Смерть в конверте

Глава 30

Мисс Пелл жила через три дома от почты. Ее дом был слишком велик для одного человека, и женщина подумывала, не взять ли ей постояльца. Однако предъявляемые ею требования казались явно завышенными. Мужчины вовсе не принимались в расчет, женщина должна быть не настолько молода, чтобы возникли хоть малейшие сомнения в ее легкомысленности, но и не столь стара, чтобы появились мысли о необходимости обслуживания или ухода, что, как объясняла хозяйка, является обязанностью по отношению к родственникам, — Боже упаси, она от своих обязанностей не отказывается, — но не имеет ни малейшего намерения утруждаться ради посторонних. Таким образом, комната Дорис до сих пор оставалась незанятой.

Дома здесь имели общие боковые стены, так что мисс Пелл могла не бояться одиночества. Если постучать в правую стену, то миссис Ренник стучала в ответ и спрашивала, что надо. Из-за левой стены отвечал молодой мистер Мастерс. Конечно, каждому плюсу соответствует свой минус. Например, миссис Ренник постоянно ругалась с падчерицей, переходя при этом из комнаты в комнату, так что укрыться от их голосов было негде. И хотя малыш Мастерсов очень мил, но все равно временами плачет. Но, философски замечала мисс Пелл, если сидишь и шьешь все дни напролет, то бывает интересно послушать, что происходит у соседей.

Констебль не возражал, и мисс Силвер нанесла свой визит около половины четвертого. Мисс Пелл провела ее по узкому темноватому коридору, на одном конце которого находилась лестница наверх, на другом — полуоткрытая дверь. В доме было очень чисто, но стоял специфический запах, неотделимый от профессии хозяйки. Комната, куда мисс Пелл провела свою посетительницу, удивляла огромным эркером, который, казалось, невозможно открыть.

Сама хозяйка оказалась женщиной лет пятидесяти, с острыми чертами худого бледного лица, покрасневшими глазами и редкими волосами с проседью, которые были стянуты в тугой пучок на затылке. Она сразу же обрушила на посетительницу град слов:

— Если вы насчет работы для мисс Рени, то, боюсь, я не смогу ее взять. А вы та дама, которая у нее остановилась, правда… мисс Силвер?

— Да, это я, — призналась та с дружеской улыбкой и поинтересовалась: — Значит, вы слишком заняты, чтобы взять дополнительную работу?

— Понимаете, не справляюсь… разве что если что-то не срочное, — пояснила мисс Пелл.

Женщина немного заикалась, странно сливала два слова в одно и делала паузы, как будто ей не хватало дыхания, а потом торопилась единым махом закончить предложение.

— Знаете, я еще не оправилась от потери, — продолжала она. — Моя бедная племянница… конечно, вы о ней слышали, если живете у мисс Рени. Плюс к моему горю я еще осталась с работой, рассчитанной на двоих, и никак не могу с ней покончить.

Мисс Силвер всегда распознавала беду, когда встречалась с ней, так было и на этот раз. Эти покрасневшие глаза говорили о постоянном недосыпании и хронической усталости. Поэтому самым добрым тоном она сказала:

— Я уверена, что все здесь искренне сочувствуют вашему горю.

Губы мисс Пелл задрожали.

— Все были очень добры, но ее все равно не вернешь. Если бы не эти письма…

Она и сама не знала, почему вдруг заговорила о них. Ее спрашивали об этом на дознании, но с тех пор она постаралась выкинуть их из головы. Они были безнравственными, даже хуже. В языке добропорядочной христианки даже слов нет, чтобы определить их, как они того заслуживают. А Дорис всегда была такой хорошей девочкой. Ноги женщины внезапно ослабли, и она, еле доплетясь до стула, рухнула на него. Внутреннее беспокойство попыталось найти выход в словах.

— Она всегда была такой доброй и хорошей девушкой. Нет там ни слова правды. Дорис была хорошей христианкой!

Мисс Силвер, не дожидаясь приглашения, присела.

— Я в этом уверена. Если особу, которая написала письма, можно найти, это спасет других бедных девушек от несчастий.

Мисс Пелл удивленно посмотрела на нее:

— Тот, кто умудрился написать такие гадкие письма, достаточно сообразителен, чтобы спрятаться получше.

— Вы считаете, что ваша племянница догадывалась, кто их написал?

Руки мисс Пелл, спокойно лежащие на коленях, вздрогнули и сжались.

— Не было там ничего, что указывало бы на автора.

— А кому Дорис могла признаться в своих подозрениях?

— У девочки не было от меня секретов.

— Знаете, иногда молодые девушки любят поговорить между собой. Не было ли у вашей племянницы особо близкой подруги? Может быть, она дружила с Конни Брук?

Мисс Пелл сосредоточенно рассматривала свои сцепленные ладони.

— Они знакомы с детства, — тихо сказала она, — мисс Рени может подтвердить, что я была горничной у матери мисс Валентины, миссис Грей… очень приятная была леди. Когда умер мой брат, я должна была взять Дорис к себе, тогда миссис Грей разрешила мне взять девочку к себе в поместье. Как раз в это время в Тиллинг-Грин приехали миссис Брук с маленькой Конни, так что здесь оказались две маленькие девочки одного возраста и младенец — Валентина.

— Значит, девочки подружились?

— Да они просто обожали друг друга. Последняя работа Дорис — перешивание платья Конни, да она была и последним человеком, с которым моя племянница разговаривала. Она тогда вышла из дому еще и затем, чтобы пройти мимо школы и отдать мисс Конни ее платье.

Мисс Силвер, нахмурившись, смотрела на собеседницу:

— Мисс Пелл, все считают, что Конни сказала мистеру Мартину, что знает, кто написал эти письма. Вы знали об этом?

— Мистер Мартин об этом не говорил.

— Нет, но говорила его домоправительница, вся деревня сплетничала, что Конни знает все про письма, и мистер Мартин сказал, что ее обязанность — пойти в полицию. А вы считаете, это была ее обязанность?

— Не знаю.

Мисс Силвер помолчала минуту, а потом спросила:

— Конни умерла на следующий день так же внезапно, как и ваша племянница. Если бы она рассказала мистеру Мартину про то, что знала, то, я уверена, жила бы и по сей день. В субботу вся деревня гудела, что полковник Рептон сказал, что знает, кто написал письма, а в понедельник после полудня он тоже умер. Если бы он рассказал полиции, что ему известно, то остался бы жив. Так вот, мисс Пелл, мне кажется, вы что-то знаете. Думаю, очень важно, чтобы вы об этом рассказали.

Бледное лицо швеи слегка порозовело. Она на секунду прикрыла глаза и совершенно иным голосом торжественно произнесла:

— Это третий знак…

— Не понимаю.

— Один знак пришел во сне, — продолжала мисс Пелл, пристально глядя на посетительницу, — второй — из Библии, а третий — из ваших уст. А я сказала себе, что если будет дан третий знак, то сомнения исчезнут.

И если слова звучали непонятно и странно, то сама женщина, напротив, стала удивительно собранной, даже напряжение в стиснутых ладонях пропало.

— Есть что-то, о чем вы знаете и хотите рассказать? — спросила мисс Силвер.

Полученный ответ оказался уклончивым:

— Я расскажу вам о знаках, иначе вы ничего не поймете. Понимаете, когда Дорис в тот день вернулась домой, я обещала ей, что никому не расскажу о том, что она мне сказала, а ведь нельзя нарушать обещания, данные умершим, пока не появится знак, а у меня их уже три. Дорис тогда спросила меня: «Вы никогда не расскажете, тетя Эмили, правда?» — а я ответила: «Конечно, нет». И никогда бы не рассказала, если бы не знаки.

— И что это за знаки, мисс Пелл?

— Первым был мой сон. Это случилось прошлой ночью, да так ясно, словно наяву. Как будто я сижу в этой самой комнате и шью что-то черное и плачу, помню, подумала тогда: «Работу испорчу, черное так легко хватает пятна». А тут дверь открывается и входят вместе Дорис и Конни, как в детстве, а в руках у них цветы — розы, лилии и разные другие. А вокруг них свет, да такой сильный — прямо сверкают. Подходят, значит, они ко мне, а Дорис и говорит: «Не плачь больше, не надо, и не беспокойся о данном мне обещании, оно больше значения не имеет». И тут я проснулась в своей кровати, будильник зазвонил.