коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда… установила вину подсудимых… (перечислены фамилии) в том, что они в силу своих антисоветских убеждений, действуя умышленно в ущерб государственной независимости Союза ССР, в 1969–1970 годах вошли в преступный сговор и приняли решение изменить родине путем бегства за границу…"
Марка Дымшица и Эдуарда Кузнецова приговорили к "исключительной мере наказания" – смертной казни. Иосиф Менделевич и Юрий Федоров – 15 лет заключения, Алексей Мурженко – 14 лет, Арье Хнох – 13, Анатолий Альтман – 12, Сильва Залмансон и Борис Пенсон – 10, Израиль Залмансон – 8, Мендель Бодня – 4 года лагерей.
Суд определил для Федорова и Мурженко пребывание "в исправительно-трудовой колонии с особым режимом", Менделевичу, С. Залмансон, И. Залмансону, Альтману, Хноху и Пенсону – "в колонии строгого режима", Бодне – "в колонии усиленного режима". Почти у всех в приговоре было указано: "без конфискации имущества за отсутствием такового".
И. Менделевич: "На лице Марка не дрогнул ни один мускул. Сильва закричала, заплакала. Эдуард выдавил: "Никак большевики не напьются кровью. Ну ничего, когда-нибудь они в ней захлебнутся"…"
Когда огласили приговор, группа зрителей в правой части зала организованно зааплодировала. Мать Пенсона закричала: "Дети, мы будем вас ждать! Мы все будем в Израиле…" Отец Менделевича: "Израиль с вами! Наш народ с вами…" Жена Федорова: "Всё будет хорошо! Всё будет хорошо…" А в зале продолжались аплодисменты, пока кто-то, наконец, сообразил, что аплодирующие как бы невольно подбадривают родственников осужденных. И раздалась команда: "Кончай аплодисменты!"
В. Буковский:
"В тот сумасшедший, лютый декабрь 70-го, когда власти полностью перекрыли все контакты с Ленинградом, отключили телефоны, снимали с поездов, только одному Вовке Тельникову удалось прорваться в Москву с текстом приговора и стенограммой суда. Потом – безумная гонка по Москве: проходные дворы, подъезды, метро, машины…
Нам всё-таки удалось тогда уйти от чекистов, и где-то у Пушкинской площади, в квартире моего приятеля, мы лихорадочно перепечатывали текст. Ночью мне еще предстояло прорваться к корреспондентам…"
Военный трибунал приговорил Вульфа Залмансона к 10 годам заключения в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
6
Органы КГБ знали о подготовке к захвату самолета задолго до ареста обвиняемых, однако позволили им довести операцию "Свадьба" до последней стадии. Цель, повидимому, была одна: арестовать злоумышленников на месте преступления, провести показательный процесс, сурово наказать "изменников родины" и тем самым запугать евреев, желавших уехать в Израиль. Незадолго до этого Организация Объединенных наций приняла резолюцию, осуждающую угон пассажирских самолетов; в Кремле рассчитывали, что Запад одобрит суровые меры за попытку захвата самолета, однако реальность оказалась иной.
Через день после приговора – всего через один день – мир взорвался демонстрациями, митингами протеста, требованием отменить смертный приговор. Главы государств. Английская, итальянская, французская компартии. Писатели, ученые, артисты, священники. Лауреаты Нобелевских премий. Римский папа. Академик А. Сахаров. Телекомпании и радиостанции мира. Первые страницы крупнейших газет. Впервые на Западе основной темой дня стала тема – положение евреев в Советском Союзе.
Но самое, быть может, поразительное – это письма и телеграммы евреев СССР, тех самых, которых еще недавно называли "евреями молчания":
"Бывшим узникам концлагерей. Друзья!.. Если вам по ночам еще снятся тюрьмы и этапы, карцеры и лагеря, пусть ваш голос во всем мире прозвучит в защиту одиннадцати. Я обращаюсь к тем, кто выжил на Воркуте и на Колыме, в Освенциме и Треблинке... Мы прошли дорогой страданий и смерти, и наш долг сейчас – спасти тех, кого ведут по этой дороге. Спасти! Иначе жизнь теряет всякий смысл. Меир Гельфонд, врач, 40 лет. Бывший заключенный N 1Р 515 "Речлага", срок – 10 лет".
"Кровожадность судей вызывает омерзение… Смерть нависла над людьми, права которых были попраны, национальное достоинство растоптано..." Москва, 59 подписей.
"Неужели не достаточно жертв инквизиции, шести миллионов загубленных жизней, позорных процессов далекого и недалекого прошлого, неужели чаша пролитой еврейской крови еще не полна?.." Рига, 37 подписей.