Смерть в конверте

Девушка взбежала по лестнице, продолжая звать подругу, громко постучала в дверь и, не получив ответа, вошла. Конни, наверно, успела снять и повесить платье, потому что его нигде не было видно. Девушка лежала в кровати в комбинации, укутавшись пуховым одеялом, и, казалось, спала. Но когда Пенни коснулась лежащей на пододеяльнике руки и попыталась ее разжать, холодную, совершенно безжизненную, то поняла, что подруга мертва.

Умом она понимала, что случилось нечто страшное, но такое обычно случается в книгах или с кем-то другим, не с тем, кто является частью твоей собственной жизни, с Конни… Она выпустила эту холодную тяжелую руку и отпрянула от кровати, и только у дверей ее охватили страх и отчаяние. Она сбежала вниз по лестнице, вырвалась из дома и помчалась по дороге к дому мисс Эклс. Девушка колотила в дверь и кричала:

— Конни умерла!

Мисс Метти проявила крайнюю деловитость. Было бы неверно сказать, что она наслаждается сложившейся ситуацией, но ее радовала собственная компетентность. Женщина позвонила доктору Тейлору, сама отвела Пенни обратно в коттедж «Крофт» и заставила обзванивать родителей учеников, сообщая, что мисс Брук заболела и занятий сегодня не будет.

Появившийся доктор Тейлор не сообщил ничего нового. Конни Брук мертва уже много часов.

— Мы вчера возвращались вместе домой после приема в поместье, — сообщила Метти, — она хорошо себя чувствовала, только жаловалась на плохой сон. Мегги Рептон дала ей свои снотворные пилюли.

Доктор чем-то походил на бульдога. Он разве что не оскалил зубы, сморщил нос и прорычал:

— Она не имела права так поступать.

— Ну, вы сами знаете, как люди делают, — попыталась усмирить его мисс Эклс. — Я предупреждала, что не надо пить больше одной таблетки сразу. Конни собиралась растворить их в какао, которое пила на ночь. Вы должны знать, что девушка не могла глотать пилюли целиком.

— Где бутылка от лекарства? — буркнул доктор. Она нашлась на кухонном комоде, совсем пустая.

— А сколько там было таблеток, не знаете?

— Нет, не знаю. Конни только сказала, что Мегги дала ей лекарство, а я предупредила, чтобы приняла только одну.

Доктор продолжил сердито, так как смерть всегда злила его:

— Знаете, одна-две ее бы не убили. Сейчас же позвоню мисс Мегги и спрошу, сколько таблеток было в пузырьке, будем надеяться, что у нее хватило ума не давать дозу, которая смогла бы навредить. Хотелось бы знать, откуда у мисс Рептон такие таблетки? Я их ей не прописывал.

Мегги ответила на звонок из своей спальни. Ей очень нравилось, что туда протянули связь, потому что она любила рано ложиться в кровать, а ведь так неудобно разгуливать по дому в халате, если кто-нибудь позвонит. Женщина еще не успела полностью одеться, прежде чем снять трубку, она накинула на плечи халат и закутала колени пуховым одеялом. Еще так рано, кто же это звонит, когда нет девяти… наверно, это Валентину.

Но позвали ее, говорил доктор Тейлор.

— Это вы, Мегги? Что это мне такое рассказывают о снотворном, которое вы дали Конни Брук?

Женщина мгновенно заволновалась:

— Бог мой, я не думала, что это плохо. Девушка выглядела такой измотанной, жаловалась, что плохо спит…

— Не надо было этого делать. Вы не помните, сколько таблеток оставалось в пузырьке?

— Боже, я точно не знаю. Понимаете, несколько штук оставались от тех, которые мне прописал доктор Портеус, когда я жила у моей старенькой родственницы Энни Педлар. А после ее смерти оставалось немного в другом пузырьке… я их переложила в один, но никогда не пересчитывала.

Голос доктора казался очень сердитым, он почти пролаял:

— Вы смешали два лекарства!

— Да, но они были одинаковые или очень похожие… по крайней мере, я думала, что они похожи. Боже мой, надеюсь, ничего плохого не случилось?

— У вас, конечно, не сохранился второй пузырек?

— Нет, не сохранился. Его выкинули, когда разбирали вещи покойной Энни. Ой, я вспомнила, сиделка не разрешила мне смешивать таблетки, я только собралась, а она говорит, что так не делают, а я послушалась.

— Вы в этом уверены? — подозрительно спокойным голосом спросил доктор.

— Думаю, да, вы меня сбиваете… но я помню, что сиделка сказала не смешивать… О, я уже ничего не понимаю…

— Мисс Мегги, имеете ли вы хоть какое-то представление, сколько оставалось таблеток в том пузырьке, который вы дали Конни?

— Боже мой, не знаю… не имею ни малейшего представления. Спросите лучше Конни… Да, почему это я сразу о ней не вспомнила? Уж она-то знает. Почему не спросить ее саму?

— Конни мертва. — Доктор повесил трубку.

Глава 12

Джейсон Лей, насвистывая незнакомую навязчивую мелодию какой-то народной немецкой песенки, спускался по лестнице в доме священника. Сам он впервые услышал ее в одном очень странном месте. В голове всплыли ее слова:

На церковную службу иду в воскресенье,

Но от сплетен, злословья и там нет спасенья.

Хулят мое имя и тот, и другой,

Готовы уж слезы политься рекой.

Ах, и терний, и колючки больно руки жалят,

Но ведь злые языки в сердце гвозди садят.

Нет огня здесь, на земле, чтобы жег больнее,

Чем сокрытая любовь, в сердце пламенея.

«Да, — подумал он, — вот кумушки почешут языки над несостоявшейся свадьбой! Жаль Гилберта, но надо быть полным дураком, чтобы жениться на девушке, которая тебя не любит. А если он об этом не догадывается, то он настолько глуп, что так ему и надо».

Молодой человек открыл дверь в столовую и вошел, оказавшись в светлой комнате, в которой витал приятный запах жареного бекона и кофе. Но нетронутый бекон остывал на тарелке преподобного Томаса, остывший кофе в отодвинутой чашке покрылся пенкой. Сам священник стоял у камина, у которого он неоднократно прожигал свои брюки, и теребил рукой волосы, пребывая в столь глубокой задумчивости, что не ответил бы на вопрос, есть ли в камине огонь. В руках Томас держал распечатанное письмо. Он взглянул на вошедшего племянника с выражением неподдельного ужаса на круглом добродушном лице. Все последние шесть месяцев священник думал о том, что он многое бы отдал, чтобы увидеть столь дорогое ему смуглое насмешливое лицо. Ведь он любил племянника, как сына.

Джейсон закрыл за собой дверь.

— Что случилось, Томми, василиска увидел? — шутливо спросил он.

Дядя молча протянул ему письмо. Оно было написано на дешевой белой бумаге крупным неаккуратным почерком, чернила местами расплылись, как на промокашке. Письмо начиналось прямо с верхней строчки, без всякого обращения и изобиловало ошибками. Молодой человек начал читать:

«Надеюсь, вы понимаете, что творите, венчая мистера Гилберта Эрла с мисс Валентиной Грей, не обращая внимания на то, что его заходы к Дорис Пелл вынудили бедняжку совершить самоубийство и что он сбивает с пути истинного еще одну беднягу, не будем называть ее имени. Вы бы лучше узнали про беднягу Мари Дюбуа, на которой этот тип женился в Канаде, а не помогали ему двоеженствовать с мисс Грей».

Джейсон внимательно прочитал письмо до конца и положил на каминную полку.

— Собираешься сжечь эту гадость? — спросил он дядю.

— Не могу, я должен подумать, — ответил тот.

Презрительная гримаса исказила черты молодого человека.

— В нем есть правда?

— Нет, нет… не может быть. У нас сейчас просто потоп анонимок. Эта несчастная девушка, Дорис, утопилась, потому что получила одну из них. Это просто ком грязи, брошенный наугад, никакой правды здесь нет. Но предположение о двойном браке, бигамии… очень неприятное дело. Это нельзя так просто проигнорировать.

— Думаю, что нельзя.

Услышав эти слова, священник внезапно помрачнел.

— Джейсон, слушай, ты ведь давно знаешь Гилберта Эрла, не так ли? Не случалось ли тебе наткнуться на что-то, что могло бы подтвердить… — Он замолчал.