Охотники за алмазами

— Только-только успели сколотить приличную команду, так сразу же купец появился. Сами растить футболистов не хотят, все на готовенькое метят.

— Ты не прав, Ильгам! — отрезал вратарь, которого в команде называли дядя Володя, потому как в свои тридцать пять он был старше всех футболистов.

— А кто недавно пекся о коллективизме, не ты ли? Кто помогал Фарману устраиваться на буровую? — не унимался Аскеров. — А теперь вдруг по-другому запел… Может быть, ждешь, что и тебя пригласят в «Нефтяник»? Напрасные старания!..

— Успокойся, капитан!.. Здесь совсем иное дело. «Нефтяник» представляет нашу республику на союзных состязаниях в высшей лиге. Неужели тебя не волнует честь Азербайджана, неужели тебе все равно, кто будет представлять нас на зеленом поле стадиона? Надо радоваться, что именно из нашего коллектива идет пополнение в команду мастеров.

Фарман торопливо мылся и мысленно поблагодарил дядю Володю. За такт и справедливые слова. Фарман чувствовал себя виноватым перед товарищами по работе, по команде. И в то же время радость захлестывала и окрыляла. Там, за раздевалкой, его ждет сам Исламов!

Они ходили потом по узким тенистым улицам, напоенным ароматами налившихся яблок и зреющего винограда, душистых персиков и нежного инжира. Вокруг в каждом дворе за глиняным забором были сады и виноградники. А чуть в стороне маячили ажурные буровые вышки. И ветерок доносил сладковатый запах сырой нефти. Все — земля городка, дома и улицы, казалось, насквозь пропитались жгучим солнцем и запахами вина и нефти.

— Способности у тебя, Фарман, конечно, есть. Я видел твою игру. Ты вынослив, резок, хорошо видишь поле. И, главное, у тебя врожденное чувство мяча. Это никакими тренировками не воспитаешь, такое дается от аллаха, — голос тренера лился журчащим сладким ручейком. — А вот техника у тебя слабовата, от уличных команд… Надо шлифовать, отрабатывать каждый прием… И вырабатывать свой почерк, свою индивидуальность. А ты что делаешь? Копируешь всех известных мастеров… У тебя пока нет своего лица, а есть сплошной винегрет. Придется долго и упорно работать, прежде чем можно будет тебя выпустить на поле.

— Я согласен. На все согласен! — Фарман спешил заверить, что он будет тренироваться от зари до зари, не жалея себя, выполнять любые указания.

— Сначала возьмем в дублирующий состав, да и то в запас. А там дальше посмотрим, все будет зависеть от тебя.

— Рахмет, спасибо. Я согласен, — срывающимся голосом говорил Фарман.

— А какое у тебя образование?

— Десятилетка. Школу окончил с серебряной медалью.

— Так это же хорошо! В институт поможем устроиться. Будешь играть и учиться. У нас многие футболисты учатся. Условия создадим.

Перед Фарманом открывался путь в большой спорт. Он чувствовал себя на седьмом небе. Казалось, жизненная судьба решена раз и навсегда, окончательно и бесповоротно. Футбол выведет его в люди.

Однако дома, к удивлению Фармана, эту новость встретили без особого энтузиазма. Мать горестно всплеснула руками. На ее исхудавшем и усталом лице застыло тревожное выражение. Она уже давно не могла сладить, со средним сыном, который как-то незаметно стал взрослым и ожесточенно самостоятельным. Не в пример старшему, Гафуру, который и в двадцать два года, будучи студентом консерватории, по-прежнему советовался с матерью по каждому пустяку, Фарман где-то с пятнадцати лет привык отрывисто отвечать на вопросы и расспросы коротким словом «нормально». Мать лишь по интонации, с какой было произнесено слово, догадывалась о радостях или огорчениях. Что же касается своих планов, то он лишь ставил мать в известность. Так произошло и теперь.

За ужином, вернее за поздним обедом, потому что заждались именно его, Фармана, он сообщил о своем решении коротко и нарочито спокойно, словно речь шла о пустяковом деле, вроде поездки в туристский лагерь.

— Куда, куда? — переспросил Гафур, ставя стакан с чаем на стол и поднимая глаза на брата, словно впервые видел его.

— В Баку. В команду мастеров.

— Значит, решил стать футболистом?

— По-твоему, футболист не человек? — вспыхнул Фарман.

— Почему же?. Всякое бывает. Как гласит пословица, у матери было три сына. Двое умных, а третий — физ-куль-тур-ник!

— Ну, знаешь! — Фарман порывисто встал. — Ты еще будешь гордиться братом футболистом! Когда меня возьмут в основной состав… Когда по телеку будут транслировать очередной матч «Нефтяника»… Вся республика будет следить за нами!.. И за мной! Вот! А ты… Ты и через два года не удостоишься пропеть по телеку или радио… Да транслировать будут по второй программе, потому как по первой идет передача футбольного матча!..

— Фарман, перестань! — мать встала между братьями. — Отец за такое не помилует. Вот только придет со смены.

— Ты, возможно, прав, через два года так может быть, — ответил Гафур, не повышая тона. — Меня будут называть братом знаменитого футболиста… Но через десять лет, когда ты уже не будешь гонять по полю мяч, может быть, сходишь в оперный театр, послушаешь, прикоснешься к искусству. Будут тогда у меня и сольные концерты. И радио и телек. А тебя станут именовать братом артиста Гафура Далманова, солиста оперного, государственного…

— Лучше, братуха, московского Большого! Идет? — в голосе Фармана уже не звучало раздражение.

Сестер дома не было, гостили у родственников. Один лишь младший братишка, восьмилетний Заман, названный так в честь деда, смотрел восхищенно на Фармана: он будет играть в команде мастеров! Вот это да!.. Заман сможет бесплатно ходить на стадион. Все мальчишки в округе станут ему завидовать. Заман во время игры будет находиться за футбольными воротами, чтобы подавать мячи. И его, может быть, тоже покажут по телевизору. Все ребята будут пальцами показывать на экран: «Смотрите, смотрите! Мяч подает вратарю наш Заман!»

Фарману тоже всю ночь снился один сплошной калейдоскопически-радужный сон, чем-то похожий на многосерийный приключенческий фильм, в котором он, безусловно, играл главную роль. Во сне он совершал спортивные подвиги на зеленом поле, забивал решающие голы, выезжал в заграничное турне, участвовал в составе сборной Советского Союза на Олимпийских играх… Его боготворили болельщики, незнакомые девушки спешили брать автографы, журналисты досаждали расспросами, фотографы спешили запечатлеть известного мастера кожаного мяча…

Фарман проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно его тормошил за плечо. Он нехотя открыл глаза. Красивый сон мгновенно исчез. Перед кроватью стоял отец.

— Пора вставать!

Отец был в своей темно-синей куртке, в которой обычно ходил на работу. Там, на буровой, он надевал специальную робу. Фарман где-то внутри ощутил неприятный холодок и зябко повел плечами. «Мать уже все передала», — мелькнуло в голове. На загорелом до бронзовой темноты лице отца угрожающе топорщились усы. Фарман впервые заметил, что в черных усах забелела седина.

— Оказывается, в нашем доме появились новости. Рассказывай, сынок.

Фарман сбивчиво передал о встрече с тренером бакинской команды мастеров, о своей мечте и желании стать футболистом, не забыл напомнить о словах, написанных о его «несомненных способностях» в районной газете… И о том, что он поступит в институт. Будет играть и учиться. Фарман говорил быстро, глотая концы слов, торопился выложить, высказать сразу все, боясь, как бы отец решительным возражением не поставил крест на розовые мечты. С отцом шутки были плохи. Он лишь один раз принимал решение, и спорить с ним было бесполезно.

Курбан, не перебивая, выслушал сына. Потом, потеребив ус, сказал:

— Приказывать тебе не могу, — видит аллах, ты уже вырос. Паспорт получил, в голосовании участвуешь как гражданин равноправный. Самостоятельным стал! А вот совет дать обязан.

Отец положил ладонь на плечо сына.

— Насчет футбола ничего не скажу. Сам выбрал себе. Только запомни, сын, что это совсем не специальность для серьезного мужчины. Она кормить всю жизнь не будет. А вот то, что надумал поступать в институт, одобряю. Правильно надумал.