Обратимость

Чудом выбравшись из салона, подбегаю к собравшейся толпе и протягиваю вперед трясущегося ребенка. Тут же сразу несколько рук появляются перед моим лицом.

- Его нога, - задыхаясь, говорю я, - кажется, он сломал ногу.

Обернувшись, вижу, как дымится капот автобуса, как люди пытаются помочь пострадавшим, вытаскивая их через окна или через главную, погнутую дверь. Скорой помощи нет. Полиции тоже. Оглядев бегающим взглядом улицу, замечаю две обезображенные, изуродованные машины на перекрестке. Вряд ли там кто-то выжил.

- О, - выдыхаю и растерянно хватаюсь руками за лицо. Я не понимаю, что происходит. И вряд ли пойму вскоре. Разве такое можно осознать? Встряхнув головой, пытаюсь взять себя в руки, пытаюсь выбросить из головы чужие крики и испуганное лицо водителя, увидевшего перед своим носом фонарный столб, но не выходит. Лоб пульсирует, внутри, будто лопаются огромные, гигантские пузыри. Медленно сжимая пальцами виски, я закрываю глаза, задерживаю дыхание и говорю себе: все хорошо, все позади. Я пытаюсь прислушаться к стуку своего сердца, хочу огородить себя от этого шума, от этих криков. Однако вдруг вспоминаю о том, что оставила в салоне пострадавшего и резко открываю глаза.

Я должна помочь ему. Сорвавшись с места, несусь обратно к автобусу, как вдруг натыкаюсь на мужчину в форме медработника. Когда приехала скорая помощь? Он говорит что-то, лезет ко мне с отвратительно пахнувшим бинтом, но я сопротивляюсь. Отхожу немного назад и отрезаю:

- Там еще остались люди.

- Какие люди? – возбужденно восклицает доктор и властно хватает меня за плечи. – О себе сначала позаботься.

- Со мной все в порядке.

Медработник не отвечает. Лишь прикладывает бинт к моему лицу. Тут же я чувствую дикую боль. Расширив глаза, вскрикиваю:

- Что вы делаете?

- Подойди к машине, слышишь? Подойди!

Грозный тон доктора, словно отрезвляет меня. Согласно кивнув, я плетусь к скорой помощи, как вдруг неожиданно чувствую что-то жидкое и теплое, стекающее по пальцам. Я убираю от лица бинт и смотрю на него.

- Господи, - он в крови, он полностью пропитан ею! Откуда черт подери столько крови? Перед глазами мутнеет. Покачнувшись, я ударяюсь спиной о крыло скорой помощи, моргаю и рассеянно жмурюсь: все хорошо, все хорошо, хорошо.

Кто-то берет меня под локоть.

- Не трогайте, - отмахнувшись, рявкаю я и вновь смотрю на свои дрожащие руки. Откуда столько крови? Откуда она? Встряхиваю головой и беззащитно горблю худые плечи.

- У тебя рассечен подбородок, - говорит кто-то, находящийся совсем рядом, но я не вижу его лица. Лишь борюсь с приступом паники, подкатывающим к горлу. – Нужно остановить кровь, наложить швы. Возможно сотрясение.

- Я в порядке. Со мной все хорошо. Все нормально.

- Надо отправить тебя в больницу.

Сглатываю. Наконец, нахожу человека, которому принадлежит голос, и громко выдыхаю:

- Я должна позвонить папе.

- Потом позвонишь.

- Нет, надо сейчас, надо, - перед глазами смешиваются краски. Я собираю последние силы, чтобы устоять на ногах, но вдруг ощущаю невыносимую усталость и кренюсь в бок. Рыжеволосая медсестра тут же оказывается рядом. Шепчет что-то: наверно, успокаивает, но я уже ничего не слышу. Повторяя вновь и вновь о том, что мне необходимо поговорить с отцом, я проваливаюсь в темную пучину. Опять прошу найти телефон, облокачиваюсь на женщину и так же внезапно, как слышу оглушительный гул сирен, теряю сознание.

Я просыпаюсь под пронзительный визг телефона. Будильник.

Открываю глаза, осматриваюсь и неожиданно понимаю, что нахожусь в своей комнате. Здесь слишком холодно, чтобы резко вскочить с постели и отправиться на поиски интересующих меня ответов. Но недоумение все же берет вверх над обыкновенной ленью, угрожая взорваться в висках, где-то посередине между здравым смыслом и кошмарным сновидением.

Встав с кровати, я подхожу к зеркалу и первым делом осматриваю свой острый, треугольный подбородок. Никаких повреждений. Затем провожу ледяными пальцами по волосам и вспоминаю мужчину, схватившегося за них бледными руками в автобусе. Какой реальный сон. В последнее время мне так часто снятся подобные, четкие истории, что я уже не в состоянии точно сказать, что из них вымысел, а что – правда. Вдруг и сейчас я сплю? Нужно записать. Такими темпами, я напишу неплохой сборник из коротких, захватывающих рассказов.

Дверь в комнату открывается и на пороге показывается квадратная голова любопытного, симпатичного парня. Он прищуривает глаза и спрашивает:

- Чай будешь?

- Буду. – Поворачиваюсь лицом к брату и громко выдыхаю весь горячий воздух, накопленный в легких. – Мне приснилась авария, представляешь? Опять какой-то кошмар. Почему я попросту не могу нормально уснуть? Такое ощущение, будто я и не отдыхаю вовсе.

- Папа же передал таблетки, - проходя в комнату, отвечает он. Поправляет короткие, такие же, как и у меня, русые волосы, и пожимает плечами. – Ты принимаешь их?

- Принимаю. Не помогает.

- Ну, наверно, должно пройти какое-то время.

- Может быть. Просто я очень хочу спать, - раскидываю руки в стороны и валюсь на кровать. – Ты пойдешь в институт?

Неожиданно постель прогибается.

Поворачиваю голову и вижу перед собой улыбающееся лицо брата. Оно совсем близко. В нескольких сантиметрах от моего лба, поэтому я немного отодвигаюсь в сторону.

- Я примерный старший брат. Конечно, я иду в институт, - его глаза прилежно закрываются. – А ты? Может, пропустишь пары хотя бы раз в жизни.

- Папа разозлится.

- Папы здесь нет.

- Опять твоя тупая легкомысленность.

Саша хватает подушку и лениво бросает ее поверх моей головы. Усмехаюсь и, насупившись, легонько даю ему сдачи.

- Чего начинаешь?

- А ты чего? – парирует он. – Ты ведь приехала не для того, чтобы читать мораль? Тоже мне, советы излечившейся дикарки.

- А в чем проблема?

- Проблема в том, что я все равно тебя не послушаю.

Саша поднимается и, шаркая, покидает комнату. Этот парень всегда горбится, даже когда ощущает внеземной прилив сил. И такой недостаток можно было бы списать на неуверенность в себе, робость или трусость. На самом деле ответ кроется в куда более простой, и в то же время сложной вещи: беззаботность, странная беспечность заставляет Сашу не просто жить на широкую ногу, но еще и сгибаться в три погибели от своей же тяжелой ноши. Свобода – спорное слово, бросаться которым могут лишь те, кто ничего не смыслит в жизни. Но мой брат определенно считает себя таковым, ну, или, по крайней мере, хочет считать. От того с детства он привык высказываться, демонстрируя свое «я» во всеобщем неподчинении, в вальяжности, в ленивой небрежности, в горбатой, неторопливой походке, будто времени у него так много, что можно было бы прожить ни одну жизнь, а сразу несколько. Правда, все это лишь глупое притворство, которое поспешило перевоплотиться в плохую привычку. Тот мальчик, не подчиняющийся взрослым и отрицающий все, что попадалось ему под руку, давным-давно вырос. Его мировоззрение поменялось, взгляды смягчились, в отличие от черт лица. Однако повадки прочно врослись в скелет и никуда не делись, не испарились. От того спина его до сих пор такая же полукруглая, как и полумесяц.

Я еще несколько секунд лежу в кровати, думая о том, что вновь должна взять себя в руки. Присутствие брата немного отвлекло меня, но сейчас страх вновь подкатил к горлу, вновь упрямо заявил о себе. Когда человек позволяет мыслям взять контроль над чувствами, он саморучно кидает себя в реку. При этом он прекрасно осознает, что не сможет выбраться, так как абсолютно не умеет плавать, но все равно валится в воду. И я невольно делаю это – прыгаю в темную пучину неразберихи, вспомнив все: и испуганного мальчишку, и изуродованные машины, и кровь, пропитавшую стерильный бинт. Так что же такое сон? Это наши страхи или фантазии? Откуда в голове берутся подобные странные истории, наполненные, порой, нереальными, возмутительными событиями? Есть ли во сне хоть толика смысла? И стоит ли обратить на него внимание? А, может, правильным было бы просто выкинуть кошмар из головы, попросту забыть его? Ведь к чему донимать себя подобными мыслями, когда в реальной жизни и так хватает пищи для размышлений.