Страница 16 из 19
— Всё кончено! Прими нас, Господи!
И вновь обратимся к рапорту самого командира: «…В то самое время схватил я саблю и грозил всех… (в документе неразборчиво. — В.Ш.), потом, бросившись к единорогу, выстрелил из него картечью, отчего неприятель отворотил в беспорядке от меня, не сделав ни одного выстрела из пушек…»
Офицеры тем временем ободрили людей и заставили их встать к орудиям. Положение было восстановлено. Верёвкин вытер ладонью покрытое пороховой копотью лицо:
— Господи! Дай нам силы всё превозмочь!
Слова капитана 2-го ранга заглушил страшный взрыв. Это разнесло в куски очередную пушку. По всей палубе валялись обрубки человеческих тел, кровь стекала в шпигаты ручьями. Те немногие, кто уцелел под градом осколков, были почти невменяемы. Казалось, что теперь-то уж всё! Но нет, и в этом случае Андрей Евграфович нашёл, как привести матросов в чувство и поставить к нескольким ещё уцелевшим орудиям. Следуя левым галсом в полный бейдевинд, плавбатарея всё же сумела оторваться от побиваемых ею турецких фрегатов. Но к Крыму идти было уже нельзя — вдали маячила очередная неприятельская эскадра. И тогда Верёвкин повернул на Гаджибей. Где-то вдалеке осталась Лиманская флотилия. Контр-адмирал Мордвинов по-прежнему не решался прийти на помощь своей плавбатарее. На подходе к гаджибейской крепости Верёвкин едва не попал под огонь береговых орудий. Матросы были уже ко всему безразличны.
— Всё одно помирать! — говорили они. — Так хоть бы скорее, чтоб не мучиться!
Но командир плавбатареи думал иначе. Поворотив через фордевинд на новый галс, он удачно вышел из зоны крепостного огня. Отойдя же от Гаджибея, бросил якорь. Плыть далее было опасно. Стояла уже глубокая ночь. Обойдя судно и осмотрев трюм, Верёвкин убедился, что батарея едва держится на плаву.
— Одна хорошая волна — и мы на дне! — мрачно констатировал он.
— Следует немедля затопить судно, сбить из брёвен плот и уходить в море. Может, куда и вынесет, — предложил Юлиан де Ломбард.
— Лучше, по-моему, затопить батарею, самим же плыть к берегу, а там пробираться по степи к Херсону! — немного подумав, высказал свой вариант лейтенант Кузнецов.
У Верёвкина были соображения иные.
— Потопиться мы всегда успеем! — заявил он. — Пока ж определите людей для починки, и будем ждать рассвета! Там всё станет ясно!
С первыми лучами солнца с плавбатареи увидели, что находятся неподалёку от низкого песчаного берега, по которому разъезжали сотни конных татар. У берега же сонно качались на якорях полтора десятка турецких транспортных судов. Оглянулись на море — там белели парусами державшие курс на Гаджибей неприятельские фрегаты.
— Вот, господа, и попытайся мы прорываться на плоту или высаживаться на берег! — скупо обронил Верёвкин. — Наш план будет иным!
Как же решил действовать в столь непростой обстановке Андрей Евграфович Верёвкин? А так, как подобает русскому офицеру!
«Я не имею никакой помощи к спасению людей и судна, не имея шлюпки и потеряв все вёсла при рассвете. Пушек и провианта малое число, пресной воды ни капли, почёл за лучшее сняться с якоря, идти к тем купеческим судам, чтоб оными овладеть и всё сжечь, а которое способно будет к гребле, взять оное и, пользуясь тем, спасти себя от бедствия…»
Теперь экипажу плавбатареи предстоял новый бой. На этот раз с целой флотилией вооружённых транспортов. Впереди ждал абордаж! Офицеры были настроены решительно: только вперёд! Старослужащие матросы тоже. Зато рекруты смотрели угрюмо. Они уже давно перестали понимать происходящее. У нескольких человек помутился от пережитого рассудок. Их по приказу командира связали, чтоб не выбросились за борт.
Медленно набирая ход, сильно осевшая от многочисленных пробоин батарея целила в самую середину турецкой флотилии. Давалось это с большим трудом — судно почти не управлялось. Верёвкин тем временем в трубу уже определил объект атаки.
— Вон та бригантина нам подойдёт вполне! — обратился он к стоящему неподалёку Ломбарду. — Вы начальник абордажной партии! Прошу…
Резкий и сильный удар бросил офицеров на палубу. Судно стремительно заваливалось на борт, треща и рассыпаясь на глазах.
— Всем осмотреться! Что случилось? — закричал, вскочив на ноги, кавторанг.
То, что он увидел, повергло Верёвкина в отчаяние. Плавбатарея выскочила на прибрежную песчаную мель.
— Только крушения нам сейчас не хватало! — в сердцах стиснул кулаки Верёвкин.
Пока офицеры торопливо решали, что должно и можно предпринять в создавшейся ситуации, снова взбунтовалась команда, которую неожиданное крушение судна ввергло в полную панику. Остановить на этот раз обезумевших людей было уже невозможно. С криком: «Пусть лучше татарва головы порубает, нежели тут смерти дожидаться!», рекруты бросались в воду и плыли к близкому берегу.
Ломбарда с Кузнецовым, попытавшихся было их остановить, попросту избили, а Верёвкина силой заперли в трюме.
Однако и будучи запертым, командир не пожелал прекратить борьбу. Теперь он стремился как можно больше разрушить своё судно, чтобы оно не досталось неприятелю. Придя немного в себя от понесённых побоев, Верёвкин вооружился топором и стал рубить днище, ускоряя поступление воды. Затем подпалил бывшую в трюме пеньку и парусину…
Татары брали потерпевшую крушение плавбатарею в конном строю, благо вокруг было мелко, а пушки покинутого командой судна уже молчали. Верёвкина, угоревшего от дыма, вытаскивали из трюма за ноги. В сознание капитан 2-го ранга пришёл уже на берегу. С трудом разлепил спёкшиеся губы:
— Пить! Пиить!
Стоявший над ним татарин, осклабясь, хлестнул изо всех сил кнутом:
— У, урус, шайтан!
Обвязанного арканом, его бросили в седло.
— Гей! Гей! Гей!
И понеслись с редкостной добычей в лагерь. Впереди у Андрея Верёвкина был плен, долгий и тяжкий.
ТРАГЕДИЯ «МАРИИ МАГДАЛИНЫ»
План Потёмкина по использованию Севастопольской эскадры в начале войны с турками был предельно дерзок. Зная, что линейный флот султана во главе с капудан-пашой уже появился у Днепровского лимана, прикрывая со стороны моря Очаков и готовясь нанести удар по Кинбурну, князь повелел нанести севастопольцам удар по главной тыловой базе турок — Варне. Там, по сведениям лазутчиков, ещё не ставили даже береговых батарей, а в гавани грузились припасами многочисленные транспорты для турецкого флота и Очаковской крепости. По замыслу Потёмкина успешный рейд корабельного флота к Варне неминуемо заставил бы капудан-пашу увести свои корабли из-под очаковских стен, что позволило бы, в свою очередь, Екатеринославской армии спокойно начать осаду крепости.
— Напасть на турецкий флот и истребить! — велел светлейший.
Но командующий Севастопольской эскадрой контр-адмирал граф Войнович в поход особо не торопился. Потёмкин нервничал, слал из Кременчуга, где в то время находился, послания раздражённые: «Чем скорее сделан удар, тем оный надёжнее, подтвердите графу Войновичу поспешать выступлением в море, и себя прославить».
Только после этого граф начал неспешно готовиться к Варненской диверсии. Как всегда бывает в самый последний момент, обнаружилась нехватка матросов. Пришлось наскоро пополнять команды солдатами местных полков.
За плечами главноначальствующего корабельной эскадрой контр-адмирала Марко Войновича была Архипелагская кампания, где он отличился, командуя фрегатом, а затем и отрядом лёгких судов. Поступив на русскую службу волонтёром, этот неглупый венецианец сумел отличиться при блокаде Дарданелл и штурме Бейрута, а затем, оставшись служить в российском флоте, быстро сделал блестящую карьеру. Понравился Войнович и императрице Екатерине при посещении ею перед войной Севастополя. Тогда-то за устройство города и флота и пожаловала она ему графский титул. Злые языки, правда, говорили, что ахтиарский флагман просто-напросто выклянчил своё графство, подсунув императрице подложные бумажки об утерянном якобы предками фамильном титуле. Как бы то ни было, а репутацию к началу войны граф Войнович имел самую боевую, и Потёмкин был вправе ожидать от него новых подвигов и побед. Увы, скоро светлейшего постигнет глубокое разочарование, ведь далеко не всякий толковый капитан становится настоящим флотоводцем…