Охота на «кротов»

И сейчас, почти тридцать лет спустя, когда приемник извергал звуки карнавальной музыки Тринидада, облака снова расступились для Гарблера. Наконец он все понял.

В то время Гарблер был не в курсе, что внутри ЦРУ велась активная охота за проникновениями в его структуры. Не знал он и того, как или почему Управление решило сосредоточиться на нем как на основном подозреваемом.

Ключ к этому, конечно, находился у Игоря Орлова, которого Гарблер называл «Малыш», когда работал с ним в Берлине почти двадцать лет назад. Но как охотники за «кротом» вышли от Орлова на Гарблера?

В конце концов, его имя не начиналось с буквы К. Эд Петти, бывший сотрудник группы специальных расследований, объяснил ему, что произошло.

В группе, по его словам, существовало общее мнение, что Орлов — это названный Голицыным агент «Саша». Брюс Соли пришел к такому выводу после того, как изучил берлинские оперативные досье. «Но существовала одна проблема. И они отправились к Голицыну. «Вы говорили, что это кадровое внедрение, — сказали они. — Но этот парень (Орлов) никогда не был кадровым сотрудником». Голицын предложил такую версию: «Русские ведут Орлова и делают его агентов агентами-двойниками, а их настоящая цель — ваши кадровые сотрудники. Можете быть уверены, что среди тех, кто работает с Орловым, вы найдете одного или более серьезных агентов проникновения. Русские, вероятно, сделали подход к этим людям и заявили им: «Мы контролируем вашу сеть, вам лучше сотрудничать с нами, в противном случае с вашей карьерой будет покончено». Я никогда не мог понять, из какой логики исходили Энглтон и другие[197].

Больше дюжины сотрудников разведки имели отношение к Орлову, и все они попали под подозрение. Все они прошли тщательную проверку».

«Скотти» Майлер, бывший заместитель Энглтона и один из основных участников группы специальных расследований, отстаивал решение расширить рамки расследования. «Вы должны предположить, что если Игорь Орлов был шпионом, он, в свою очередь, мог вербовать людей, с которыми общался, — сказал Майлер. — С точки зрения контрразведки приходится допускать, что один шпион может завербовать другого».

Проверке подверглись не только те сотрудники разведки, которые работали с Орловым, продолжал он, но также и все другие работники Управления, которые могли его знать или каким-то образом общаться с ним.

Но Майлер настаивал на том, что охота на «кротов» не являлась исключительной прерогативой группы специальных расследований. Другие также сыграли свою роль в этом. «Контрразведка, — сказал он, — не проводила расследований. Мы вели поиск, а управление безопасности занималось этим, только если такое расследование могло стать интересной операцией. Управление безопасности, директор Центральной разведки, шеф контрразведки, заместитель директора по планированию знали об этом. Почти в каждом случае обращение к ФБР на это давал разрешение директор Центральной разведки.

Именно через Орлова, чьи прежние оперативные имена начинались с буквы «К», охотникам за «кротом» удалось немного продвинуться в направлении первого шефа московской резидентуры. Подобно электрическому току, который образует дугу между электродами, охотники за «кротами» двигались от Орлова, который, по их убеждению, был «Сашей», к каждому оперативному работнику, секретарю, другому служащему ЦРУ, который когда-нибудь имел любой контакт с ним.

Когда группа специальных расследований занялась Гарблером, контрразведчики покопались в его досье и обнаружили дополнительную информацию, давшую пищу для подозрений. В Корее, например, где Гарблер служил помощником военно-морского атташе и пилотом президента Ли, охотники за «кротом» с торжеством обнаружили, что он играл в теннис с Джорджем Блейком. Блейк, который был захвачен в плен и содержался в тюрьме в тяжелейших условиях, когда Северная Корея захватила Сеул, впоследствии был разоблачен как советский агент МИ-6.

Так как «данные» свидетельствовали против Гарблера, включая тот факт, что его отец эмигрировал из России, а мать из Польши, отдел центральной разведки пришел к убеждению, что бывший глава московской резидентуры является советским шпионом. ЦРУ направило дело Гарблера в ФБР.

В Тринидаде Гарблер, узнавший, что он подозреваемый советский «крот», мало что мог предпринять на месте, ему оставалось только дослужить оставшийся срок командировки. Привязанный к Порт-оф-Спейну, более чем в двух тысячах миль от штаб-квартиры, он не мог даже попытаться восстановить свое доброе имя.

Ему оставалось только сидеть и предаваться размышлениям, это было время отчаяния. Хотя теперь он знал, почему его направили в Карибскиь регион, он пытался наилучшим образом использовать этот факт. Тринидад был все-таки островным раем. Ром и солнце — в изобилии. Гарблеру нравились жители острова; он находил их жизнелюбивыми и непредсказуемыми, великодушными и добрыми. Среди них он обрел много друзей, как среди черных, так и среди белых.

Но сейчас он осознал, что лучшую часть из девяти лет он был поставлен в безвыходное положение, отрезан от основной жизни ЦРУ и, наконец, изолирован под кокосовыми пальмами; он подозревался в предательстве страны, которую так любил и которой служил всю сознательную жизнь.

Гарблер восстановил в памяти последние шесть лет, переоценивая события в свете того, что он теперь знал. То, что могло казаться бюрократическими ошибками или невинными событиями, сейчас приобретало новое значение. Это походило на повторный просмотр фильма, когда уже знаешь сюжет.

Он вернулся мысленно к Москве. Неужели подозрения ЦРУ, о которых его официально пока не уведомили, возникли еще там? В Москве руководство почти ничего не сообщило Гарблеру о разработке своего самого важного агента, Олега Пеньковского. Если он уже был под подозрением, то штаб-квартира старалась бы сообщать ему как можно меньше.

Он припоминал, как его заместитель по работе в Москве Хью Монтгомери пришел навестить его в больницу в Висбадене после несчастного случая в горах. В то время он подумал, что Монтгомери прислал

Дэвид Мэрфи, начальник отдела, чтобы «через него выяснить, достаточно ли у меня осталось мозгов, чтобы вернуться в Москву и продолжить руководство резиден-турой». Но сейчас, в ретроспективе, Гарблер подумал, а не являлось ли истинной целью визита Монтгомери посмотреть, «не ношу ли я деньги КГБ в карманах моей пижамы».

Было решено тогда, что Гарблер возвращается на свой пост в Москву. «Работнички штаб-квартиры, наверное, подумали, что мое желание вернуться связано с необходимостью увидеться еще раз с моим руководителем из КГБ для получения инструкций о будущих контактах в США. А Мэрфи мог заключить, исходя из моего положения, что я должен был вернуться, чтобы успокоить людей, контролировавших меня с другой стороны».

В 1972 году, по окончании командировки на Тринидад, Гарблер вернулся в штаб-квартиру ЦРУ и сразу же условился о встрече с генеральным инспектором Уильямом Бро. Гарблер знал, что жалоба генеральному инспектору вызовет недовольство Карамессинеса, заместителя директора по планированию, но ему уже нечего было терять.

Гарблер поведал свою историю Бро, которую тот, без сомнения, уже знал. Он достиг высокого положения в директорате по планированию в возрасте 45 лет и вполне мог рассчитывать на работу в последующие пятнадцать лет на ответственном посту. А вместо этого его перевели на запасной путь — он стал жертвой тех тайных обвинений, о которых ему никогда не сообщали официально. Гарблер хотел знать, почему ему не сообщили о том, что он находится под подозрением.

Бро не ответил, но обещал поговорить с Карамесси-несом, который впоследствии написал докладную записку, где отмечалась его прекрасная работа на Тринидаде и ни слова не говорилось непосредственно об обвинении. Но протесты Гарблера все-таки дали некоторые результаты: после девяти лет невысокого положения в ЦРУ он был частично реабилитирован и в 1973 году направлен в качестве резидента в Стокгольм.

197

Некоторые бывшие сотрудники ЦРУ полагают, что Голицын не предупреждал о «кротах» в ЦРУ, когда перешел на сторону Запада; сделал он это примерно два года спустя. Дональд Джеймсон, который был сотрудником советского отдела, вспоминал, например, что когда в августе 1962 года он взял Голицына на обед в дом бывшего директора ЦРУ Аллена Даллеса в Джорджтауне, Даллес спросил: «Больше всего меня интересует, что вам известно о каком-либо проникновении в ЦРУ?» Голицын сказал, что ему ничего неизвестно. Даллес постучал по дереву стола, Голицын сделал то же самое. Но опрашивавшим его в ЦРУ Голицын рассказал другую историю. Факты говорят о том, что Голицын говорил о «кротах» с самого начала. Даже до своего прибытия в Вашингтон он сообщил Фрэнку Фрайбергу, что видел информацию, которая просочилась из «высших сфер ЦРУ». На начальном этапе он предупреждал о внедрений в ЦРУ человека по имени «Саша». Он также сообщил, что КГБ знал о попытках ЦРУ скопировать подслушивающее устройство, вмонтированое в государственный герб. К 15 января 1962 года в течение четырех недель после «ухода» Голицына, а также по его указаниям было проведено прослушивание телефонных переговоров Питера Карлоу, и началось завершившее эту подготовку расследование ФБР и ЦРУ по делу Карлоу. Охота на «кротов» стала еще более интенсивной в 1963 году и позже, когда она распространилась помимо Орлова и Карлоу на других штатных сотрудников.