Страница 29 из 87
После разгрома восстания поляки-эмигранты, обосновавшиеся в Париже, сожалели о том, что сразу же не провозгласили равноправие евреев: это привлекло бы тех на сторону восставших. "В одном из заседаний, - вспоминал очевидец, - поднял голос в защиту евреев молодой офицер Бениовский, человек с фантастической судьбой, бывший казак, в пылу битвы покинувший русские ряды и заявивший польским командирам, что он хочет вступить в их армию, чтобы сражаться за свободу. В эмигрантских кругах ходили слухи о его еврейском происхождении". Возможно, по инициативе Бениовского поляки-эмигранты выпустили особый "Манифест к народу израильскому". Там было сказано: "Близится царство народов!… Польша скоро поднимется! Пусть же евреи, живущие на ее земле, пойдут об руку с братьями-поляками и завоюют себе права! Если же они будут настаивать на возвращении в Палестину, поляки помогут им осуществить это желание".
3
Ритуальные наветы - обвинения евреев в употреблении христианской крови - пришли в Россию с запада, после разделов Польши. Население присоединяемых территорий было свидетелем, а то и участником прежних ритуальных процессов, которые случались почти непрерывно в восемнадцатом веке - в Познани, Дрогобыче, Житомире, Ямполе, Пшемысле и в других местах. Кровавые наветы позволяли местным купцам и ремесленникам избавляться от нежелательных конкурентов-евреев, и даже король Сигизмунд II Август жаловался в свое время, что эти наветы "позволяли под вымышленными предлогами искоренять евреев в королевских городах". Любой слух и любое обвинение, даже самое нелепое, годились для немедленного ареста и скорого судебного процесса с его чудовищным приговором. Обвиняемый мог отрицать свою вину даже под пыткой - это не имело никакого значения. Времена были жестокими, к евреям - жестокими в особенности, и всякий раз судьи придумывали изощренные способы казни, которые невозможно читать без содрогания: " Мордух Янкелевич пусть будет живым посажен на кол; Мошке Шмулевичу пусть отрежут руки до локтей и ноги и развесят на кольях; с Берка Аврусова пусть сдерут две полосы кожи, четвертуют живым, голову посадят на кол, а внутренности обмотают вокруг кольев…"
После разделов Польши оттуда перекочевала в Россию антиеврейская литература. Поначалу издали в переводе с польского на русский язык две книги - "Обряды жидовские" и "Басни Талмудовы, от самих жидов узнанные". Они содержали фрагменты из сочинения монаха Г.Пикульского "Злость жидовская" - об употреблении крови христиан в ритуальных целях, с самыми нелепыми описаниями еврейских обрядов по месяцам и числам. В "Баснях Талмудовых" написано, к примеру, что в январе, "казня жидовское неверие", Господь насылает "иногда перед восхождением солнца в их яства капли кровавые", и еврей, попробовав этой пищи, "внезапно жития лишается и умирает", - но христианам эта еда нисколько не вредит.
Затем появилась книга на греческом языке - "Опровержение еврейской веры", на которую тоже стали ссылаться при ритуальных наветах. Ее авторство приписывали некоему монаху Неофиту, и первая глава книги озаглавлена так: "Тайна сокровенная, но ныне открытая. О евреях. О крови, которую они получают от христиан, и об употреблении ее - с доказательствами из Святого Писания". Еврейский народ - сказано в этой книге - подлежит проклятию за то, что не принял Иисуса Христа. По этой самой причине "все европейские евреи имеют коросту на седалище, все азиатские имеют на голове паршу, все африканские - червей на ногах, а американские -
болезнь глаз, то есть страдают трахомой, из-за чего безобразны и глупы". Все эти болезни излечиваются лишь христианской кровью, утверждал автор книги, - потому-то она евреям и нужна. Грамотные люди читали эти сочинения, написанные для "обличения христоненавистных людей", неграмотным - пересказывали содержание, и желавшие поверить - верили в печатное слово и применяли полученные "знания" на практике.
Поляки не забывали и про поведение евреев во время войны с Наполеоном, и не случайно в этой атмосфере явной неприязни или даже неприкрытой вражды друг за другом возникали в западных губерниях ритуальные обвинения. Весной 1816 года в городе Гродно нашли за городом мертвую девочку - "с шестью малыми знаками на поверхности тела". Врачи установили при проверке, что у девочки "кровь не источена", но вскоре разнесся слух, будто она "кончила жизнь от рук жидовских". Следственная комиссия занялась "секретным расследованием": не употребляют ли евреи христианскую кровь, и снова экспертом оказался бывший их единоверец - "выкрещенный в благочестивую веру унтер-офицер" Павел Савицкий. Он сообщил, что "кровь христианская точно нужна по еврейскому завету", и что в каждом кагале прежде хранилась особая бочка для умерщвления христианского ребенка. Результаты "секретного расследования" послали в Петербург, но обвинение оказалось нелепым и совершенно недоказательным, и из столицы повелели "секретное розыскание" прекратить, а взамен этого отыскивать настоящего "смертоубийцу". А вскоре Александр I распорядился, чтобы евреев перестали обвинять "в умерщвлении христианских детей без всяких улик, по единому предрассудку, что якобы они имеют нужду в христианской крови".
Жила в белорусском городе Велиже двенадцатилетняя юродивая, "больная девка" Анна Еремеева и занималась там предсказаниями и ворожбой. В марте 1823 года она рассказала окружающим, что ей явился во сне архангел Михаил и сообщил следующее: в первый день Пасхи "одна христианская душа будет загублена евреями", и этому ребенку назначено страдать "в иудейском, что на рынке, большом угловом каменном доме". И действительно, в первый день христианской Пасхи у рядового местной инвалидной команды Емельяна Иванова пропал трехлетний сын Федор. Вскоре к матери пропавшего ребенка пришла "девка-отгадчица" Марья Терентьева, распутная, вечно пьяная нищенка. Она погадала на воске и сообщила матери, что ее сын находится "в доме еврейки Мирки, в погребе", его еще можно взять оттуда живым, а если "он не будет освобожден, то его умертвят". А еще через несколько дней труп ребенка нашли в полуверсте от города, в лесу, "чем-то в нескольких местах пронзенным", и местный лекарь установил при осмотре, что "солдатский сын рассудительно замучен".
Полиция провела обыск в доме Мирки Аронсон, ничего там не нашла, но дело не прекратили и провели следствие. Велижский суд решил, что христианам не было никакого смысла убивать ребенка, а потому оставил его "умерщвление в сомнении на евреев". Однако судьи в Витебске этот приговор отменили и записали в протоколе: "Случай смерти солдатского сына предать воле Божьей; всех евреев, на которых гадательно возводилось подозрение в убийстве, оставить свободными от всякого подозрения; солдатку Терентьеву за блудное житие предать церковному покаянию". На всякий случай провели еще одно следствие, убийцу не обнаружили, и дело сдали в архив.
Но история на этом не закончилась. Осенью 1825 года Александр I проезжал из Петербурга на юг, и путь его лежал через Велиж. Там его встречало с хлебом-солью местное купечество, но не успел городской голова начать приветственную речь, как из толпы выбежала женщина. Это была нищенка Марья Терентьева. Она бросилась на колени перед императором и протянула ему прошение. В нем было сказано, что у нее, у вдовы-солдатки, евреи убили сына, но правду, тем не менее, не раскрыли, а ее незаслуженно наказали. И хотя само прошение было ложным, потому что убитый мальчик не был ее ребенком, делу дали ход. Через много лет, при благополучном завершении этого долгого и мучительного следствия, в Петербурге пришли к выводу, что "сей обдуманный вымысел не мог принадлежать Те-рентьевой, женщине праздношатающейся и преданной пьянству". Очевидно, был какой-то сговор, в деле незримо участвовали разные заинтересованные лица, и Терентьева оказалась лишь их исполнителем. Но пока что Александр I, видно, позабыл о своем прежнем повелении - не обвинять евреев без улик, "по единому предрассудку", и распорядился строжайше расследовать это дело.